Сэмюэл Ричардсон - Английские письма или история кавалера Грандисона

ПИСЬМО LXXIX.

Въ Понѣльникъ 10 и 21 Іюля.

Я не говорю ни слова о томъ спокойствіи, въ коемъ препроводилъ прошедшую ночь. Я едва могъ заснуть съ часъ въ креслахъ. По утру я послалъ съ запискою спросить съ нѣжнѣйшимъ безпокойствіемъ о здоровьѣ всей фамиліи, а особливо Клементины и Іеронима. Я извѣстился что Клементина весьма худо проводила ночь: что заблагоразсудили не безпокоить ее во весь день, по крайней мѣрѣ естьли она не изьявитъ сильнаго желанія меня видѣть; но тогда обѣщались они меия увѣдомить.

Я былъ въ весьма худомъ состояніи. Однако съ трудомъ могъ удержаться чтобъ не пойти по крайней мѣрѣ къ Іерониму; и конечно бы на то рѣшился, естьлибъ худое мое состояніе меня къ тому допустило. Мнѣ казалось что конечно бы почли за притворство, когда бы я показался въ такомъ состояніи, и могли бы подозрѣвать, что я желаю тѣмъ возбудить сожалѣніе, но мое свойство не имѣетъ такой подлости. Впрочемъ я ласкался что будутъ меня сами приглашать. И такъ не слыша ни о чемъ даже до полудня, я возобновилъ мои освѣдомленія запискою; и получилъ въ отвѣтъ одну только строку отъ Іеронима, въ коей онъ оказывалъ надежду видѣться со мною завтра.

Такимъ образомъ я не лучше препроводилъ и сію ночь. Нетерпѣливость моя принудила меня пойти гораздо ранѣе обыкновеннаго въ палаты делла Порреты.

Іеронимъ принялъ меня съ великою радостію. "Онъ ласкался, сказалъ онъ мнѣ, что я конечно не почелъ за худой знакъ то забвеніе, въ коемъ меня оставили прошедшаго дня; оно произошло отъ нѣкоего намѣренія: но дабы говоришь съ искренностію, то думали какъ для его сестрицы такъ и для меня, что одинъ день успокоенія будетъ не безполезенъ; а особливо для его сестрицы, коей не мало имѣли труда дать выразумѣть тому причину. Мнѣ сказали, продолжалъ онъ, что она требуетъ васъ сего дня съ гораздо большею нетерпѣливостію. Она почитаетъ васъ сердитымъ. Она думала что вы болѣе не желаете ее видѣть. Едва лишь вы отъ насъ вышли въ субботу въ вечеру какъ она приказала Камиллѣ просить васъ къ себѣ. Чтожъ касается до меня, присовокупилъ онъ, то я до такой степени разгорячаюся за чрезвычайное намѣреніе усматриваемое мною въ ея воображеніи, что иногда не чувствую моей боли."

Потомъ онъ меня спросилъ, могу ли я простить за сіе его сестрицу; и жалуясь на сей полъ, изьяснялся, что женщина не знаетъ и сама чего желаетъ, когда находитъ препятствія своимъ стремленіямъ. Но сіе не помѣшаетъ ей быть вашею супругою, любезной Грандиссонъ, сказалъ онъ мнѣ; и естьли Богу будетъ угодно даровать ей совершенное здравіе, то вы щастливо за то вознаграждены будете.

Прелатъ и отецъ Марескотти пришли тогда къ Іерониму. Маркизъ и Графъ вошли послѣ ихъ, а Маркиза слѣдовала за нами. Клементина, сказала она мнѣ, столь мало была спокойна въ субботу въ вечеру, освѣдомясь что вы ушли не простившись съ нею, и будучи во весь вчерашней день въ такомъ же разположеніи, что я не разсудила заблаго начинать съ нею говорить о начатомъ важномъ дѣлѣ. Но я весьма рада что васъ увидѣла.

Въ ту самую минуту стукнулъ кто то у дверей. Войди сюда, Камилла, сказала Маркиза. Ето не Камилла, но я, отвѣчала Клементина, отворя сама двери и подходя къ собранію. Мнѣ сказали что Кавалеръ… но я ево вижу. Позвольте мнѣ, Г. мой, съ минуту поговорить съ вами [идучи къ окну находящемуся при концѣ покоя.]

Я за нею слѣдовалъ. Ея глаза омочены были слезами. Она быстро на меня посмотрѣла; потомъ отворотилась назадъ, не сказавъ мнѣ ни слова. Я взялъ ее за руку: отъ чего происходитъ сіе движеніе, Сударыня? Я ласкаюсь что не причинилъ вамъ оскорбленія.

О Кавалеръ! я не могу перенести презрѣнія, наипаче отъ васъ; хотя можетъ быть я оное и заслужила. Ваше презрѣніе будетъ укорять меня въ неблагодарности; а сего-то сердце мое перенести не можетъ.

Презрѣнія. Сударыня! отъ меня, которой почитаетъ васъ за первую въ свѣтѣ особу! по истиннѣ, вы исполнили сердце мое горестію: Но даже самая причина сея горести умножаетъ мое къ вамъ удивленіе.

Не говорите мнѣ сихъ нѣжныхъ словъ. Ваше великодушіе составляетъ мое мученіе. Я почитаю за нужное, что вы должны на меня сердиться, что вы должны поступать со мною худо; иначе могули я ласкаться выполнить свое намѣреніе.

Ваше намѣреніе Сударыня? ваше намѣреніе.

Такъ, Г. мой, мое рѣшительное намѣреніе. Не ужели оно васъ опечаливаетъ?

