Данте Алигьери - Божественная комедия

Присутствие в «Божественной Комедии» подвижного и красочного народного говора флорентийских улиц, рынков и площадей; величавая и оправданная огромным опытом мысли и чувства сентенциозность поэмы, отдельные стихи-афоризмы которой утвердились в живом обиходе итальянского языка; наконец, широкая, несмотря на весь груз её аллегорий, доступность «Божественной Комедии» в своих наиболее крупных поэтических ценностях многовековым читателям и на родине Данте, и далеко за её пределами обусловили наряду со всем прочим то первенствующее место, которое она заняла в итальянской национальной культуре.

Трудности поэтического перевода, усугубляемые в данном случае историческими и творческими особенностями текста «Божественной Комедии», воздвигали, конечно, свои серьёзные препятствия к знакомству с этим исключительным литературным памятником, в частности и перед русскими его истолкователями. Несколько имевшихся в нашем распоряжении старых переводов дантовского творения, в том числе переводы Д. Мина, Д. Минаева, О. Чюминой и других, были далеки или относительно далеки от достойной передачи и подлинного содержания и сложной стилистики оригинала.

Огромный труд воссоздания великого творения Данте на русском языке был ответственно и вдохновенно осуществлён только в советскую эпоху крупнейшим мастером поэтического перевода М.Л.Лозинским. Удостоенный в 1946 году Государственной премии I степени, труд этот имеет полное право на признание его выдающимся явлением в истории русской поэзии.

«Божественная Комедия» явилась крупнейшим достижением творческой биографии русского переводчика-поэта. Именно в работе над этим творением в особенности сказались основные достоинства советской переводческой школы: взыскательность требований к поэтической технике перевода и глубина понимания идейного содержания оригинала, точно, художественно и с истинным вдохновением воссоздаваемого средствами богатейшей русской речи.

К. ДЕРЖАВИН

Сокращения принятые в примечаниях:

А. — «Ад». Ч. — «Чистилище». Р. — «Рай».

Эн. — Вергилий, «Энеида». Метам. — Овидий, «Метаморфозы».

Пример: А., XIII, 143-150 — часть «Ад», песнь восьмая, строки 143 - 150. 

АД

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ 

1 Земную жизнь пройдя до половины[1],

      Я очутился в сумрачном лесу,

      Утратив правый путь во тьме долины.

4 Каков он был, о, как произнесу,

      Тот дикий лес, дремучий и грозящий,

      Чей давний ужас в памяти несу!

7 Так горек он, что смерть едва ль не слаще.

      Но, благо в нём обретши навсегда,

      Скажу про всё, что видел в этой чаще.

10 Не помню сам, как я вошёл туда,

       Настолько сон меня опутал ложью,

       Когда я сбился с верного следа.

13 Но к холмному приблизившись подножью[2],

       Которым замыкался этот дол,

       Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,

16 Я увидал, едва глаза возвёл,

       Что свет планеты[3], всюду путеводной,

       Уже на плечи горные сошёл.

19 Тогда вздохнула более свободной

       И долгий страх превозмогла душа,

       Измученная ночью безысходной.

22 И словно тот, кто, тяжело дыша,

       На берег выйдя из пучины пенной,

       Глядит назад, где волны бьют, страша,

25 Так и мой дух, бегущий и смятённый,

       Вспять обернулся, озирая путь,

       Всех уводящий к смерти предречённой.

28 Когда я телу дал передохнуть,

       Я вверх пошёл, и мне была опора

       В стопе, давившей на земную грудь.

31 И вот, внизу крутого косогора,

       Проворная и вьющаяся рысь[4],

       Вся в ярких пятнах пёстрого узора.

34 Она, кружа, мне преграждала высь,

       И я не раз на крутизне опасной

       Возвратным следом помышлял спастись.

37 Был ранний час, и солнце в тверди ясной

       Сопровождали те же звезды вновь[5],

       Что в первый раз, когда их сонм прекрасный

40 Божественная двинула Любовь.

