Сочинения великих итальянцев XVI века - Макиавелли Никколо
Джусто. Что же мне делать? Если ты мне не растолкуешь, я останусь в большем недоумении, чем прежде, не зная, какое из этих двух мнений правильнее.
Душа. Не удивляйся! Ибо такова человеческая мудрость; и все, кто хочет продвигаться лишь при ее свете, чем больше познают, тем меньше знают, все больше сомневаются и теряют покой. Это превосходно выразил Соломон, сказав: «Кто умножает познания, умножает скорбь».[526]
Джусто. Хорошо. Каким же образом могу я удовлетворить мое желание?
Душа. Прибегни к свету веры, как я тебе давно советую.
Джусто. Но это все равно что впасть в еще большие сомнения.
Душа. А почему?
Джусто. Ведь то, что относится к вере, по твоим словам, еще больше превосходит пределы нашего знания, чем природные вещи.
Душа. Да. Для того, кто стремится понять это при помощи природного света, как я тебе раньше говорила, а не для того, кто идет к вере при свете сердечной простоты.
Джусто. А откуда берется этот свет?
Душа. Нужно готовиться принять его, напрягая все человеческие силы, а затем, как делали апостолы, просить о нем Бога. А Он, сказавший нам: «Просите, и дано будет вам»,[527] — не преминет дать нам свет.
Джусто. А какая должна быть подготовка?
Душа. Прежде всего надобно убедить себя, что есть Ум, который знает больше, чем мы, и могущественнее нас; и если мы не понимаем, как можно что-либо сделать, из этого не следует, что сделать это невозможно.
Джусто. Поистине, было бы величайшей самоуверенностью, если не глупостью, сказать: «Я этого не понимаю и не знаю, как это сделать, значит, этого не может быть».
Душа. Однако многие придерживаются такого мнения, и они уж могут быть уверены, что никогда не получат этого света, поскольку написано: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать».[528]
Джусто. И по заслугам.
Душа. Затем необходимо усердно изучать Священное Писание и превыше всего любить то, что связано с религией, всегда ее чтить и уважать. Ибо тот, кто пренебрегает своей религией, не заслуживает имени человека и, конечно, не может быть причислен к любителям науки, — так говорит Аристотель о философах, не почитавших и презиравших богов. А когда хорошо поступаешь, получаешь от Бога свет веры, лишь он один, как я тебе сказала, может внести покой в человеческий разум.
Джусто. Ну, раз ты считаешь, что я должен успокоиться и придерживаться установлений веры, я удовлетворен; но все же, прошу тебя, оставив в стороне то, что думают об этом мудрецы мира сего, скажи мне, что именно установила христианская религия, ведь у тех я никогда не находил ни удовлетворения, ни спокойствия.
Душа. Ты должен знать, что сразу, как только для этого готовы тела, Бог в своем бесконечном могуществе создает нас, божественных и бессмертных, и вселяет в тела. И создает Он нас всех равными в тех способностях, без которых мы не были бы разумными душами. А уже потом Он ради нашего блага наделяет нас особыми дарами, зная, что посредством их мы сможем легче достичь совершенства, и для того, чтобы мы нашими добрыми делами продолжали служить Богу; одну душу Он наделяет даром предсказания, другую — способностью толковать Писание, и так одной — одно, другой — другое, в соответствии с тем, как предписывает Его мудрость и как решает Его благодать. И никто не должен на это сетовать, поскольку во власти того, кто изготовляет сосуды, делать из одной и той же массы одни — на славу, а другие — на позор.
Джусто. А я думал, что вы все одинаковые, и те различия, которые известны в людях, происходят от совершенства или недостатков тела, а что это не особые дары Бога.
Душа. Так же думают все мудрецы мира и те, кто следует лишь за природным светом. Однако, чтобы не терять больше времени, скажу тебе: если я знаю что-нибудь, о чем ты не подозревал, это дар, данный мне сейчас Богом для нашего блага, чтобы, будучи просвещена, я смогла тебя просветить и тобой руководить. За это мы должны всячески благодарить Его, поскольку Он нам дал это лишь ради нашего блага, и я должна вести тебя по Его пути, а ты должен не противиться моим советам.
