Маргарита Наваррская - Гептамерон
Когда приор увидел, что Мария в его руках, он отправился в монастырь и, так как новая аббатиса, которую он туда поставил, ни в чем ему не перечила, решил воспользоваться своим правом визитатора конгрегации и стал вызывать к себе в комнату монахинь одну за другой, чтобы выслушать каждую. И когда очередь дошла до сестры Марии, которая лишилась своей доброй покровительницы, он обратился к ней с такими словами:
– Сестра Мария, ты знаешь, в каком тяжком преступлении тебя обвинили. Хотя ты и разыгрываешь из себя невинную девушку, притворство твое ни к чему не приведет, всем известно, как ты себя вела.
На это сестра Мария, не дрогнув, ему ответила:
– Позовите сюда того, кто хочет меня обличить, и вы увидите, посмеет ли он в моем присутствии повторить свою клевету.
– Никаких доказательств нам не надо, – сказал приор, – достаточно того, что духовник сам во всем сознался.
– Духовник наш такой благородный человек, – воскликнула сестра Мария, – что он на это никак не способен. Но если вы настаиваете на своем, то пусть он придет сюда – и я докажу вам, что это ложь.
Видя, что ему ничем не удается ее запугать, приор сказал:
– Я твой духовный отец и хочу спасти твою честь. Если ты не хочешь совершить смертный грех, заклинаю тебя, скажи мне правду, действительно ли, принимая обет монашества, ты была девственницей?
– Святой отец, – ответила Мария, – ведь я с пяти лет живу в монастыре, разве этого недостаточно, чтобы убедить вас в моей невинности?
– Допустим, что это так, дочь моя, – ответил приор, – но разве с тех пор никто не мог лишить тебя девственности?
Сестра Мария поклялась, что этого не было и что, кроме него самого, никто никогда не пытался это сделать. На это он ответил, что он не может ей поверить и что ему нужны доказательства.
– Какие же доказательства я могу привести? – спросила она.
– А вот какие, – ответил святой отец, – те самые, которые приводили все остальные монахини. Я ведь являюсь пастырем не только душ ваших, но и вашей плоти. Все ваши аббатисы прошли через мои руки. И тебе тоже нечего бояться, я только удостоверюсь в том, девственна ты или нет. Поэтому ляг сейчас на постель и подними платье.
– Вы уже столько раз приставали ко мне и объяснялись в безумной любви, – в негодовании вскричала сестра Мария, – что я твердо убеждена, что вам хочется вовсе не удостовериться в том, что я невинна, а лишить меня невинности. Поэтому знайте, что я никогда на это не соглашусь.
Тогда приор сказал, что за непослушание отлучит ее от церкви, и пригрозил, что созовет капитул и приведет ее туда, чтобы изобличить перед всеми, кто знает про ее связь с духовником.
– Ну, если вы собираетесь опозорить меня перед людьми, – бесстрашно ответила ему Мария, – тот, кто видит и знает глубины сердца, воздаст мне великую славу. И раз вы хотите позволить себе такую низость, то пусть уж лучше я приму самые жестокие страдания, ибо я знаю, что единственный справедливый судья наш – Господь Бог.
Приор немедленно собрал капитул и, призвав сестру Марию, велел ей стать на колени перед всеми и сказал ей раздраженно:
– Сестра Мария, я огорчен тем, что ты оказалась глуха ко всем моим добрым советам и содеяла такой грех, за который, вопреки обыкновению моему, я должен наложить на тебя покаяние. Когда я допрашивал твоего духовника о тех преступлениях, в которых его обвиняют, он признался, что согрешил с тобой и случилось это именно в том месте, где вас застали свидетели. А поелику я покровительствовал тебе и сделал тебя старшей над послушницами, теперь я приказываю, чтобы ты стала самой последней из всех и чтобы отныне ты сидела на полу и ела один только хлеб и пила воду – до тех пор, пока вся обитель не признает, что покаянием этим ты искупила свой грех.
Сестра Мария, которую одна из монахинь предупреждала, что, если она станет в чем-либо возражать приору, он заточит ее in pace[87], то есть навеки, выслушала это решение и воздела очи к небесам, прося Господа, который помог ей удержаться от греха, помочь ей теперь вынести это жестокое наказание. Ко всему прочему приор запретил ей свидания с отцом и матерью на три года, – то есть до тех пор, пока не окончится срок наказания, – и не позволил ей писать никаких писем, сказав, что за нее эти письма будет писать обитель.
