Европейские поэты Возрождения - Данте Алигьери

ГЕОРГ РОЛЛЕНХАГЕН

ПОЛЕВАЯ МЫШЬ ИДЕТ В ГОСТИ В ГОРОД Случилось это как-то в ночь, Когда никто поспать не прочь. Дремали птички на ветвях. Форель не плавала в ручьях (Она спала на дне реки). Заснули звери и жуки. Луна на небе засверкала, И землю тишина сковала. И вот, когда все в мире спят, Две мыши у ворот стоят. Пред ними каменный забор. Закрыты двери на запор. Но только сторожа заснули, Как эти мыши прошмыгнули В щель под забором, а потом Они в большой прокрались дом. Хозяин дома крепко спал. Он целый вечер пировал, С гостями много ел и пил. Так день за днем он проводил. А на столе — вот благодать! Чего там только не сыскать! Фисташки из заморских стран, Гусь и зажаренный баран, Изюм, фазаны и жирна В огромном блюде ветчина. Ковриги, сахар, виноград И пироги кругом лежат. Кувшины с пивом и вином. Весь стол завален серебром… И все, что на столе лежало, Тех мышек очень привлекало. Никто заметить их не мог. Они на стол скорее — скок! Гуткезхен — городская мышь. Ее ничем ие удивишь. Варнфрида — полевая мышка (Она ужасная трусишка). И тут Гуткезхен говорит! «О гостья! Все, что здесь лежит, Хочу тебе я подарить. О нет! К чему благодарить! Не надо. Лучше поживей Наешься вдоволь и попей!» Варнфрида только: «Ах» и «Ох». «Да этот стол совсем не плох. Какая вкусная еда! Вот это жизнь! Вот это да! Какой божественный паштет! Какое множество конфет!» И снова только «ох» и «ах». «Как можешь жить ты на полях? Питаться лишь одним зерном? Я часто думаю о том,— Гуткезхен молвит, как царица,— Здесь можно только подивиться!» И тут внезапно пробудился Хозяин дома. Он напился Сегодня здорово, и вот Болят и сердце и живот. Так где ж его былая сила? Ему мерещится могила, Не может он ни сесть, ни встать… И он от страха стал кричать; Ему до смерти два шага! Бегут служанка и слуга… Свою жену позвать он просит! «И где ж ее, дуреху, носит?» Но вот, заботлива, нежна, К нему бежит его жена… Она дрожит. «Мой дорогой! Я отпою тебя водой! Господь да не оставит нас!» И слезы катятся из глаз… Повсюду шум и суета. Смела Гуткезхен, да и та Бежит в нору, забыв с испугу Свою любимую подругу. Но час прошел, прошел другой, И вновь царит кругом покой. Две мыши встретились опять. «Давай продолжим пировать,— Гуткезхен говорит Варифриде,— Ты на меня не будь в обиде!» Пищит Варнфрида и вздыхает: «Скажи., и часто так бывает, Что в доме все идет вверх дном?» «Да, да. Скандалы день за днем. Хозяин всякий раз кричит. Но возрастает аппетит, И все вкуснее кажется, Когда скандал уляжется». На что Варнфрида отвечала: «Я часто в поле голодала И мокла под дождем. Но все же Мне тишина всего дороже. Я шум и крик не выношу. Сейчас же в поле поспешу, Пока светать не стало. Прощай! Я побежала!..»

ИОГАНН ФИШАРТ

ЦАРЬ И БЛОХА

Рассказывает вошь:

Блоха, рассказать мне тебе разреши О жизни одной неприметной вши. К ней, представь себе, были внимательны Лица, которые крайне влиятельны. Однажды один император славный Велел подавать свой камзол исправный. Вдруг камердинера бросило в дрожь — Он на камзоле заметил вошь. Несчастный от страха совсем зачах. Теперь не сносить головы на плечах. И, поправляя кружево манжетное, Движение сделал он еле заметное. Снял с рукава рыжеватую вошь, Но императора не проведешь. Жизнь камердинера на волоске. «Что же ты держишь в правой руке?» В крови от стыда разгорелся огонь. Как он боится разжать ладонь! В последней надежде на чудеса Молит о помощи он небеса: «О, ниспошли мне, господь, милосердие За все мое рвение и усердие!» Он раскрывает ладонь. И что ж? Император смеется, увидев вошь. «Значит, и мне даровал господь Всего лишь навсего тленную плоть. Пусть я сижу на высоком троне, С жезлом в руке, в золотой короне! Как ни старайся, как ни пляши, И у меня, императора, вши! Может, проживу еще немного я. До чего же наша жизнь убогая!» И слугу, что был таким проворным, Наградил он титулом придворным. И тут же смекнул камердинер-пройдоха! «Еще поживлюсь я на этом неплохо. И, коль понадеюсь я вновь на удачу, Мешок золотых получу я в придачу. Куй железо, пока горячо!» На высочайшее глянув плечо, К особе светлейшей он сделал шаг, Что-то усердно зажал в кулак И тотчас признался, как на духу, Что на камзоле поймал блоху. «Как? — закричал император в злости.— Пересчитаю тебе я кости! Выпущу я из тебя потроха. Откуда на платье моем блоха? Ах ты, негодник, коварный и лживый, Что ж я, по-твоему, пес шелудивый? Катись отсюда без оглядки, Да так, чтобы сверкали пятки!» В назиданье нерадивым слугам Получил обманщик по заслугам. И в тот же день и в тот же час Издал император строжайший указ. И всем с тех пор считать приходится, Что только у животных блохи водятся. Людей же порою кусают вши, Несмотря на наличие вечной души. Тот, кто жить привык беспечно, Вспомнит: жизнь не вековечна. Коль тебя укусит вошь, Знай, от смерти не уйдешь. Пусть вши порой приносят муку, Но деньги платят за науку. Ведь император понял сам, Что вши угодны небесам! Мы, вши, прямое подтверждение Тому, что все охватит тление. Как мне жаль вас, прыгучие блохи. До чего же дела ваши плохи!