Франко Саккетти - Новеллы

Иногда хорошо обратиться временно к пустякам и рассказать о небывалых случаях, подобных сообщенным только что, в которых действуют любопытные люди. И хотя на первый взгляд случаи эти кажутся вздором и ложью, они вполне достоверны; человеческие свойства выражаются в самых разнообразных поступках в большинстве случаев, и пусть они выглядят неправдоподобно, они тем не менее существуют.

Новелла 108

Теста да Тоди, будучи в числе приоров, прячет под камзол жареную солонину; почуяв ее, щенок забирается ему под плащ и принимается лаять до тех пор, пока Теста не бросает ему мясо, оказываясь, таким образом, пристыженным

Во времена папы Урбана V[280] в области Тоди наместником был один из его племянников, звавшийся мессером Гульельмо,[281] честный рыцарь, вполне достойный замещать названного папу. Местом собрания приоров являлся их дворец, и приором приоров, как это у них было принято называть (у нас его называют пропосто), был некий человек по имени Теста,[282] который имел привычку каждое утро рано выпивать. Однажды утром, чтобы вино не причинило ему вреда, а также для того, чтобы лучше выпить, взял он кусок солонины и, прикрыв его сверху ломтем хлеба, отправился на кухню, где и положил мясо на раскаленные уголья. В это время приезжает мессер Гульельмо, который желает переговорить с приорами, и тотчас же зовут пропосто: «Идите; приехал мессер Гульельмо и хочет говорить с приорами».

Теста, бывший пропосто, для того, чтобы не лишиться своего поджаренного на угольях мяса, вкладывает его тотчас же в разрезанный пополам хлеб, сует себе под камзол, направляется в залу и входит в собрание, где застает товарищей и мессера Гульельмо, созвавшего их.

У названного мессера Гульельмо был щенок, что-то между дворняжкой и охотничьей собакой, который никогда от него не отлучался. Находясь подле него и приоров, щенок почувствовал запах солонины и стал переходить от одного к другому, обнюхивая их поочередно и, наконец, остановился перед пропосто. Обойдя его несколько раз, он то поднимался на задние лапы, то залезал ему под плащ и иногда подвывал. В конце концов, так как собака не отходила от пропосто и все время терлась об него, он вынул хлеб и вложенное в него сухое мясо, бросил его собаке и сказал: «Получай ты его, ради дьявола!»

Остальные приоры, люди глупые, сказали: «Что это ты дал собаке, пропосто?»

А тот отвечал: – «Вслушайтесь лучше в то, чем мы теперь заняты». Мессер же Гульельмо сказал: «Смотрите, синьоры, как ваш пропосто любит римскую церковь! Он не только питает нежность к монсиньору папе или ко мне, но он нежен и к презренной собачонке, которой, вы видите, он дал такой хороший кусок нынче утром».

Все приоры казались баранами, стояли молча, а пропосто от стыда совершенно онемел. Рыцарь же, изложив свое дело, уехал и рассказал затем папе Урбану забавный анекдот о пропосто Тоди и своем щенке. Папа и его придворные, узнавшие о случившемся, долгое время рассказывали об этом небывалом происшествии и очень много забавлялись по поводу его.

Еще встречаются подобные правители, которые, наевшись и напившись вина, делают распоряжения и дают советы. А дела идут, как придется, и Италия знает это, Италия, положение которой к превеликому ее горю все время ухудшается.

Новелла 109

Некий человек уезжает на службу как подеста и наказывает жене беречь бочку с вином до его возвращения. Жена берет из нее вино для одного своего знакомого набожного монаха. Возвратясь со службы, муж не вспоминает о вине; поэтому жена жертвует братьям деи Серей бочку из воска

Близ церкви Рабов господних[283] во Флоренции жил когда-то некий человек очень знатного происхождения, и была у него красавица-жена. Назначенный подеста в Борго а Санто-Лоренцо,[284] он оставил, уезжая, бочку тончайшего красного вина и наказал жене не давать этого вина никому и чтобы он по возвращении своем нашел и бочку и вино в том же состоянии, в каком он их оставил. Жена ответила на это, что все, сказанное им, будет исполнено. Муж уехал после этого на службу, а жена осталась хозяйничать дома.

Так прожила она около двух месяцев, как вдруг некий монах, ее духовник при названной церкви или усердный почитатель, заболел. Когда эта дама, навещавшая монаха, спросила его, как он себя чувствует, он ответил ей, что чувствовал бы себя лучше, если бы отведал находящегося у нее вина. Дама ответила на это: «Кажется, в доме у нас имеется тончайшее вино; но муж мой дал мне такой наказ, что я не осмелилась бы к нему прикоснуться».

После этих слов дамы монахом овладело сильнейшее желание полакомиться названным вином, и он сказал ей. «Ах! Пришлите мне маленькую бутылочку, чтобы все же попробовать его!»

Дама ответила на это: «Если только бутылочку, пусть будет по-вашему: я вам пришлю вина».

