Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского
Надежда
Я спать не смел среди ботинок старыхкогда звучал для камеры отбойтела народов разместясь на нараххрапели примиренные с судьбой
А я писал беря листки пожестчея знал слова переживут менядремал прижавшись к ним скулою тощейберег и от воды и от огня
Я ждал пройдут столетий вереницыархеология окончит трудпотомки глянут в мертвые глазницыотбросят череп рукопись найдут
Альфред Киттнер
(1906–1991)
Старый дом
Когда я свет гашу в дому,То призраки приходят сразу:Они переполняют тьму,Почти невидимые глазу.
Но желтые страницы книгМеня уводят в край забытый;Одни лишь рифмы в этот мигБывают верною защитой.
Нет, все же знаю: час ночнойПокровом старых тайн колышет,Там кто-то за моей спинойСтоит — и мне в затылок дышит.
Наверно, это потому,Что та же сонная истомаСходила к тем, кто жил в дому,Считай, со дня постройки дома.
Дом покоряется судьбе,А ветер — все известку гложет.Здесь кто-то вены вскрыл себеИль кто-то был убит, быть может?
Там, где лежу, там, где стою, —Тот — счастлив был, а тот — обманут?..А тени прямо в грудь моюЛадони ледяные тянут.
Добрые вестники
За рамой, не переставая,Всю ночь — легчайший стук в стекло:То ветвь, иль капля дождевая,Иль голубь просится в тепло?
Полуразбиты доски ставней,Идет сквозняк по этажу.С поры, уже довольно давней,Я выселенью подлежу.
Уже свою провижу участь;Чужой тропой, всего скорей,Плестись, оголодав, измучась,В компании нетопырей.
Так у тропы однажды сяду,Окончу путь последний свой,Испив сладчайшую отрадуПрохладной влаги дождевой.
И голубь серебристоклювыйМне ветку в клюве принесет,Покой и мир предскажет скорый, —Таков да будет мой уход.
Спутнику
Мой товарищ, в этой страшной былиПривыкай идти меж конвоиров;Знаю, всю семью твою убили,Видно, и могилы-то не вырыв.
Почему же ты, лишенный дома,На штыки не бросишься солдатам,Чтобы в пласт чужого черноземаКануть удобрением богатым?
Что же, ведь и я живу, покудаНе помру от слабости, от боли,Но бреду, как не было бы худо,Утопая в гибели все боле.
Нынче равный прочим бедолагам,Ждешь, когда пройдет пора лихая,И куда-нибудь походным шагомТы пойдешь, шутя или вздыхая.
Веришь ты, что гибель — не подарок,И твои надежды непреклонны.Молод ты и не видал овчарок,Что грызут отставших от колонны!
Двадцать пять
Лупи! Лупи! Уже мутится разум,Еще десяток. Нет, не дотяну.Вот-вот конец — и все исчезнет разом,Обвалится во тьму и в тишину.
Крошатся зубы, иссыхает глотка,Кругом — остервененье вражьих рож,Одна отрада: если парню с плеткойТы шепотом проклятие пошлешь.
Лупи! К ударам я готов заранее,Таков уж век: безумье мчится вскачь.Все то, что должен я тебе, Германия,Мне в задницу впечатал твой палач.
А он меня охаживает плетью,А он обучен множеству финтов:На голой коже кровяною сетьюДля будущего счет уже готов.
Что ж, полосуйте, бейте, сучьи детиПусть я на брюхе — но еще упрям:И этот счет, и все счета на светеЯ предъявить успею главарям!
По дороге
Едва нахлынула вода,Нас тут же сунул труповозВ конюшню: стало быть, сюдаВпихнул и сено и навоз.Отнюдь не я тому виной,Что ты распластан надо мной,Что источаешь трупный смрад:Я и такой постели рад.
У вшей отличное чутье,Их попечитель — труповоз:Для них покойник — не жилье,Так он еще меня привез:Полумертвец для вшей полезней!Вот и ползут, таща болезни,От коих, мой покойный друг,Тебе-то и пришел каюк.
Ты умер, я живой пока,На это плюнет труповоз,Подохну ведь наверняка,Ну, так с него какой же спрос?И в общий ров для мертвецовОн кинет нас в конце концов,Поедет дальше — будь что будет,А Страшный суд — он всех рассудит.
Баллада о косовском лесе
Надсмотрщики не терпят возражений:Мы шли, в воде болотной по колени,А если кто сгибался — тут же, рядом,Конвойный возникал и бил прикладом.Так, утопая в жиже, плача кровью,Мы шли через болота к Приднестровью.
С дороги сбиться было невозможно,Тут что ни шаг — то знак в грязи дорожнойКуда мы шли — вопрос предельно глупый,Коль знаки вдоль дороги — трупы, трупы,Понятные любому дурню знаки:Мы видели, как их грызут собаки.
И мы, и все нехитрые пожиткиК утру бывали мокрыми до ниткиОт ливня, — то, что мы еще живые,Стрельбою подтверждали часовые,А дальше — гнали с воплями взахлебДо окаянных косовских чащоб.
Нас по двое построив, как в насмешку,Назначили в дневную перебежку,И мы бежали к собственной кончине,И спотыкались мы на мертвечине,Когда темнело — верх брала усталость,Валились спать — в ком жизнь еще осталась.
Мы так бы и лежали до восхода,Но вышла из чащобы шайка сброда,И пусть у нас пожитков было мало —Так с воплями и те поотнимала, —Что ни лежало в сумках за спиной —Все, все досталось братии лесной.
Мы в темноте напрасно драли глотку,А нас бандиты грабили в охотку, —Защелкали жандармские затворы(Стреляли в нас, уцелевали воры), —Изъявши все, что было, подчистую,Бандиты в лес ушли, во тьму густую.
Рассвет сквозь ветки пробивался скупо,Не отличишь в потемках труп от струпа;Погибших и не перечесть, пожалуй:Вошли толпой — а вышли горсткой малой.Погнали дальше нас. А шедшим следомРассказ про эту ночь казался бредом.
Кладбище в Ободовке
Гонять отсюда песью рать —Задача непростая.Готова вмиг тебя сожратьНаглеющая стая.
Окоченевшую сеструКуснул вожак матерый.Где сын, что умер поутру?Растерзан всею сворой.
Ты как живой: на холодуОткуда взяться гнили?Да упокоишься во льду,Пусть в общей, но в могиле.
Покорствуя земной судьбе,Истлеть — не так уж худо.Любой завидует тебе,Кто средь живых покуда!
Подольская земля
Поля от пшеницы в золоте сплошь,Окоем глазами объемлю:Не зря, не зря урожай хорош,Столько трупов легло в эту землю!
Оно, пожалуй, не мудрено —Кровь этой земле привычна,Здесь немало хозяйничал батька Махно,Петлюра бывал самолично.
Земля милосердно давала приютВсем убитым, без спроса, кряду:Весною побеги, знала, взойдут,Мир будет подобен саду.
Нас перегнали за берег Днестра —Палачей не возьмешь на жалость.Нас двести тысяч было вчера,Едва ли четверть осталась.
Да и к нам, скорейшую гибель суля,Подступают отродья палачьи:Третьему Рейху нужна земля,Притом — возможно богаче.
Привычен природы круговорот:Добьют не сдохших доныне,Уродится, конечно, и через годПшеница на Украине.
Старый колодец
