Франсуа Рабле - Гаргантюа и Пантагрюэль
– Истинный Бог, она разбилась или уж по меньшей мере треснула! – вскричал Панург. – Так в наших краях разговаривают хрустальные бутылки, когда лопаются от огня.
При этих словах Бакбук встала с колен и, ласковым движением взяв Панурга под руку, сказала:
– Друг мой! Возблагодарите Небо – это ваш прямой долг: ведь вы сразу услыхали слово Божественной Бутылки, да еще такое веселое, такое мудрое, такое определенное слово, какого я от нее не слыхала за все время службы у пресвятого ее оракула. Встаньте, мы с вами сейчас пойдем и раскроем соответствующую главу, в глоссах которой истолковано это прекрасное слово.
– Ради Бога, я себе не враг! – воскликнул Панург. – Скажите, где же эта книга? Укажите мне, где же эта глава? Давайте скорей посмотрим веселую эту глоссу.
Глава XLV
О том, как Бакбук истолковала слово Бутылки
Бакбук бросила что-то в фонтан, от чего кипение воды внезапно прекратилось, а затем отвела Панурга в главный храм, в середине которого бил животворный родник. Там она вытащила толстую книгу в серебряном переплете размером в полдюйма или же в четвертую книгу Сентенций и, опустив ее в фонтан, сказала:
– Ваши философы, проповедники, ученые кормят вас хорошими словами через уши, мы же вводим наши наставления непосредственно через рот. Вот почему я не говорю: «Прочтите эту главу, просмотрите эту глоссу», а говорю: «Отведайте этой главы, скушайте отменную эту глоссу». Некогда один древний иудейский пророк съел целую книгу[985] и стал ученым до зубов – вы же, когда выпьете эту книгу, станете ученым до самой печенки. Ну, разожмите челюсть!
Как скоро Панург разинул пасть, Бакбук взяла серебряную свою книгу; мы думали, что это и в самом деле книга, так как по виду она напоминала служебник, однако ж то был служебник, предназначенный для утоления жажды, то была самая настоящая бутылка фалернского вина, и Бакбук велела Панургу осушить ее единым духом.
– Изрядная глава, поразительно верная глосса! – воскликнул Панург. – И это все, что хотела сказать преблагословенная Бутылка?
– Все, – отвечала Бакбук, – ибо слово тринк, коим руководствуются все оракулы, известно и понятно всем народам, и означает оно: Пей! Вы там у себя утверждаете, что слово сак на всех языках звучит одинаково и все народы с полным правом и основанием его употребляют. В самом деле, Эзоп в одной из своих притч говорит, что все люди рождаются с мешком на спине, что жребий смертных – терпеть лишения и жить подаянием. Во всем подлунном мире нет такого могущественного царя, который мог бы обойтись без другого человека; нет такого гордого бедняка, который мог бы обойтись без богача, будь то сам философ Гиппий, который умел делать все. Труднее, однако ж, обойтись без напитка, нежели без мешка. Мы здесь придерживаемся того мнения, что не способность смеяться, а способность пить составляет отличительное свойство человека, и не просто пить, пить все подряд – этак умеют и животные, – нет, я разумею доброе холодное вино. Заметьте, друзья: вино нам дано, чтобы мы становились как боги, оно обладает самыми убедительными доводами и наиболее совершенным пророческим даром. Ваши академики, доказывая, что слово вино, по-гречески oiuoz, происходит от vis, что значит – сила, могущество, только подтверждают мою мысль, ибо вину дарована власть наполнять душу истиной, знанием и любомудрием. Если вы обратили внимание на то, что ионическими буквами начертано на дверях храма, то вам должно быть ясно, что истина сокрыта в вине. Божественная Бутылка вас к нему и отсылает, а уж вы теперь сами удостоверьтесь, насколько она права.
– Лучше этой досточтимой жрицы не скажешь, – заметил Пантагрюэль. – Ведь и я сказал вам то же самое, когда вы впервые со мной об этом заговорили. Ну что же, тринк! Что подсказывает вам сердце, вакхическим охваченное восторгом?
– Тринкнем, – молвил Панург. —
О добрый Бахус! В честь твоюЯ, тринкнув, чарку разопью.Ха-ха, хо-хо, недолог срок,И снова будет тверд, как рог,Привесок нерадивый мой!Теперь я верю всей душой,Что, воротясь в наш край опять,Отцом смогу я тотчас стать,Что мне женитьба суждена,Что попадется мне жена,С которой буду я охочВ любовный бой вступать всю ночь.Предвижу я, что распашуНе раз мой сад и орошуЕго обильно, ибо яПримером стану вам, мужья.Я буду лучшим из мужей.Хвала тебе, о Гименей!Супружеству хвала и честь!Брат Жан! Готов теперь принестьЯ клятву всем, кто пожелает,Что сей оракул обладаетНепогрешимо вещим даром*.