Джусто. Душа моя, ты правильно говоришь. Чувствую, как от твоих слов во мне родились уверенность, удовлетворение и такое спокойствие, что я готов впредь никогда не противиться твоей воле и больше никогда не восставать против твоих советов и законов. Поэтому скажи, пожалуйста, что мне нужно сделать, чтобы сохранить с тобой наш сладостный союз, и прежде всего в тех действиях, которые зависят от меня самого и порождаются мною.
Душа. Думаю, это очень к месту, ибо я не могу хорошо действовать, если ты к этому не достаточно готов. Но поскольку солнце уже высоко, а разговор довольно длинный, я хочу отложить его до завтрашнего утра. Поэтому ступай по своим делам.
Беседа седьмая
Джусто. Как быстро бежит время! Уже день, а кажется, будто я только что лег в постель. Все потому, что я хорошо спал и ни о чем не думал. Вот я и смог связать последнюю мысль, на которой уснул, с первой, на которой проснулся, и так и не заметил, как прошло время. Насколько помню, один выдающийся человек говорил, что время производится душой, пока она мыслит. Вот отчего тем, у кого горе, дни и ночи кажутся такими долгими, — они вечно думают о своем несчастье. То же самое происходит и с человеком, страстно что-либо ожидающим, — ведь и он постоянно об этом думает. А мне в детстве казалось, что от одного карнавала до другого проходит тысяча лет, поскольку я с нетерпением его ждал, а теперь у меня ощущение, что не успеет пройти один карнавал, как наступает следующий. Впрочем, весьма вероятно, этим я напоминаю человека, который без раздумья тратит деньги, пока у него их много, а ценить их начинает только тогда, когда у него остается уже мало, — тогда он больше думает о деньгах, и ему кажется, что они текут сквозь пальцы или будто их крадут. Но пусть всякий говорит, что ему нравится, а время проходит незаметно, будь то один год, десять лет или двадцать. И какая же у человека короткая жизнь! А коли нам так мало дано здесь прожить, как мы глупы, что погружаемся в мирские заботы, которые вечно держат людей в большом страхе либо вовлекают их в величайшие войны! И чем больше этих забот, тем больше врагов, с которыми мы должны сражаться. Но мы еще глупее, поскольку воюем сами с собой и тратим на это наибольшую часть нашего времени по причине безмерных прихотей, которые позволяем взрастить нашим страстям. Поэтому мы постоянно слышим укоры донимающего нас разума. А ведь если бы мы, как должно, подчинили нашу чувственную часть рациональной, то жили бы, во-первых, в радостном и спокойном мире сами с собой, а во-вторых, были бы избавлены от огорчений и страха за имущество, неизбежных в мире, где царит удача, как я сам знаю по опыту после того, как моя Душа, просвещенная Господом, открыла глаза и мне. И вот теперь, приготовившись жить, как подобает человеку, я ощущаю такое удовлетворение и покой, каких не испытывал никогда в жизни. Будь же благословенна за это, Душа моя.
Душа. О чем ты думаешь, Джусто? Ты ведь не спишь? О чем ты рассуждаешь?
Джусто. Я думаю о том, с какой радостью жил бы человек и насколько счастливее была бы его жизнь, если бы он подчинялся разуму, а не чувствам, как теперь. А он, действуя, можно даже сказать, против собственной природы, живет беспокойно и в жестокой войне сам с собой. Ведь намного больше волнений доставляет нам то, что находится вне нас, чем мы сами.
Душа. Да разве было у нашего первого отца Адама до грехопадения большее счастье, чем душевное умиротворение и спокойствие?
Джусто. Так почему же мы их лишены?
Душа. Мы их лишены, поскольку из-за непослушания Адама утеряли чувство справедливости, которое ученые называют прирожденной справедливостью, дарованной Адаму Богом. А это чувство справедливости было вроде узды и щита, державших более низменные части души в подчинении и повиновении у более возвышенных. Поэтому плоть не противилась духу, а все чувственные способности человека стремились лишь к сохранению индивида во благо разумной части, а не для развлечения, как это происходит теперь, и хотели достичь лишь самого блага. Эту мысль с великой ученостью и неменьшим изяществом выразил твой Данте, когда к нему, обретшему состояние невинности в Земном Раю, обратился Вергилий со словами:
