Жоффруа Виллардуэн - Завоевание Константинополя
В отличие от остальных хронистов маршал Шампанский, явно стремясь обелить баронов, рисует ситуацию таким образом, будто пожар возник чуть ли не случайно: просто какие-то люди подожгли квартал, находившийся между «пилигримами» и греками, из опасений самим не подвергнуться нападению с их стороны; что это были за люди, он, Виллардуэн, не ведает. Следовательно, хотя поджог и был учинен крестоносцами в качестве превентивной меры, они действовали чисто импульсивно, повинуясь чувству страха, притом предводители никакого касательства ко всему этому-де не имели. Что касается ущерба, причиненного этим, третьим по счету, пожаром византийской столицы, случившимся во время крестового похода, то, по данным Никиты Хониата, выгорела часть города вдоль Золотого Рога — от храма Христа Спасителя до квартала Друнгарион.
469. 13 апреля 1204 г.
470. В это утро, согласно сообщениям Робера де Клари (гл. LXXX) и автора хроники «Константинопольское опустошение», сдались англы и датчане из константинопольского гарнизона. В городе же греческое духовенство, собравшееся в храм св. Софии, поспешило избрать императором Феодора Ласкаря, который, отказавшись от императорского достоинства, тем не менее поднял сограждан на отпор захватчикам. Получив слабую поддержку он вынужден был, как рассказывает Никита Хониат, бежать перед лицом наступавших крестоносцев.
471. Интересно, что, по Роберу де Клари, который выражает возмущение несправедливым разделом захваченного в Константинополе — к ущербу «бедных рыцарей» (гл. LXXX), Бонифаций Монферратский якобы овладел также собором св. Софии и домом патриарха.
472. Имеется в виду Агнеса, дочь Людовика VII и Алисы Шампанской, тетка Луи Блуаского. Ее прислали в Константинополь еще в 1178 г., когда она была девочкой, и просватали наследнику императора Мануила I Комнина — царевичу Алексею (II). Однако она так и не стала его супругой: Андроник I навязал ему свою дочь Ирину, а сам, заняв императорский престол после смерти Алексея II в 1183 г., женился на французской принцессе, которой тогда было всего 11 лет. Подробный рассказ о ее судьбе содержится в «Истории» Никиты Хониата, дальнейшая же участь экс-императрицы освещается позднее и в записках Виллардуэна. По сведениям Робера де Клари (гл. LIII), крестоносцы впервые «нанесли визит» соотечественнице еще в июле 1203 г., во время первого вступления в Константинополь.
473. Имеется в виду сестра венгерского короля Имрэ — Мария, вдова императора Исаака II Ангела (см. § 185).
474. Завоеватели пришли в настоящий экстаз при виде захваченных ценностей, что явствует и из письма Бодуэна I к папе, и из рассказа Гунтера Пэрисского (гл. XVIII). По определению автора хроники «Константинопольское опустошение», этими богатствами можно было бы наполнить три башни. Робер де Клари считает вполне допустимым (во всяком случае, он выдает это за истину), что греки якобы полагали. будто в их столице сосредоточены две трети богатств всего мира (гл. LXXXI).
475. 18 апреля 1204 г.
476. 25 апреля 1204 г.
477. То есть в соответствии с условиями договора «О разделе империи», заключенного в марте 1204 г. (см. § 234).
478. Выше, в другой связи, уже указывалось, что многие источники отмечают неприглядное поведение крестоносцев в захваченной ими византийской столице. Факты такого рода приводит и папа Иннокентий III, который сокрушается по поводу бесчинств завоевателей: ведь они, по его словам, не только обобрали в Константинополе «малых и великих», но и «протянули руки к имуществу церквей и, что еще хуже, к святыне их, снося с алтарей серебряные доски, разбивая ризницы, присваивая себе иконы, кресты и реликвии» (эпистолярий папы, кн. VIII, № 133). Жоффруа де Виллардуэн, однако, осуждает лишь недостаток «честности» у отдельных «пилигримов», кражи, которые совершались ими в ущерб всему воинству. На «несправедливости», допущенные в отношении «меньшого люда», жалуется в своей хронике и Робер де Клари (гл. LXXXI), но его рассказ имеет отчетливо выраженную социальную окраску: пикардиец выступает глашатаем недовольства рыцарской мелкоты корыстолюбием баронов. Напротив, повествование Виллардуэна строится таким образом, что обвинения в утайке части добычи как бы лишены у маршала Шампанского ясного социального «адреса», тем самым верхушка крестоносной рати словно выводится из-под обвинения в алчности. По другой версии событий, передаваемой более поздним хронистом — сирийским франком Эрнулем, главными «ворами» были венецианцы.
479. Любопытно, что сходная идея получила отражение и в хронике франко-сирийского автора Эрнуля: «До того, как французы вступили в Константинополь и захватили его, они были исполнены милосердия, святого духа и щедрости... Когда они завоевывали Константинополь, то держали в руках щит Господа; когда же они утвердились в городе, то они ухватились за шит дьявола».
480. То есть поделили ее между крестоносцами и венецианцами.
481. В соответствии с мартовским 1204 г. договором раздел надлежало произвести следующим образом: прежде всего 75 тыс. марок следовало уплатить венецианцам (это, видимо, составляло три четверти той половины от 200 тыс. марок, которая была обещана крестоносцам Алексеем IV в качестве компенсации за службу); затем нужно было выплатить 25 тыс. марок (четвертую часть названной половины) крестоносцам; далее, венецианцам причиталось еще 25 тыс. марок (остаток того, что они некогда ссудили «пилигримам», авансируя их в кредит); наконец, крестоносцам тоже полагалось дополнительно получить 25 тыс. марок. Все, что после этих выплат осталось бы, подлежало разделу поровну. Иными словами, венецианцы до конца сохраняли преимущественное право на получение «начальной» суммы в 50 тыс. марок, остальное делилось пополам. В сущности именно такого рода договоренности соответствуют сведения, скрупулезно приводимые хронистом.
482. Жоффруа де Виллардуэн фактически называет только соотношение, в котором были распределены захваченные богатства (рыцарь получал вдвое больше, чем конный оруженосец, а тот в свою очередь, вдвое больше пешего оруженосца, т. е. общее соотношение выглядело как 4 : 2 : 1). С этими данными вполне совпадают цифры, фигурирующие в хронике «Константинопольское опустошение» и у Эрнуля. По сведениям последнего, сам дож предложил поделить добычу, обеспечив каждого рыцаря 400 марками, каждого конного оруженосца — 200 и каждого пешего оруженосца — сотней марок. Французы отказались от этого предложения. Однако хищения приняли столь большие размеры, что в конечном счете рыцари и оруженосцы, конные и пешие, получили соответственно всего по 20, 10 и 5 марок.
483. Дележ добычи совершенно не удовлетворил «меньшой люд» и «бедных рыцарей», которые выражали недовольство тем, что знатные люди присвоили себе лучшую часть, оставив им, по выражению Робера де Клари (гл. LXXXI) лишь «крупное серебро» (вроде тазов, употреблявшихся знатными гречанками в банях). Данные о «несправедливом» разделе добычи приводятся также в хрониках Эрнуля и Бернара Казначея (XIII в.).
484. Повешение рыцаря «со щитом на шее» (l’escu al col) — вид позорной казни: щит на ремне через шею рыцарь носил тогда, когда не участвовал в бою.
485. Примерно в тех же выражениях сообщает о захваченной в Константинополе и поделенной между завоевателями добыче «бедный рыцарь» Робер де Клари. В его глазах, «все это громадное добро, которое туда было снесено», — «настоящее чудо» (гл. LXXXI): «Никогда с тех пор, как сотворен мир, не было видано и завоевано столь громадное количество добра, столь благородного или столь богатого — ни во времена Александра, ни во времена Карла Великого, ни до, ни после». По предположению пикардийца, «и в 40 самых богатых городах мира едва ли нашлось бы столько добра, сколько найдено было в Константинополе» (Там же).
486. Первый совет, о котором здесь идет речь, состоялся после Пасхи, т. е. после 25 апреля 1204 г.
487. Как повествует Никита Хониат, крестоносцы, собравшись в церкви Св. Апостолов, вначале думали выбрать императора посредством жребия: священники должны были вручить четырем кандидатам (кому именно, византийский историк не сообщает) четыре чаши, в одной из которых лежала бы гостия, и тот, кому досталась бы эта чаша, и был бы провозглашен императором. Это известие весьма сомнительно, поскольку способ избрания был предусмотрен и разработан весьма подробно в мартовском договоре 1204 г. Тем не менее версия Никиты Хониата получила своеобразный отзвук в позднейшей французской хронографии (XV в.).
488. Бонифаций Монферратский официально являлся главнокомандующим войском крестоносцев (он был избран на этот пост еще в 1202 г.) и уже потому мог считаться первым кандидатом на императорский трон (так полагали и в среде греков, сообщает Гунтер Пэрисский — гл. XVIII). Зато Бодуэн Фландрский, имевший крупные «заслуги» перед крестоносцами, зарекомендовал себя как сеньор, который располагал большим влиянием. К тому же его поддерживал дож Энрико Дандоло (сведения об этом приводит Никита Хониат). Во всяком случае, из рассказа Виллардуэна явствует, что во время переговоров о выборах императора среди знати разгорелись бурные споры, причем особенно яростными соперниками наряду с другими претендентами выступали Бодуэн Фландрский и Бонифаций Монферратскии. Любопытно отметить, что в письме Бодуэна I к папе Иннокентию III, написанном уже после избрания, обо всех этих распрях не сказано ни слова. Напротив, о них весьма детально повествует Робер де Клари (гл. XCIII—XCIV), сообщающий, в частности, о столь ожесточенном характере споров, что в них вмешался «мудрый» дож Венеции, предложивший, во избежание конфликта из-за обладания императорскими дворцами, если бы таковой разразился после того, как выборы состоятся, передать пока что дворцы под общую охрану всего войска (гл. XCIII). Не исключено, что Робер де Клари передает в данном случае подлинный факт, о котором он мог узнать из вполне достоверного источника, как это показывают многие другие приводимые им сведения. Характерно, однако, что Виллардуэн обходит молчанием вмешательство дожа в ход предварительных переговоров об избрании латинского императора.