Когда названная бутылочка была прислана, то вино так понравилось монаху, что ему показалось, словно к нему вернулась жизнь. Он поблагодарил даму, а затем, переходя от бутылочки к кувшинчику и от кувшинчика к бутылочке, он так часто навещал названную бочку, что за месяц до возвращения подеста со службы уровень вина в ней сильно понизился, а конах совсем поправился и ходил молодцом.

Однажды дама сказала ему: «Ах, беда! Что мне делать? Ведь муж мой скоро вернется, а бочка, которую он мне поручил, почти пуста».

Монах ответил на это: «Добрая женщина, не печалься. Поручи себя нашей Аннунциате, дай ей обет и предоставь все ей».

Дама сказала на это: «Если по ее милости муж мой не станет мучить меня из-за этой бочки с вином, то я пожертвую ей бочку из воска».

На это монах заметил: «Так и сделай, и ты увидишь, что она тебе поможет».

Прослужив свои полгода, муж вернулся с должности подеста, но, что бы ни происходило, завороженный и усыпленный, он никогда не вспоминал ни о бочке, ни о вине, словно он никогда не бывал в этом доме. Дама не раз говорила об этом монаху, на что тот отвечал: «Будьте уверены, что Аннунциата никогда не покидала никого, и она постоянно творила величайшие чудеса».

Поэтому дама приказала сделать из воска бочку и послала ее св. Аннунциате Рабов господних по случаю того, что бочка с вином оказалась пустой и что муж ее, вернувшись с должности, забыл обо всем.

Такие обеты и подобные им делаются ежедневно, но не являются ли они скорее признаком идолопоклонства, чем христианской веры? Я, писатель, видел когда-то человека, который потерял кошку и дал обет, если он ее найдет, послать богоматери Орто Сан-Микеле[285] кошку из воска; так он и сделал. Разве это не только недостаток веры, но также и обман бога, богоматери и всех его святых? Богу нужно наше сердце и наш ум; ему не нужны восковые изображения и вся эта гордость и тщеславие. Если бы кто заглянул умом в сердце, он увидел бы, что многие из тех силков, с помощью которых человек рассчитывает попасть в рай, в большинстве случаев увлекают его в ад.

Новелла 110

Некий подагрик приказывает убить свинью св. Антония; свинья нападает на него в постели, топчет его, хватает зубами того, кто хотел ее убить, и убегает

Не очень много лет тому назад у меня был сосед, настолько изуродованный подагрой, что давно уже не мог вовсе вставать с постели. Но, несмотря на эту свою болезнь, он не потерял любви поесть и ни одного зуба, и всегда жадно стремился к тому, чтобы поработать челюстями. Трапезную свою он устроил в нижнем этаже, выходящем на улицу, откуда был вход в дом, и туда в гости к нему приходило немало его каноников, частенько любивших подзакусить, потому что в этом месте только и делали, что ели да пили. Случилось так, что почти каждый день две великолепные свиньи св. Антония[286] повадились входить через заднюю дверь, ведшую на улицу, а затем тотчас же входить в названную комнату. В один из таких дней, когда эти свиньи вошли в названною комнату, подагрик говорит одному своему здоровяку-крестьянину: «Как надоели мне эти свиньи! Не убить ли нам одну из них?»

Крестьянин отвечает: «Что ж? Лишь бы вам это было угодно».

Бывший при этом человек говорит: «Ой, ой! Не шутите со св. Антонием».

Подагрик отвечает на это: «И ты еще принадлежишь к тем дуракам, которые думают, что св. Антоний занимается засолом мяса? Для кого? Для своей семьи? Тебе хорошо известно, что там, на небе, не пьют и не едят. Жрут только эти попрошайки Антония со своим τ на груди,[287] и они-то и внушают людям этот вздор. Пусть грех ложится на меня; предоставьте мне действовать».

И он говорит слуге: «Отыщи топор и поставь его в этот угол, а затем предоставь руководить делом мне».

Топор был приведен в порядок.

На следующее утро, когда в доме не было никого другого, кроме больного, заключенного в постели, как я сказал, и его слуги, являются свиньи и входят в комнату. Подагрик говорит слуге: «Запри дверь и кончай их». Тот был таким здоровяком, что мог бы опрокинуть целый дом. Он берет топор, направляет его и ударяет им свинью по голове. Но удар оказался недостаточно крепким, так как топор соскользнул. Раненая свинья, обливаясь кровью, бросается на кровать, а другая вслед за ней, и обе обращаются против слуги, производя сильный шум. Подагрик, подвергшийся нападению свиней, принимается кричать. Слуга хочет помочь ему и вскакивает на ящик с платьем, чтобы прогнать свиней. Свиньи же, по обычаю своему, повернулись рылом к слуге, направились против него и беспрерывно топтали подагрика, который неистово кричал. Услышав его крик, свиньи обернулись рылом к лицу подагрика, причем из одной из них все время текла кровь, словно из желоба. Слуга сражался, стоя на ящике, и, не будучи в состоянии прогнать свиней, вскочил на кровать и, прыгая на нее, наступил ногами на ноги подагрика. Тот начинает кричать: «Помогите! Я умираю!» А лицо у него было все в крови.