Джеффри Чосер - Кентерберийские рассказы

Так усладил мой слух сей юный витязь,

Что я не мог не высказать того…»

       «Да начинай, и больше ничего!»

       «Охотно, сэр хозяин, не перечу

Я вашей воле, вам же я отвечу

Одним лишь словом: бога я прошу

Меня наставить; если угожу —

Я буду знать, что мой рассказ хорош,

А если нет, цена рассказу — грош».

ПРОЛОГ ФРАНКЛИНА

(пер. И. Кашкина)

Бретонцы славные в былые дни

Слагали песни. Песни те они

Прозвали лэ[262] по складу и напеву

Старинному. Их складывали девы

Бретонские, и распевал их бард.

И хоть я сам еще не очень стар,

А помню их. Но только не взыщите,

Коль что забуду, и меня простите.

       Я неученый человек, простой

И не люблю красивости пустой.

Риторике, наукам не обучен,

Но постараюсь рассказать получше.

Не изучал речей я Цицерона,

И не бывал я на парнасских склонах.

Я красноречия цветов не знаю,

Лишь на полях цветы я различаю

Иль на узорных тканях и парчах,

И нет учености в моих речах.

Цветы риторики мне непривычны,

И к пению негоден голос зычный,

Flo хоть не мастер я в сем трудном деле,

Рассказ начну, коль вы того хотели».

 РАССКАЗ ФРАНКЛИНА[263]

(пер. О. Румера)

В Арморике, года тому назад,

Жил некий рыцарь, книги говорят,

Который щедро лил в сраженьях кровь,

Чтоб заслужить вниманье и любовь

Прекрасной госпожи, чей дивный лик

Бессилен описать людской язык.

К тому ж и род ее был так высок,

Что рыцарь наш осмелиться не мог

В мечте признаться, коей был объят.

Но, наконец, его душевный склад

И преданность, которой чужд расчет

В ней состраданье вызвали, и вот

Она решила повенчаться с ним,

Владыкой сделавши его своим

(Поскольку в браке верх имеет муж).

Чтоб укрепить союз их тел и душ,

Поклялся рыцарь в том, что никогда

Не будет он в грядущие года

Над нею власть супруга проявлять,

Ей ревностью обидной досаждать:

Нет, как любовник госпожи своей,

Намерен он служить покорно ей,

Владыкой называясь лишь для виду,

Чтоб от людей не потерпеть обиду.

Она ему промолвила в ответ:

       «Я благодарна вам за ваш обет

Быть, как досель, почтительным ко мне.

Даю вам слово: по моей вине

Меж нами ссор не будет никогда.

Женою верной буду вам всегда,

Пока дышу». И жизнь их потекла

Спокойно, радостно, не зная зла.

Скажите мне, какое в том сомненье,

Что к дружбе ключ — взаимоподчиненье.

Друзья должны в согласье полном жить,—

Насилье может дружбу задушить.

Его не терпит бог любви: тотчас,

Его почуяв, покидает нас.

Как все духовное, любовь вольна,

И всякая достойная жена

Свободной хочет быть, а не рабыней.

Мила свобода ей, как и мужчине.

Быть снисходительным велит любовь,

Себе не портить раздраженьем кровь,

Высокой добродетелью, по мненью

Людей ученых, надо счесть терпенье:

Оно сильнее строгости стократ.

Кто слово каждое поставить рад

Другому в строку, счастья недостоин.

Ты должен в обращенье быть спокоен.

Найдется ли на свете человек,

Который не споткнулся бы вовек?

Недомоганье, гнев, планет стеченье;

Хмель, плотского состава измененье

Ошибку нам внушают не одну;

Нельзя же все их ставить нам в вину.

Кто властвовать желает над собой,

Тот должен чувства сдерживать порой.

Чтоб не нанесть взаимной дружбе вред,

Наш рыцарь госпоже свой дал обет,

И та супругу с самого начала

Примерной быть женою обещала.

       Вот образец содружества для нас!

Стал господином и слугой зараз

Достойный рыцарь, — господином в браке,

Слугой в любви. Но понимает всякий,

Что он по существу владыкой стал,

Раз госпожи любовь завоевал.

Хотя и госпожа ему она,

Но вместе с тем, однако, и жена.

И вот, счастливый, с молодой женой,

Наш рыцарь в путь отправился домой.

Вблизи от Пенмарка он зажил с ней,

И потекла чреда блаженных дней.