С этим он и уехал, а несчастная монахиня в течение долгого времени сносила наложенную на нее кару. Мать ее, у которой она была любимой дочерью, изумлялась, не получая от нее писем, и сказала одному из своих сыновей, что, должно быть, дочери ее уже нет в живых, а монахини, чтобы получать годовое содержание, которое ей полагалось, решили скрыть ее смерть. И она попросила его поехать в монастырь и узнать, что случилось с Марией. Тот немедленно же туда отправился, и, когда он осведомился о ней, ему, как это принято делать в подобных случаях, сказали, что сестра его уже три года как лежит в постели. Ответ монахинь его, однако, не удовлетворил, и он поклялся, что, если его не пустят к сестре, он все равно силой ворвется в монастырь и ее увидит. Решимость его всех так испугала, что они привели несчастную Марию к ограде монастыря, причем аббатиса все время стояла с ней рядом, так что она ничего не могла сказать брату о себе, кроме того, что ей было позволено. Но сестра Мария оказалась достаточно сообразительной и успела написать обо всем, что с ней за это время произошло и что вы уже знаете, присовокупив к этому рассказ о многих других хитростях приора, которыми он хотел ее обмануть, перечислять которые здесь было бы слишком долго. Добавлю только, что еще в то время, когда аббатисой была родственница Марии, приор подсылал к ней одного молодого монаха, полагая, что, если девушку отвратило его собственное безобразие, она не устоит перед молодостью и красотой – и тогда страх сделает то, чего не добилась любовь, и она вынуждена будет уступить его настояниям. Но когда, застав ее одну в саду, молодой монах стал склонять ее к бесчестию такими бесстыдными речами и непотребными телодвижениями, которые мне стыдно даже описывать, несчастная девушка побежала к аббатисе, разговаривавшей в это время с приором, и закричала:
– Матушка, оказывается это не монахи, а дьяволы, посланные, чтобы нас искушать!
И тогда приор, который очень боялся, чтобы замысел его не открылся, засмеялся и сказал:
– Ну разумеется, матушка, Мария права!
И взяв ее за руку, он сказал аббатисе:
– До меня дошли слухи, что у сестры Марии так хорошо привязан язык и она так любит болтать, что ее можно принять за светскую даму. Потому-то, дабы испытать ее, я решил обратиться к ней с такими речами, с какими светские кавалеры обращаются к дамам, а так как сам я в этом искусстве неопытен, как дитя, я стал читать все, что об этом пишут в книгах. Только я сообразил, что сам я безобразен и стар и все, что я говорю, ничего для нее не может значить, и тогда велел молодому монаху, который со мною сюда приехал, повести с нею такие вот речи. И, как вы могли убедиться сами, она с честью выдержала этот искус. А коль скоро она так добродетельна и скромна, я хочу, чтобы отныне она была первой после вас, и поручаю ей всех послушниц, чтобы она могла и впредь, выказывать добродетель свою и высокое рвение.
Вот на какие подлости, – а я рассказал еще далеко не все, – пустился святой отец, все эти три года влюбленный в монахиню. Словом, изобретательность его была весьма велика. Мария Эроэ, как я уже сказал, передала через решетку письмо брату, в котором поведала ему свою горестную историю. Письмо это брат отвез матери. Та была в полном отчаянии и сама поехала в Париж к королеве Наваррской, единственной сестре короля. И, показав ей это печальное письмо, она воскликнула:
– Ваше величество, не верьте больше этим лицемерам! Я думала, что дочь моя пошла по праведной стезе и сейчас уже достигла преддверия рая, а вместо этого я, оказывается, направила ее в ад и отдала в руки тех, кто еще хуже, чем дьяволы, ибо дьяволы искушают нас только тогда, когда нам самим это нравится, а эти, когда им отказывают в любви, применяют силу.
Королева была очень огорчена, ибо она безраздельно доверяла приору монастыря Сен-Мартен и даже поручила ему заботу о своих двух золовках – аббатисах Монтивилье и Кан[88]. Известие же о столь тяжелом преступлении привело ее в ужас, и она стала думать о том, как бы наказать истязателя несчастной девушки. Она рассказала обо всем королевскому канцлеру[89], который в то время был легатом Франции, а сама тут же послала за приором монастыря Сен-Мартен, которому нечем было перед ней оправдаться, разве только тем, что он уже был семидесятилетним стариком. И он стал молить королеву Наваррскую, чтобы она помилосердствовала и припомнила все его прежние заслуги, а равно и готовность служить ей и впредь, и прекратила этот процесс, клятвенно заверив ее, что сестра Мария Эроэ – жемчужина целомудрия и добродетели. Королеву слова его так поразили, что она не сразу даже нашлась, что ответить. Так или иначе, она оставила его на прежнем месте, и приор, пристыженный и смущенный, вернулся в свой монастырь, где старался не попадаться никому на глаза, и, прожив еще год затворнической жизнью, там и умер. А сестра Мария Эроэ, заслужившая добродетелью, которую ей даровал Господь, всеобщее уважение, была взята из Жифского монастыря, где ей пришлось претерпеть столько горьких мук, и приказом самого короля назначена аббатисой в аббатстве Жи [90], возле местечка Монтаржи, и премного там потрудилась. И она жила там, преисполненная веры в Господа, и всю жизнь воздавала ему хвалу за то, что, вернув ей честь, он даровал ей спокойную и благостную жизнь.