Глава XLVI
О том, как Панург и другие, исполненные поэтического вдохновения, заговорили в рифму
– Ты что, одурел или на тебя порчу навели? – спросил брат Жан. – Глядите, глядите, да у него изо рта пена! Слышите, слышите, как он рифмоплетствует? Право, он бесноватый. Глаза под лоб закатил, ни дать ни взять дохлая коза. Не лучше ли ему удалиться? Покакать где-нибудь в укромном месте? Поесть собачьей травы, чтобы очистить желудок? А не то по монастырскому обычаю засунуть в рот руку по локоть на предмет облегчения селезенки? А может, вышибить клин клином?
Тут в речь брата Жана вклинился Пантагрюэль:
– Лишь уступая Бахусовым чарам,Лишь отуманив мозг хмельным угаром,Он сделался завзятым рифмачом:Ведь если тот,Кто в свой живот,Как воду, льетВино ковшом,Поет, орет,Танцует, вретИ чушь плететО том о сем,То за столомОн языкомДругих забьет.Но помня, что он полн душевным жаром,И почитая винопийцу в нем,Над ним смеяться счел бы я грехом*.
– Как! И вы тоже заговорили в рифму? – воскликнул брат Жан. – Крест истинный, мы все захмелели. Посмотрел бы на нас теперь Гаргантюа! Ей-богу, не знаю, начать мне тоже подбирать рифмы или нет. Я человек темный, но ведь нас всех сейчас так и тянет на рифму! Клянусь Иоанном Предтечей, рифмач из меня выйдет не хуже всякого другого, ручаюсь. А уж коли не угожу, так не обессудьте.
Господь! Простую водуВином ты делал встарь.Дай, чтоб мой зад народуМог заменить фонарь*.
После него снова заговорил Панург:
– Треножник Пифии самой,Столь чтимой греческой землей,Вовеки не давал ответаМудрей, чем прорицанье это.Сдается мне: не в Дельфах он,А здесь в часовне водружен.Когда б Плутарх, подобно нам,Явился тринкнуть в этот храм,Он всех побил бы в древнем спореО том, зачем, как рыбы в море,Оракул в Дельфах стал безгласен.Такой вопрос любому ясен:Треножник вещий навсегдаИз Дельф перенесен сюда.Он тут стоит, он тут вещает.Ведь Афиней нам сообщает,Что всем, кто бил пред ним поклоны,Треножник жрицы АполлонаБутыль с вином напоминал.Ей-богу, правду я сказал!Истолковать грядущий рокЕще никто верней не мог,Чем звук Божественной Бутылки.Брат Жан! Поверь, я жажду пылко,Чтоб ты, пока еще мы тут,Просить не посчитал за трудУ трисмегистовской Бутылки,Чтоб нам слова ее открыли,Не нужно ль и тебя женить.А чтоб ее не раздражитьБесцеремонностью такою,Посыпь скорей фонтан мукою*.
На это брат Жан в сердцах ему ответил:
– Святого Бенуа туфлеюКлянусь, что подтвердит любой,Кому знаком характер мой,Что будет мне сто крат милей,Простившись с рясою моей,Расстригою бездомным стать,Чем дать себя жене взнуздать.Жениться? Сделаться рабом?!Свободу заменить ярмом?!С одной и той же спать всегда?!Но я же не смогу тогдаНи Александра, ни ПомпеяЗатмить отвагою своею!Мне брак страшнее, чем кончина!*
Тут Панург распахнул накидку и все свое мистическое облачение и так ответил брату Жану:
– Так знай, нечистая скотина,Что ты пойдешь в огонь геенны,А я, как камень драгоценный,По смерти заблещу в раю,Откуда я на плешь твою,Распутник, буду испражняться,Но ты послушай: может статься,Что, будучи рукой ГосподнейНизвергнут в пламя преисподней,Приглянешься ты ПрозерпинеИ с позволения богиниУйдешь с ней в темный уголок,Где б оседлать ее ты мог.Ужель тогда, признайся нам,По лучшим адским кабакамТобой на поиски винаНе будет послан сатанаИ фляжку ты не выпьешь махомВ честь той, что так добра к монахам?*
– Пошел ты к черту, старый дурак! – сказал брат Жан. – Не стану я больше рифмовать – от рифмоплетства у меня язык заплетается. Поговорим-ка лучше о том, как нам здесь всех отблагодарить.
Глава XLVII
О том, как, простившись с Бакбук, мы покинули оракул Бутылки
– Ни о какой благодарности не может быть и речи, – сказала Бакбук, – если вы останетесь довольны, это уже будет для нас награда. Здесь, под землей, в областях околоцентральных, мы полагаем высшее благо не в том, чтобы брать и принимать, а в том, чтобы оделять и давать, и мы почитаем себя блаженными не тогда, когда мы много берем и принимаем от других, как, по всей вероятности, предписывают ваши секты, а тогда, когда мы многим оделяем других и много им даем. Я прошу вас об одном: запишите имена ваши и название вашей страны вот здесь, в ритуальной книге.