       Доверясь часу и поре счастливой,

       Уже не так сжималась в сердце кровь

43 При виде зверя с шерстью прихотливой;

       Но, ужасом опять его стесня,

       Навстречу вышел лев с подъятой гривой.

46 Он наступал как будто на меня,

       От голода рыча освирепело

       И самый воздух страхом цепеня.

49 И с ним волчица, чьё худое тело,

       Казалось, все алчбы в себе несёт;

       Немало душ из-за неё скорбело.

52 Меня сковал такой тяжёлый гнёт,

       Перед её стремящим ужас взглядом,

       Что я утратил чаянье высот.

55 И как скупец, копивший клад за кладом,

       Когда приблизится пора утрат,

       Скорбит и плачет по былым отрадам,

58 Так был и я смятением объят,

       За шагом шаг волчицей неуёмной

       Туда теснимый, где лучи молчат

61 Пока к долине я свергался тёмной,

       Какой-то муж[6] явился предо мной,

       От долгого безмолвья словно томный.

64 Его узрев среди пустыни той:

       "Спаси, — воззвал я голосом унылым, —

       Будь призрак ты, будь человек живой!"

67 Он отвечал: "Не человек; я был им;

       Я от ломбардцев низвожу мой род,[7]

       И Мантуя была их краем милым.

70 Рождён sub Julio[8], хоть в поздний год,

       Я в Риме жил под Августовой сенью,[9]

       Когда ещё кумиры чтил народ.

73 Я был поэт и вверил песнопенью,

       Как сын Анхиза[10] отплыл на закат

       От гордой Трои, преданной сожженью.

76 Но что же к муке ты спешишь назад?

       Что не восходишь к выси озарённой,

       Началу и причине всех отрад?"

79 "Так ты Вергилий, ты родник бездонный,

        Откуда песни миру потекли? —

        Ответил я, склоняя лик смущённый. —

82 О честь и светоч всех певцов земли,

       Уважь любовь и труд неутомимый,

       Что в свиток твой мне вникнуть помогли!

85 Ты мой учитель, мой пример любимый;

        Лишь ты один в наследье мне вручил

        Прекрасный слог, везде превозносимый.

88 Смотри, как этот зверь меня стеснил!

       О вещий муж, приди мне на подмогу,

       Я трепещу до сокровенных жил!"

91 "Ты должен выбрать новую дорогу[11], —

       Он отвечал мне, увидав мой страх, —

       И к дикому не возвращаться логу;

94 Волчица, от которой ты в слезах,

       Всех восходящих гонит, утесняя,

       И убивает на своих путях;

97 Она такая лютая и злая,

       Что ненасытно будет голодна,

       Вслед за едой ещё сильней алкая.

100 Со всяческою тварью случена,

        Она премногих соблазнит, но славный

        Нагрянет Пёс[12], и кончится она.

103 Не прах земной и не металл двусплавный,

         А честь, любовь и мудрость он вкусит[13],

         Меж войлоком и войлоком[14] державный.

106 Италии он будет верный щит,

        Той, для которой умерла Камилла,

        И Эвриал, и Турн, и Нис убит[15].

109 Свой бег волчица где бы ни стрёмила,

        Её, нагнав, он заточит в Аду,

        Откуда зависть хищницу взманила.

112 И я тебе скажу в свою чреду:

        Иди за мной, и в вечные селенья

        Из этих мест тебя я приведу,

115 И ты услышишь вопли исступленья

         И древних духов, бедствующих там,

         О новой смерти тщетные моленья[16];

118 Потом увидишь тех, кто чужд скорбям

         Среди огня, в надежде приобщиться

         Когда-нибудь к блаженным племенам.

121 Но если выше ты захочешь взвиться,

         Тебя душа достойнейшая[17] ждёт:

         С ней ты пойдёшь, а мы должны проститься;

124 Царь горних высей, возбраняя вход

        В свой город мне, врагу его устава,

        Тех не впускает, кто со мной идёт.

127 Он всюду царь, но там его держава;