Можетъ ли оно меня не опечаливать? Что подумали бы вы…

Молчите, любезной Кавалеръ. Я опасаюсь когда оно васъ опечаливаетъ: Но перестанемъ о томъ говорить. Я никогда себѣ не прощу, естьли васъ опечалю.

Когда вся ваша фамилія удостоиваетъ меня своимъ согласіемъ, Сударыня…

Ето, Г. мой изъ сожалѣнія ко мнѣ.

Любезная моя дочь, сказалъ ей Маркизъ подошедши къ намъ, таковая то была сперва наша причина; но теперь союзъ съ Кавалеромъ, дабы отдать справедливость его достоинству, произошелъ отъ нашего выбора.

Я поблагодарилъ сего великодушнаго господина, изъявленіемъ глубочайшаго почтенія. Въ ту самую минуту Клементина пала на колѣни передъ отцемъ своимъ: она взявши его руку поцѣловала оную; и прося у него прощенія за причиненное ею фамиліи смущеніе, обѣщалась ему до послѣдней минуты своей жизни быть столь же покорною сколь и благодарною. Все собраніе почло сіе дѣяніе за такую перемѣну, которая произвела въ нихъ самую лестную надежду, Маркиза поднявши съ нѣжностію свою дочь отошла съ нею на нѣсколько шаговъ. И хотя онѣ хотѣли говорить тихо, но мы слышали ихъ разговоры.

Вчерасъ, любезная дочь, ты находилась въ томъ состояніи, которое не дозволяло съ тобой разговаривать; а не то я увѣдомилабы тебя, съ какою горячностію желаемъ мы всѣ союза съ Кавалеромъ Грандиссономъ. Мы не находимъ инаго средства возблагодарить его.

Позвольте мнѣ, Сударыня, изьяснить вамъ истинныя мои чувствованія. Естьлибъ я увѣрена была что составлю благополучіе Кавалера; естьлибъ я не почитала предлагаемый вами союзъ болѣе для него наказаніемъ нежели наградой; естьлибъ я находила въ томъ собственное мое благополучіе, неусматривая опасности для моего спасенія; на конецъ, естьлибъ я могла ласкаться что оной составитъ также ваше благополучіе и моего родителя: то покрайней мѣрѣ сія надежда склонила бы меня принять ваше предложеніе. Но я чувствую, Сударыня, что десница Божія на мнѣ отяготѣла. Разсужденіе мое еще не таково, каково бы должно быть. Прежде нежели я совершенно утвердилась въ моемъ рѣшеніи, я разсуждала о своемъ, по крайней мѣрѣ столько сколько слабой разсудокъ мнѣ позволялъ. Я поставила себя на мѣстѣ другаго, которой находясь въ разныхъ обстоятельствахъ конечно принялъ бы мой совѣтъ. Союзъ съ Кавалеромъ казался мнѣ невозможнымъ: поелику нѣтъ никакого виду чтобъ онъ когда нибудь согласовался со мною касательно самой важной статьи. Я прибѣгала ко Всевышней помощи: поелику сама себѣ не довѣрялась; я многократно перемѣняла мною написанное: но все уже то, что было начертано перомъ моимъ, представлялось мнѣ къ тому же заключенію. И хотя ничто толико не было противно собственнымъ моимъ желаніямъ, но я приняла сію твердость мыслей за отвѣтъ небесной на мое моленіе. Однако я еще сумнѣвалась о себѣ. Но я не желала совѣтоваться съ вами, Сударыня, поелику вы приняли бы сторону Кавалера: а я страшилась столь худо соотвѣтствовать внушенію Божію, коимъ рѣшилась управлять собою. Я скрывала свои противуборствія даже отъ самой Камиллы, которая не отходила отъ меня ни на минуту. Я паки начинала просить отъ Всевышняго сожалѣнія къ нещастной дѣвицѣ приверженной сердцемъ къ своему долгу но смущенной въ своихъ дѣйствіяхъ мыслями. Тогда свѣтъ просвѣтилъ мой разумъ. Я переписала всѣ свои мысли. Впрочемъ я не вдругъ рѣшилась сообщить ихъ Кавалеру. Я еще не довѣрялась моему сердцу и сумнѣвалась буду ли имѣть силу отдать ему мною писанное. На конецъ совершенно на то рѣшилась. Но когда онъ показался, то бодрость моя изчезла. Онъ долженствовалъ замѣтить чрезвычайное мое прискорбіе. Я увѣрена что возбудила въ немъ сожалѣніе. Естьли я могу токмо вручить ему мною написанное, сказала я про себя, то затрудненія всѣ изчезнутъ: Я увѣрена почти, что видя мои сумнѣнія и правость намѣреній, онъ будетъ имѣть великодушіе помогать самъ моимъ усиліямъ. Я вручила ему свое письмо. Теперь, Сударыня, я совершенно уже увѣрена, что естьли могу устоять въ томъ что прилично, и избавиться отъ укоризны въ неблагодарности; то буду имѣть мысли гораздо спокойнѣе. Любезной и великодушной Грандиссонъ [обратясь ко мнѣ], прочтите еще мою бумагу: Тогда естьли вы не пожелаете или не можете оставить меня свободною,я покорюсь моей фамиліи и употреблю все мое усиліе къ составленію вашего благополучія. При окончаніи сего она возвела руки и глаза къ небу: великій Боже! присовокупила она, Тебя благодарю я за просвѣщеніе моего разума, коего дѣйствіе съ сей минуты въ себѣ ощущаю.