Неонила Криничная - Легенды. Предания. Бывальщины

А этот, Борис-то Годунов, как узнал, что Михаила Федоровича выбирают царем, он взял сослал его в Псковскую губернию, в ссылку сослал. Отца, Филарета, в Девичий монастырь сослал. А мать ихну (Марфа Посадница называлась) сослал сюда: за Онегом — вот Толвуя, Шуньга, Кузаранда — эта земля называлась Заонежская пятина. И вот в эту Заонежскую пятину он, так сказать, сослал мать Михаила Федоровича. Ну, она (как Чёлмужи — это ближайшее село) приезжала сюда, в Чёлмужу.

А здесь была церковь, вот и сейчас существует, Петра и Павла церковь, вот уже четыреста лет теперь скоро будет этой церкви. При ней был ключарь такой (не знаю, уж староста ли он был ли церковный или кто такой, но ключарь был). Он заведовал этой церквью. Дак он приглашал эту мать Михаила Федоровича Романова, кормил сигами (здесь рыбы много ловилось), кормил ю.

Прадедом-то этим всем боярам Ключаревым (что вот в той деревне Ключаревы-то есть) вот этот самый ключарь-то и оказался: им Ключаревы фамилия, сейчас восемь хозяйств их осталось, а тогда один был.

А церковь вот эта, что сейчас существует, — Петра и Павла, в то время существовала тая церковь…

Ну, ладно. Потом, значит, когда уже Михаила Федоровича бояра-то выбрали царем и мать отсюда доставили в Москву, и как раз мать-то в награду за то, что этот ключарь ее кормил, оберегал — всё, за это она ему дала вотчину. Вотчину — вот это крестьян нашей деревни Кручихи, Верховья, значит, — дала этому ключарю в награду. И он стал уже боярином.

С тех пор вот эта Боярщина-то и существует. Слово «боярщина» — это такое название, а настоящее им — деревня Исаковская. А боярам, — как бояра, — дак Боярщина и есть.

И наградила этого ключаря этой вотчиной-то. И вот наши крестьяна до периода, когда царь Александр Второй освободил этих крестьян от помещиков, — в тот момент и наши крестьяна освободились от бояр (…).

Боярам была дана обширная дача лесная, потом земли, покосы — все ихно было, все было ихно. Крестьяна у них работали в батраках; у них, у бояр, работали эти крестьяна.

Ну, одним словом, тот-то, не знаю, как жил этот ключарь, а потомство-то было, значит, такое, что они как бояра да жили на крестьянской шее, да тут жили да всё да, конечно, вели себя тоже уже как хозяева, так сказать; ну, очень заносились зтым своим положением.

Ну, рассказывают старушки вот это наши, прабабушка рассказывала, что как утро:

— Эй, на работу!..

И шли на работу к им в то время.

Ну вот, и с тех пор, так сказать, вот эта Боярщина оказалась. Они оказались бояра, а наши вот прадеды оказались у помещиков подчиненныма (…).

А вот я говорю, как в кучке накладут эти деньги, как бояра получат за дачу, за лесную дачу получат деньги, дак по кучкам раскладут, какому боярину сколько, да потом гребут к себе в шапку деньги-то со стола (…).

Когда царил на Москве государь царь Михаил Федорович, понеслась его супруга благоверная и родила наследника престолу царскому. Посылают гонца от женской палаты поведать царю, что родила царица наследника престолу царскому. Приходит гонец в царскую палату, крест кладет по-писаному, поклон ведет по-ученому, на две, на три, на четыре на сторонки поклоняется, а царю великому в особину. Сам говорит таково слово:

— Михайло-царь Московский, великий государь, родила царица тебе наследника царскому престолу.

Царь ответу не давае. Второй раз проглаголал гонец:

— Царю! Царица родила наследника царскому престолу.

Третий раз глаголет гонец:

— Царю! Родила царица сына — наследника царскому престолу!

Глаголет царь Михаил Федорович в ответ таково слово:

— Ай же, гонец, не царскому престолу явился наследник: родилась душам пагуба.

Ростит Михайло-царь наследника до совершенных лет. Пристарел он, государь, в каменной Москве — у царского престола и начал писать рукописание, дописал до такого-то году и месяца, до такого числа и часу: в таком-то секунде явится человек трехглавый — отрубить ему голову (…).

Однажды среди темной нош взял государь-царь рукописание отца своего царя Михаила Федоровича — в свои руки царские: сидит он на царском троне, с скипетром и в жезлах царских и читает родительское рукописание и недоумевает, что будет в таком-то часу и в таком-то секунде; услезился он, утер слезы на своем лице белом и не знает, что делать. И сказано у родителя в рукописании: «Оденься в одежду и в шлем, стань к воротам, подойди ближе к дверям, обнажи саблю из ножней, и явится тебе змей трехглавый — отрубить ему голова».

