Шарль Сорель - Правдивое комическое жизнеописание Франсиона
— Господин губернатор уже изволил отбыть из прежнего места; он находится в замке: несите туда этого молодца.
Обладая лучшим слухом, чем о нем думали, подагрик отлично расслышал их слова и заподозрил какой-то злой умысел, направленный против него. К тому же его несли не так почтительно, как носят государственных мужей, а с большой быстротой, то и дело задевая носилками о тумбы. Это навело его на мысль, что по прибытии в городской замок с ним обойдутся далеко не ласково. Тем не менее он сидел смирно и, зная, что никакие слова в мире не спасут его от несчастья, притворился спящим и начал храпеть. У его носильщиков, не привыкших к столь тяжелой ноше, ломило руки от усталости, и пот струился с них крупным градом, а посему, дойдя до угла той улицы, где жила Джоконда, о ту пору совершенно безлюдной, они вздумали отдохнуть и, дабы освежиться, зашли в питейный дом и хватили там по стаканчику, полагая, что их пленник не проснется, а если бы и проснулся, то не пожелает убежать, а если б и пожелал, то не мог бы этого учинить, ибо ноги его до крайности распухли и ступни скрючились от подагрических болей. Но молодцы изрядно обманулись, ибо не успели они отойти, как, опасаясь губернаторского гнева, он нашел в себе силы удалиться и опростал то место, которое занял Франсион.
Оба качалочника, напившись вдосталь, вернулись к своему делу и не заметили, что в портшезе сидит уже другой человек, так как Франсион был закрыт со всех сторон занавесками и торчали наружу только его ступни. Они подняли ношу и двинулись с нею бодро вперед, ибо вино придало им новые силы. Франсион не проронил ни слова, боясь их остановить, а поскольку не мог еще ходить как следует, был весьма рад, что его несут хоть куда-нибудь.
«Эти люди, без сомнения, тащат меня в больницу вместо того страдальца, который удрал, — оказал он сам себе. — Наплевать! Мне там будет все же лучше, чем на улице, ибо я так ослабел, что не мог бы сдвинуться с места. По крайней мере если я повредил себе что-нибудь при падении, то костоправ меня перевяжет».
Качалочники тем временем продолжали нести Франсиона, не разговаривая с ним и принимая его за старика, которого им не хотелось будить. По прибытии в замок они доставили его в одну из горниц, не заглянув в носилки, и вознамерились тотчас же доложить своему господину об исполнении его поручения из страха, как бы им не влетело за опоздание. Губернатор, переговорив с ними, отправился к Франсиону в сопровождении приближенного дворянина, а так как ему никогда не приходилось видеть подагрика и он не знал, стар ли тот или молод, то не преминул принять за него Франсиона.
— Ну-с, достопочтенный, — сказал он ему, сильно дернув его за руку, — что ж это вы так неучтивы, потрудитесь-ка отвесить мне поклон.
Франсион, с трудом державшийся на ногах, кивнул ему головой.
— Как поживает ваша подагра? — продолжал губернатор. — Право слово, я выкачаю ее из вас до последней капли.
— У меня целый поток несчастий, а не одна только подагра, — отвечал Франсион, — и что бы вы ни говорили, а вам едва ли удастся его выкачать, ибо источник, из которого он вытекает, неосушим.
— Бросим эти разговоры, — возразил губернатор, — я не за тем послал за тобой, чтоб тратить время на пустяки. Признайся, что ты — вероломный, злобный человек, нарушитель общественного спокойствия. Народ мирно жил под моим управлением и был им вполне доволен; он никогда не возражал против моих распоряжений, а тебе захотелось видеть этот город в огне для удовлетворения беспутных своих желаний, и ты поднял пагубный мятеж. Что же ты скажешь в свое оправдание? Или, быть может, ты не намеревался нарушить покой жителей, а хотел только, чтоб меня убили или прогнали отсюда? Но какая причина побудила тебя к этому? Заметил ли ты за мной какие-либо злоупотребления по должности? Или ты ненавидишь меня за обиду, тебе нанесенную? Да я, кажется, никогда не давал тебе никакого повода для недовольства.
Франсион, выслушав эту речь и не понимая, о чем ему толкуют, вообразил под конец, что над ним хотят посмеяться, так как губернатор к тому же совсем не походил на сердящегося человека; душа его, в противность телу, была совсем здорова, и он находился в радостном настроении по случаю своей любовной удачи, а посему решил доставить себе такое же развлечение, как и тот, кто его допрашивал.
— В ответ на все ваши пункты, — возразил он, — скажу вам, что хотел поднять восстание в городе, так как ничего не может быть приятнее, как видеть его в таком состоянии: сосед пробирается к соседке, соседка — к соседу; любовники входят в дома, на двери коих они до того не смели даже глаз поднять. Во время этой сумятицы добрым людям представляется возможность устраивать всякие потехи. Не думайте, что я питаю к вам ненависть: я никогда не помышлял об этом, хотя, по правде говоря, у меня есть к тому серьезное основание, ибо вы не издаете одного крайне необходимого распоряжения.
— Что еще за распоряжение? — спросил губернатор.
