Филострато. Охота Дианы - Джованни Боккаччо

Непрошенной слезою лик влажня.

Засим они, пожав друг другу руки,

Подъехали друг к другу и, склоня

Главу пред ней, Троил шепнул ей слово:

«Вернись, иль не найдешь меня живого».

13

Ни слова больше, ликом багрянясь,

Коня поворотил. Всё ясно стало

Тут Диомеду, ибо сведущ князь

В делах сердечных, видел он немало

Примет того, что между ними связь,

И убедился: страсть у них пылала.

Покуда про себя бормочет он,

Сам тайно к даме угодил в полон.

14

Отец навстречу вышел в ликованье,

Она же, той любовью тяготясь,

Подавленно стояла и в молчанье,

Всецело скрытой боли предалась.

Печальное влача существованье,

К Троилу сердцем всё еще влеклась,

Но это сердце ради страсти новой

Забыло вскоре друга дорогого.

Возвратившись в Трою, Троил плачет и вздыхает, вновь и вновь сожалея о былых усладах с Крисеидой.

15

Троил вернулся в Трою зол и хмур,

Еще никто такой не знал тревоги,

С челом угрюмым ехал он, понур,

К своим палатам по прямой дороге.

Там спешился, рассеян чересчур,

И в самые укромные чертоги

Вошел поспешно, не дав никому

Хотя бы слово обратить к нему.

16

Там боли, кою сдерживал доселе,

Дал выход, кликал смерть о той поре,

Рыдая о благом своем уделе,

Утраченном, как думал, и в хандре

Так громко он стенал, что, в самом деле,

Его могли бы слышать на дворе;

Так целый день проплакал о подруге,

Не видели друзья его и слуги.

17

И день прошел среди горчайших слез,

И ночь ничуть не уняла невзгоду,

Скорбь возросла и вдвое плач возрос,

Беда уподоблялась верховоду.

Он дню рождения проклятье нес,

Богам, богиням, клял саму природу

И своего отца за то, что тот

Не возбранил красавицы уход.

18

Он проклинал себя по той причине,

Что отпустил ее, не удержал,

За то, что вопреки решенью ныне

Не попытался, с нею не бежал.

Раскаивался горько и в кручине

Охотно душу бы за то отдал

Или за то, что не просил хотя бы,

Глядишь, по милости была дана бы.

19

Ворочался на ложе, вопия,

Метался он, отчаяньем объятый,

И так взывал, потоки слез лия:

«О ночь вчерашняя! Уже прошла ты,

Но всё еще тебя бы помнил я,

Была бы память! Уст ее гранаты,

Грудь белую, глаза, прелестный лик

Лобзал тогда, в объятьях к ней приник.

20

Она меня лобзала, с ней вели мы

Веселый задушевный разговор.

Теперь один я, муками томимый,

В слезах, и знаю: ночи той с тех пор

Не повторится; я не стан любимой,

Подушку обнимаю и костер

Любовный чувствую сильней, чем прежде,

От скорби потускнеть моей надежде.

21

Что делать мне, раз доля так черна?

Ждать? Но по силам ли душе такое,

Коль вся она страданьям отдана

Из-за разлуки? Как мне жить и что я

Теперь смогу? В ком так любовь сильна,

Тому ни сна не ведать, ни покоя».

И так же, как ту горестную ночь,

Он следующий день провел, точь-в-точь.

Страдающий Троил рассказывает Пандару, как он провел прошлую ночь, и тот в утешение ему советует переменить место.

22

Не мог в то время навестить Троила

Ни сам Пандар, ни кто-либо другой,

И он, как только утро наступило,

Призвал его, чтоб совладать с тоской,

Беседуя о Крисеиде милой.

Войдя, Пандар угадывал, какой

Была та ночь и сколько в ней терзаний;

Желанье друга ведал он заране.

23

«Пандар! – вскричал Троил (уже охрип

От криков он и долгих причитаний), —

Что делать мне? Вот-вот, и я погиб,

Огонь во мне и от его пыланий

Покой и утешение найти б!

Что делать мне несчастному, коль в стане

Моих врагов сама Судьба теперь —

Мне горшую послала из потерь?

24

Не верю, что увижусь с ней когда-то

И значит, скоро мертвым я паду;

Я отпустил ее и без возврата,

Мою отраду, ясную звезду,

Красавицу, служил которой свято,

Очей усладу, кои на беду

Теперь от скорби превратились в реки!

Ты не поможешь? Гибну, ах, навеки!

25

Душа моя, и кто с тобой сейчас?

Кто зрит черты божественные эти?

Кто слушает пленительный твой глас?

Увы, не я, несчастнейший на свете!

Что делаешь? Доселе не погас

В тебе мой образ иль забвенью в сети

Я отдан ради старого отца?

Доколь мне ждать страданий сих конца?

26

Что слышишь ты сейчас, Пандар, всю ночь я

То повторял и глаз не мог сомкнуть,

Ведь в сердце страстной боли средоточье;

Коль сон порой и унимал чуть-чуть

Тоску мою, вступая в полномочье,

И он во вред был, ибо снилась жуть,

Как будто я один в местах опасных

В руках моих врагов жестоких, властных.

27

Такая боль в душевной глубине,

Так сжали сердце ужаса тенета,

Что лучше бы скорбеть, забыв о сне.

Дрожь набегала часто, и дремота

Развеивалась сразу, мнилось мне,

Что в бездну рушусь с высоты полета,

Амора, Крисеиду звал в мольбе

О смерти и о милости к себе.

28

Как слышишь, на отчаянья последней

Стою ступени, о себе скорблю,

Как и о той, утраченной намедни,

Которую