Франко Саккетти - Новеллы

Когда он выдал замуж одну свою молоденькую дочку за мессера Галеотто, бывшего уже старым, то многие близкие его, мужчины и женщины, говорили ему: «Ах, мессер Ридольфо, что это вы сделали, отдали молоденькую девушку за старика?»

Он же отвечал: «Я сделал это для нас, а не для нее».

Когда он впал у коммуны в немилость, то его изобразили на картине в постыдном виде;[124] когда ему сказали об этом, он промолвил: «На картинах изображают святых; значит, я святой».

В другой раз, когда он находился по делам в одном из своих владений, он встретил там одного своего подданного, возвращавшегося домой с работы в поле и на винограднике. Ридольфо спросил его, откуда он идет, и тот ответил, что возвращается домой, приведя в порядок виноградники и устроив другие свои дела. Тогда Ридольфо сказал, обращаясь к тем, кто был с ним: «Возьмите его и повесьте за ноги».

Те вместе с повстречавшимся им спрашивают: «За что, синьор?»

А он ответил: «Флорентийцы повесили меня за ноги за то, что я делал свое дело; согласно этому праву и этому закону (ведь нужно думать, что флорентийцы хорошо разбираются в них), человек этот должен быть повешен; ступайте и повесьте его». Немного погодя, он его отпустил. И, таким образом, оправдал себя и обвинил других.

Он говорил, что к папам относятся, как к свиньям: когда свинья умирает, весь дом и каждый человек это празднуют; также и смерть папы весь мир и все христиане празднуют.

Также еще часто он говаривал: «Горе сыну, когда душа отца его идет в рай».

Когда флорентийцы в 1362 г. воевали с пизанцами и он был у них военачальником, он разбил лагерь в Вальдере. У него было тогда два флорентийца-советника, может быть, торговцы или суконщики. Однажды ночью они решили, что лагерь разбит не на месте и что ему лучше было бы стоять на соседней горе. Встав утром с этой мыслью, они отозвали в сторону мессера Ридольфо и сказали ему, что лагерь гораздо лучше было бы разбить на такой-то горе. Выслушав их, мессер Ридольфо, смеясь над ними и смотря на них, сказал: «Ступайте, ступайте, ступайте в свои лавки торговать сукном».

Правильно ли он говорил, относительно этого пусть подумает каждый: что есть общего между торговлей или производством и военным делом?

Будучи недовольными им в конце войны с церковью, правители Флоренции велели изобразить его на картине, как сказано выше. По прошествии некоторого времени картину уничтожили и отправили к нему несколько флорентийцев послами, которым он сделал две вещи.

Во-первых, когда гости его сидели за столом – дело было в июле месяце, – то позади них в камине был разведен такой огонь, словно стоял январь. Чувствуя за спиной тягостный в самое теплое время лета жар, посланные спросили мессера Ридольфа, какая причина тому, что у него за столом в июле месяце разведен огонь. Мессер Ридольфо ответил, что, когда флорентийцы изобразили его на картине, они изобразили его без чулок; от этого ноги у него с тех пор так застыли, что он никак не может их согреть; вот почему ему приходится держать поблизости огонь, чтобы согреть их. Посланные слегка улыбнулись, но умолкли.

Затем, когда приступили к обеду, были поданы вареные каплуны и лапша, относительно которой мессер Ридольфо распорядился, чтобы его чашка была приготовлена заранее и была чуть теплой, а чашки посланцев были бы поданы к столу кипящими и очень горячими. Когда лапша была подана к столу, мессер Ридольфо стал брать ее уверенно полными ложками. Видя это, посланцы решили, что они могут брать ее столь же уверенно. Но при первой же ложке они так обожгли себе нёбо, что один стал плакать, другой – смотреть в потолок и всхлипывать.

Мессер Ридольфо говорит: «Что ты разглядываешь?»

А тот говорит: «Я смотрю на этот потолок, очень уж хорошо он сделан. Чья это работа?»

Мессер Ридольфо говорит: «Это работа мастера Соффьячи;[125] ты его не знаешь?»

Посланцы поняли намек и дали лапше простыть, а потом сказали промеж себя: «Поделом нам, потому что мы вдруг пустились изображать синьоров как простых носильщиков, и он хорошо показал нам, что поделом нам».

Таким образом, чуть не посрамленные вернулись они во Флоренцию, где люди узнали о столь небывалом деле и решили, что мессер Ридольфо отплатил хлебом за пирог.