— Самое лучшее и справедливое на свете, — отвечал Франсион. — Заключается оно в том, чтобы женщины впредь прогуливались раз в году по городу нагишом, дабы услаждать взоры столь приятным зрелищем, ибо чего ради прячутся они с таким усердием? Разве они таят в себе больше глупости, нежели можно вообразить? Наедине они показываются каждому из нас по очереди, почему бы им не показаться нам, когда мы соберемся все вместе? Понимаю, куда вы гнете: по вашему мнению, разглядывая их, мы скорее заметим присущие им недостатки, ибо двое глаз видят лучше, чем один, и это послужило бы к невыгоде для женщин; или вы хотите сказать, что разумнее любоваться их обнаженными телами по очереди, дабы каждый почитал себя единственным обладателем такого счастья. Других резонов, кроме этих, вы не сможете привести, да и те довольно крючковаты, ибо всякому известно, чем женщины дышат, и хитрости их не служат ни чему. К тому же вам незачем принимать так горячо их сторону в ущерб своим братьям, мужчинам.
Губернатор не знал, смеяться ли ему или сердиться на сию дивную речь, сказанную так кстати в ответ на его слова. Тем не менее он ответил Франсиону следующее:
— Послушайте-ка, бросьте свои шутки, ибо я вскоре прикажу вас повесить, и говорю вам это серьезно.
Тут вошло несколько ратманов [190], которые спросили у губернатора, посылал ли он за подагриком.
— Да вот же он, — отвечал тот, — но я думаю, что он либо сошел с ума, либо притворяется, для того чтобы его простили: мне не удалось добиться от него никакого толку.
— Кто привел вам этого человека? — осведомился один из вошедших. — Или вы принимаете его за того, которого мы требовали? Этот малый так же похож на него, как я на испанского короля.
Губернатор признался, что его здорово обманули и подсунули ему кого-то другого вместо подагрика. Затем он позвал качалочников и спросил их, почему они так поступили и зачем доставили в замок не того, кто был им указан. Они поглядели на Франсиона и отвечали, что привезли глубокого старца, а вовсе не этого человека.
— В таком случае подагрика унес сам черт и посадил на его место этого весельчака, — заключил губернатор.
Каждый высказал несколько суждений, и в конце концов все пришли к выводу, что только незнакомец может рассеять их сомнения.
— Вот вы и попали впросак, — отнесся к ним Франсион, — тот, кто сидел в этом портшезе, удрал, а я, желая отдохнуть, занял его место.
Тогда качалочников отчитали за нерадивую охрану и незамедлительно послали людей разыскивать старика, которого отдали в руки правосудия, а затем приговорили к повешению за шею и в тот же день вылечили от подагры и от всех прочих болезней.
Что касается Франсиона, то его отпустили на все четыре стороны, не причинив ему никакого зла. Он долго раздумывал, стоит ли ему возвращаться в деревню, и под конец решил туда не ходить, а, вспомнив о Наис, не почел также нужным исполнить обещание, данное Джоконде, ибо наслаждение погасило в нем ту крохотную страсть, которую он к ней питал. Таким образом, сия девица была жестоко наказана за то, что отдалась незнакомому человеку. Ей надлежало быть осторожнее и не вступать в такие вертопрашные связи. Что касается Франсиона, то мы не видим, чтоб приключились с ним несчастья, из коих бы он благополучно не выходил; ибо хотя и совершает он кое-какие дурные поступки, однако же не перестает всей душой стремиться к добру, а кроме того, господу не угодно губить тех, кому суждено когда-нибудь стать отменно добродетельным.
Потеряв охоту к сельским удовольствиям, он решил отправиться в Лион и занять там денег, дабы как следует снарядиться и продолжить задуманное предприятие. Первый человек, попавшийся ему на пути, был солдат, с пустыми карманами, одетый в дрянные красные штаны и сильно засаленный кожаный камзол. Франсион предложил ему поменяться платьем и обещал дать денег в придачу. Солдат согласился и за несколько грошей продал свое благородное обличье, взяв себе крестьянскую одежду. Франсион стал любоваться собой в этом прекрасном наряде, каковой предпочитал прежнему, и, купив у сего храброго ратаря также и шпагу, находился в великом затруднении, как ее прицепить, ибо солдат наотрез отказался продать перевязь. Он говорил, что хочет сохранить ее навсегда в доказательство проделанных им походов и что многие его сотоварищи, продав мушкеты, возвращаются домой с одними сошка-ми. Тогда Франсион, вспомнив, что у него имеется толстая свора, на которую он в бытность свою пастухом иногда привязывал собаку, воспользовался ею заместо перевязи для шпаги. Помимо сего, была на нем остроконечная шляпа с узкими полями, так что выглядел он весьма чудно, а этого ему и хотелось. Странствовал он то верхом, то в повозке, в зависимости от оказии, но по возможности с величайшей поспешностью, и тратил притом свои деньги осторожно и бережливо. Не стану вам рассказывать, пересекал ли он реки и горы и проезжал ли города и местечки; я не в настроении останавливаться на всех этих подробностях: вы видите, что я даже не сообщил вам, на каких водах находилась Наис, в Пуге [191] ли или в другом месте, и не поведал названия ни крепости, в коей томился Франсион, ни деревушки, где он был пастухом, ни города, в коем жительствовала Джоконда. Раз я о сем умалчиваю, то, по-видимому, не желаю, чтоб вы об этом знали; а посему не думайте, что если я здесь чего-либо не поместил, то произошло это по моему недомыслию.