       Сказать сумеет ли, кто не женат,

Какой полна отрадой из отрад

Супружеская жизнь? Блаженный год

Мелькнул, как сон прекраснейший, и вот

Наш рыцарь (Арвирага из Кайрруда

Носил он имя) вздумал, что не худо

Ему бы в Англию на год-другой

Отправиться за славой боевой

(Он этой славой дорожил всемерно).

Мой автор сообщает, что примерно

Два года прожито там было им.

       Теперь от Арвирага поспешим

К его жене, прекрасной Доригене.

Любя супруга своего не мене,

Чем жизнь свою, о нем и день и ночь,

Своей тоски не в силах превозмочь,

Она рыдает и клянет разлуку,

Доставившую ей такую муку,

Что белый свет ей кажется не мил.

Друзья бедняжки, не жалея сил,

Стараются развлечь ее, утешить,

Советуют ей голову не вешать,

Твердят о том, что оснований нет

Ей жизнь свою губить в расцвете лет.

Чтоб излечить ее от злой тоски,

Им все усилья кажутся легки.

       Мы знаем, что настойчивым трудом

И с камнем можно совладать, на нем

Глубоко образ начертав иль знак.

Слова друзей подействовали так,

Что в душу Доригены утешенье

Проникло наконец, и облегченье

Ее больная ощутила грудь;

Могла от тяжкой муки отдохнуть.

Да и супруг писал, что он здоров

И двинуться в обратный путь готов.

Когда б не эти письма Арвирага,

Она бы умереть сочла за благо.

Друзья, лишь отошла она немного,

Просить тотчас же стали, ради бога,

Прогулку вместе с ними предпринять,

Чтоб мрачные все мысли разогнать.

Она сочла, что возражать не след,

И приняла в конце концов совет.

       Над самым морем замок их стоял,

И Доригена вдоль прибрежных скал

В кругу друзей бродила взад-вперед,

Глядя на то, как над пучиной вод

Под парусами плыли корабли,—

Одни к земле, другие от земли.

И вот суда, что бороздили море,

В ней бередили боль. «О горе, горе! —

Она вздыхала. — Где же мой супруг?

Излечит сердце он один от мук».

       Порою же, в раздумье погрузясь

И с волн вспененных не спуская глаз,

Она сидела. Вид опасных скал

Ее внезапно страхом потрясал;

Мутился ум у бедной, над травой

Она бессильно никла головой

И с ужасом шептала, мутный взор

Вперив в обманчивый морской простор:

       «О вечный боже, — ты, что над вселенной

Царишь извечно волей неизменной,

Ты создал лишь благое, говорят.

Но этих черных скал унылый ряд,

Что кажется зловещим привиденьем,

А не благого господа твореньем,

Тобою создан, господи, к чему

Наперекор и сердцу и уму?

Ни человек, ни зверь от века тут

Найти прокорм не могут и приют.

К чему нужны, о боже, скалы эти?

Они лишь зло плодят на белом свете.

Людских немало сотен тысяч тел

Их острый гребень погубить успел,

Меж тем не человек ли, о творец,

Прекраснейший творения венец,

И должен был бы ты его любить

Превыше всех. Так чем же объяснить,

Что ты, к погибели людей стремясь,

Такие средства создал против нас?

       Ах, знаю я, — ученые найдут

Тьму доказательств, что на свете тут

Отлично все. Я с ними не согласна.

Тебя, благой господь, молю я страстно:

Ты, ветрам указующий пути,

Мне моего супруга возврати.

Ученые свое пусть говорят,—

Ты, боже, сделай так, чтоб черный ад

Все эти скалы поглотил навеки».

И льются слез ее горячих реки.

       Тут поняли друзья, что берег моря

В ней только раны бередит от горя,

И стали уводить ее к ручьям,

К источникам, с ней появляться там,

Где пляской забавлялись иль игрой

За шахматной или другой доской.

       Однажды утром в близлежащий сад

Они пошли, куда заране взят

Яств и напитков разных был запас,

С тем чтоб домой вернуться в поздний час,

Наполнив день веселою игрой.

А было это в мая день шестой,

И юный май раскрасил нежно сад

Своим дождем, несущим аромат.

Людскими же руками так прелестно

Сад разукрашен был, что на небесный

Он походил своею красотой.

С ним не сравнился б ни один земной.

Так свеж он был и так благоухал,

Что у любого, кто в него вступал,

На сердце легче делалось мгновенно.

Коль не был он подавлен совершенно

Тоской, которой исцеленья нет.