Однажды он послал слугу с письмами, но один из врагов[126] схватил слугу и велел отрубить ему руки. Вернувшись к названному мессеру Ридольфо с отрубленными руками, он сказал: «Синьор мой, это я получил за вас».

А тот ответил: «Застегиваясь, ты увидишь, получил ли это за себя или за меня».

Новелла 42

Мессер Макеруффо деи Макеруффи из Падуи,[127] кавалер преклонных лет и на старости славный подеста Флоренции, в этой новелле не уступает мессеру Ридольфо. Сделавшись, как сказано, подеста Флоренции, он носил длинный плащ с кожаной пелериной, так что походил больше на врача, нежели на кавалера, а потому все смотрели на него и разглядывали его, в особенности же некоторые чудаки и веселые люди, которые больше других смеялись над ним и решили сыграть с ним какую-нибудь шутку. И вот в первый же день его вступления в должность, под вечер, ему вбили в ворота несколько гвоздей и навешали на них большое количество ночной посуды, наполненной мочой. На следующее утро, рано, когда кавалер должен был отправиться в обход города и дверцу в воротах стали открывать, привратник увидел, когда потянул ее, что на ней было повешено не менее десяти ночных посудин. Изумившись, он вышел за ворота, чтобы осмотреть их, и увидел остальное. Тотчас же он побежал рассказать об этом подеста, который, выслушав его, сказал: «Ступай и вели принести их все ко мне, но принести их в целости, чтобы ни одна из посудин не разбилась».

Чтобы сделать это, пришлось взять всех служителей, собравшихся идти в обход, и принести вместе с ними к подеста ночные посудины. Увидев их, подеста стал брать их в руки одну за другой и рассматривать содержавшуюся там жидкость, а затем передал посудины слугам, чтобы они развесили их по стенам вокруг всей большой залы, а когда будет некуда повесить, то чтобы вбили гвозди. Как было приказано, так и сделали; а почтенный этот человек рассмотрел все это большое количество жидкости столь же внимательно, как сделал бы это врач. На следующий день, потому ли что был назначен совет, который собирался в старое время в названной зале[128] или потому, что подеста просто созвал много знатных горожан, – явившиеся в залу люди, не будучи предупреждены о случившемся, увидели ночную посуду и весьма изумились этому. Когда все были в сборе, подеста вышел к ним и сказал: «Синьоры флорентийцы, я слышал всегда, что вас называли самыми разумными людьми на свете. И с тех пор как я явился сюда, за то короткое время, что я вас знаю, вы оказались гораздо более разумными людьми, чем это думают. Доказательство тому налицо: когда я явился сюда и стал вашим подеста, то вы, как люди разумные, полагая, что правитель государства должен изгнать пороки и недостатки тех, кем он управляет, наподобие врача, стремящегося излечить недуги своих больных, доставили мне нынче ночью свои выделения, приметы болезней, вот в этих посудинах, которые вы видите развешенными вокруг и которые были прибиты к моим воротам. И я рассмотрел их, и понял, хоть и не очень опытен в медицине, что сограждане ваши страдают очень серьезными недугами, которые я, однако, рассчитываю по милости божьей, излечить так, что уходя, надеюсь, оставить вас более здоровыми и в лучшем состоянии, чем в каком я вас застаю теперь».

Когда он произнес эти слова, горожане отошли в сторону и выбрали из своей среды одного человека, чтобы тот ответил за всех. Тот сказал подеста, что в больших государствах не может не быть людей разного рода – и простоватых, и глупых, и сумасшедших, и что они просят его разыскать людей, повесивших названную посуду, и наказать их так, чтобы это было примером для других; сказал еще и много других вещей. А подеста ответил им: «Вы говорите мне, что бывают различные люди – и невежественные, и глупые; для таких людей избраны мы, я и другие правители; ведь если бы все люди были разумны, то не нужны были бы ни подеста, ни другие власти».

Они все раскланялись и ушли.

Продолжая выполнять свою должность, подеста, как человек достойный, а кроме того и разгневанный, не спал, и после справок и больших хлопот выведал тайком, кто из горожан отличался дурным поведением и дурной жизнью. Он стал отправлять на тот свет без промедления то одного – за воровство, то двух – за убийство, а когда и трех или четырех сразу за нечестную игру в кости или другие дурные дела. В числе их попались и те, кто вешали ночную посуду. В короткое время подеста повесил, обезглавил и наказал разными другими способами стольких людей, что после своего правления оставил наш город таким оздоровленным и излеченным от всяких болезней, что жители долгое время пребывали в полнейшем покое.