Последние дни Помпеи - Эдвард Джордж Бульвер-Литтон
– Какая прекрасная статуя Бахуса, – заметил римский сенатор.
– Полноте! Это безделица! – отозвался Диомед.
– Очаровательная живопись! – восклицала вдова Фульвия.
– Пустячки! – отвечал хозяин.
– Чудные канделябры! – сказал воин.
– Чудные! – как эхо повторил за ним паразит.
– Пустячки! Пустячки! – твердил купец.
Между тем Главк очутился возле Юлии у одного из окон галереи, ведущей на террасу.
– Скажи, пожалуйста, Главк, разве у вас, афинян, считается добродетелью избегать тех, чьего общества вы прежде искали? – спросила дочь купца.
– Нет, прелестная Юлия!
– Однако мне кажется, это одно из качеств Главка.
– Главк никогда не избегает друга, – отвечал грек, сделав особое ударение на последнем слове.
– А может ли Юлия причислить себя к его друзьям?
– Сам император почел бы честью иметь такого прелестного друга.
– Ты уклоняешься от моего вопроса! – возразила влюбленная Юлия. – Но скажи мне, правда ли, что ты восхищаешься неаполитанкой Ионой?
– Разве красота не вправе возбуждать восхищение?
– Ах, лукавый грек! Ты не хочешь понять меня. Скажи же мне, наконец, считаешь ты Юлию своим другом?
– Если она окажет мне эту милость, то я благословлю богов! День, в который она почтит меня своей дружбой, будет отмечен белым!
– Однако пока ты разговариваешь со мной, глаза твои беспокойно бегают… ты меняешься в лице, ты невольно отстраняешься, ты, видимо, сгораешь нетерпением подойти к Ионе.
Действительно, в эту минуту входила Иона, и Главк невольно обнаружил волнение, подмеченное ревнивой красавицей.
– Но разве любовь к одной женщине мешает питать дружеские чувства к другой? Не говори этого, Юлия, иначе ты оправдаешь клевету, возводимую поэтами на ваш пол.
– Ты прав, и я постараюсь настроить себя на этот лад. Еще одно слово, Главк! Правда ли, что ты женишься на Ионе?
– Если дозволят парки, это моя лучшая мечта!
– В таком случае, прими от меня, как залог нашей новой дружбы, подарок для твоей невесты. Ты знаешь, у нас такой обычай, чтобы друзья дарили что-нибудь жениху и невесте в знак своего уважения и добрых пожеланий.
– Я не могу отказаться принять подарок от такого друга, как ты, Юлия. Я приму его, как дар самой Фортуны, предвещающей счастье.
– Итак, после пира, когда гости разойдутся, приходи ко мне в комнату и получи подарок из моих собственных рук. Не забудь же! – прибавила Юлия, подходя к жене Пансы и предоставляя Главку идти навстречу Ионе.
Вдова Фульвия и супруга эдила были погружены в серьезный спор о важных вопросах.
– О, Фульвия, могу тебя уверить, по последним известиям из Рима, мода на локоны уже устарела. Теперь носят прическу в виде башни, как у Юлии, или в виде каски – смотри, как у меня. Очень эффектно, не правда ли? Уверяю тебя, что Веспий (так звали героя из Геркуланума) в восторге от этого убора.
– Значит, никто не носит греческой прически, как у той неаполитанки?
– Как! С пробором посередине и с большим узлом волос на затылке? О, никто! Это просто смешно! Точно статуя Дианы! А все-таки эта Иона красива, не правда ли?
– Мужчины находят ее красивой. Но ведь она и богата. Она выходит замуж за афинянина. Желаю ей счастья! Да он недолго останется ей верен, – все эти иностранцы люди очень легкомысленные.
– О Юлия! – сказала Фульвия, когда к ним подошла хозяйка дома. – Видела ты нового тигра?
– Нет!
– Но все дамы ходили смотреть на него. Какая красота!
– Надеюсь, найдется преступник или вообще кто-нибудь, на растерзание и тигру и льву, – отвечала Юлия. – Твоему мужу, – прибавила она, обращаясь к жене Пансы, – следовало бы поэнергичнее взяться за дело.
– Беда в том, что законы слишком мягки, – возразила дама в каске. – Так мало преступлений, за которые полагается смерть на арене, да и гладиаторы становятся все более и более изнеженными! Самые известные силачи заявляют, что они готовы бороться против вепря или быка, но что касается льва или тигра, то они находят, что такое состязание им не под силу.
– Они достойны носить митру[21],– добавила Юлия с презрением.
– А видели вы новый дом Фульвия, нашего дорогого поэта? – спросила жена Пансы.
– Нет, хорош он?
– Прелестен! Какой изысканный вкус! Но говорят, милая моя, что там есть неприличные картины. Он не хочет показывать их женщинам: какова нелюбезность!
– Все поэты – чудаки, – заметила вдова, – А все-таки он преинтересный, сочиняет такие хорошие стихи! Вообще, мы сделали большие успехи в поэзии. В настоящее время просто невозможно читать старье.
– Я совершенно согласна с этим, – подтвердила дама в каске. – В современной поэзии столько силы, сколько энергии!..
Воин разлетелся к дамам.
– При виде таких красивых лиц я начинаю понимать все прелести мирного времени.
– О, все вы, герои, отчаянные льстецы, – сказала Фульвия, поспешив присвоить себе комплимент.
– Клянусь этой цепью, полученной мною из собственных рук императора, – отвечал воин, играя короткой цепью, окружавшей его шею в виде ожерелья, вместо того, чтобы спускаться на грудь, как у мирных граждан, – клянусь этой цепью, вы, дамы, несправедливы ко мне! Я человек прямой, как и подобает солдату.
– Как вы находите помпейских дам вообще? – осведомилась Юлия.
– Клянусь Венерой – очаровательными! Правда, они балуют меня немного, и это придает им двойную прелесть в моих глазах.
– Мы любим военных, – сказала жена Пансы.
– Я это вижу! Клянусь Геркулесом! Даже неприятно быть слишком знаменитым в этих городах. В Геркулануме влезают на крышу моего атриума, чтобы посмотреть на меня сквозь комплувиум. Восхищение сограждан приятно вначале, но в конце концов надоедает.
– Правда, сущая правда, о Веспий! – воскликнул поэт, присоединяясь к группе. – Я сам это испытал.
– Ты? – проговорил статный воин с невыразимым презрением, смерив глазами маленькую фигурку поэта. – В каком же легионе ты служил?
– Мои трофеи можно видеть на самом форуме, – отвечал поэт, бросив многозначительный взгляд в сторону дам. – Я был в числе сотоварищей, contubernales самого великого мантуанца.
– Я не знаю никакого генерала из Мантуи, – с важностью сказал воин. – В какой кампании ты участвовал?
– В кампании Геликона.
– Не слыхал!
– И не мудрено, Веспий, он шутит, – засмеялась Юлия.
– Шутит! Клянусь Марсом, я не такой человек, над которым можно шутить.
– Но ведь сам Марс был влюблен в богиню веселья и шуток! – возразил струсивший поэт. – Так знай же, о Веспий, что я – поэт Фульвий. Это я воспеваю славу воинов и делаю их бессмертными.
– Да помилуют нас боги! – шепнул Саллюстий на ухо Юлии. – Если Веспий сделается бессмертным, какой образец несносного хвастуна перейдет в потомство!
Воин казался озадаченным. Но в эту минуту, к великому облегчению всего общества, подали знак к началу пира.
Мы уже присутствовали на парадном собрании