Встал государь-царь Алексей Михайлович с ложи царской, облачился в одежду, вынал саблю из ножней и стал к дверям хрустальным: «Господи, повеждь, что написано у родителя моего, не могу в голову взять».

Как приходит тот секунд, государь-царь поднял саблю и хочет тому, кто отворит дверь, отрубить голову. Вдруг отворяет ворота — на пяту патриарх Никон. Государь обрадовался и не знает, что делать. Тут забыл он и родительское завещание и стал слушать Никона.

О государственных деятелях России

Царь приезжал в Воронеж корабли строить, за то ему и памятник в Воронеже поставлен. Сказывали, что он иногда вроде как рабочим был: сам рубил и пилил.

Созвали в Воронеже лучших плотников и всех к работе приставили. И был среди них лучший из лучших мастер. Вот начали работать, работает с ними и Петр. А мастеру и невдомек, что с ним работает сам царь, думал: какой-нибудь новичок из приезжих. Посмотрел он, как Петр плотничает, и выругал его крепким словом: то не так, другое не эдак. Стал ему показывать, и Петр быстро все перенял. А когда стали шабашить, он и говорит мастеру:

— Хоть ты меня и крепко ругал, но я зла на тебя не имею, спасибо за науку.

Снял со своей руки кольцо и отдал мастеру.

— Носи, — говорит, — да вспоминай, что науку царю преподал.

Был царь Петр в Воронеже, и захотелось ему на охоту сходить. На охоте он приотстал. Идет по лесу, дорогу ищет, а навстречу ему солдат.

— Откуда, служивый? — спрашивает Петр.

— Да вот, батюшка, на побывку ходил. А ты кто будешь?

— Да я дальний, — говорит Петр, — вот заблудился, помоги выбраться на дорогу.

Ладно. Идут они вместе, а Петр и пытает солдата, как ему живется, доволен ли службой.

— Служить, — говорит солдат, — согласны; трудновато, да обтерпится, одно плохо: начальники — скоты и уж дюже круты, о солдатские спины палки ломают, зубы вышибают, а сам знаешь — солдат в неволе, что хлеб без соли, ешь, но не в охотку.

— А вы, — говорит Петр, — царю бы жаловались.

— До царя-то, — отвечает солдат, — далеко. Вот десять лет служу, а царя так и не видел.

— Хорошо, — говорит ему Петр, — исполнится твое желание.

Спросил он у него полк и как зовут его, все записал. Приходит солдат к себе в казарму, а его требуют к царю.

— Ну, — думает солдат, — пропала моя голова.

Привезли солдата и велели ему в сенях подождать, а потом и в горницу позвали. Входит солдат, а перед ним сам царь стоит, а с лица точь-в-точь как тот человек, что в лесу повстречал.

— Вот, — говорит ему Петр, — ты и царя увидел. Правду ты мне сказал. Проверил я — большие у вас непорядки.

Наградил Петр солдата и отпустил.

Ну вот, Петр (…) отдыхал в трех километрах от Вытегры, значит; деревня Шестова там была.

Вероятно, умотали Петра и его свиту наши болота, наши леса — и Петр заснул, заснула его свита.

В это время у императора пропал камзол. Проснулся — он очень разгневался, как это так: украли камзол! Послал «искать, искать камзол!..».

Ну, пустились в розыски. Но наши северные деревни ведь очень небольшие. А в те времена, конечно, это было три-четыре дома, может быть, — и вся деревушка маленькая, северная, так что найти было это все легко.

Ну, и быстро нашли — воров нашли и камзол. Привели к императору, бросили к его ногам, значит, воров.

— Что же, — говорит, — вы украли камзол? Казнить вас надо.

Ну, один наиболее смекалистый такой мужичок выступил вперед:

— Великий государь, вели слово молвить.

— Ну, говори.

— Вот, мы украли у тебя камзол, хотели себе шапки сшить, нашим детям, нашим внукам, нашим правнукам, чтобы о тебе вечно помнить, что ты здесь был.

Видно, что от чисто русской такой смекалки этот ответ. Вот именно Петру понравился такой ответ:

— Ладно, — говорит, — я камзол вам подарю. Но с этого время вы будете носить кличку-фамилию «камзольники».

Между прочим, знаете (вот это уже точно), я эту кличку сам испытал. В молодости-то приходилось ездить: вот со знакомыми там, значит, встретишься:

— Ты откуда?

— Да вот с Вытегры еду, в Вытегре и живу, живу, значит.

— Камзольник! (Понимаете?)