Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот
Джафара поразил и страшный приказ, и суровый тон халифа. Отчего в один миг господин лишил его своего расположения? Всего четверть часа назад он, Джафар, получал от Харуна самые лестные знаки доброго к себе отношения, он всегда был допущен ко всем развлечениям повелителя, с ним всегда советовались, и, вопреки восточным обычаям, ему даже позволялось свободно беседовать с глазу на глаз с любимой женой халифа Зобеидой{62}.
Подавленный и растерянный, визирь вернулся домой и предался отчаянию. Удача отвернулась от него, и если он не найдет объяснения тому, о чем не имеет никакого понятия, то поплатится жизнью.
Напрасно предлагали ему поесть, когда час воздержания от пищи подошел к концу{63}, и тщетно пытался он уснуть и забыться хотя бы на время. Возбужденность Джафара, его встревоженность и то, что он отступил от заведенного распорядка, — всё говорило о великом душевном расстройстве, которое не укрылось от внимательных и проницательных глаз его жены Фатимы. Она всеми силами пыталась выведать у мужа его тайну, но, несмотря на кровное родство{64}, дружбу и узы брака, дававшие Фатиме неоспоримые права на сердце и мысли Джафара, ей ничего не удалось добиться.
Так, в унынии, прошло три дня, когда отец визиря, Яхья Бармекир{65}, вернулся домой из деревни, куда он уезжал на несколько дней. Фатима поделилась с ним своим беспокойством, Яхья пошел к сыну и спросил, в чем причина его горя; Джафар не выдержал и уступил родительским мольбам.
Визирь не упустил ни одной подробности из того, что приключилось в архивах, и не утаил от отца своих горьких сомнений. Старик, мудрый и многоопытный, невозмутимо выслушал Джафара.
— Успокойся, сын мой, — молвил он. — Вспомни, сколько раз я советовал тебе не обольщаться видимостью и, главное, не доверять тому, что простаки и невежды называют счастьем. Благорасположение часто изменяет тем, кто на него уповает, и оно же порождает действия, которые как бы кладут ему конец. Что касается тебя, то либо грош цена моим познаниям, либо своего рода немилость, в которую ты впал, станет дорогой к величайшему твоему благоденствию.
Фатима, услышав такие слова от того, кто был ей и дядей, и свекром, залилась слезами радости и умиления.
— О уважаемый отец наш! — воскликнула она. — Ты сама мудрость и прозорливость! Укажи, как выпутаться сыну твоему из столь затруднительного положения.
— Увы! — вздохнул Джафар. — Откуда отцу знать, что прочитал халиф, если повелитель хранит это в тайне? Как угадать ответ? Я только видел, как его смех сменился слезами, а потом пришло довольство и радость, а теперь должен угадать, что вызвало и то, и другое, и третье. Я не в силах этого сделать, как и любой другой человек.
— Сын мой, — ответил Яхья, — государь прочитал главу всем известной книги, которую сочинил наш предок Джиафар. То, что заставило повелителя смеяться и плакать, не могло быть не чем иным, как пророчеством событий, уготованных небом. Тебе предстоит участвовать в них и тем самым получить требуемый ответ. Звезды призывают тебя покинуть Багдад, доверься им полностью и отправляйся один, под чужим именем, прямо в Дамаск{66}. Там ты увидишь чудо из чудес, там события откроют тебе тайну, необходимую для твоего покоя, счастья и благополучия.
Джафар безгранично доверял мудрости и познаниям отца, а потому попрощался с ним и с Фатимой, сел на превосходного мула и тайком от всех, переодетый до неузнаваемости, выехал на дорогу в Дамаск.
В то время в этом славном городе жил человек по имени Шебиб. Он был богатым, щедрым, приветливым и добрым. Всем чужеземцам, прибывшим в Дамаск по делам или случайно, Шебиб оказывал гостеприимный прием. Его дом, у дверей которого каждый день раздавалась милостыня, был прибежищем всех страждущих, и этот благородный человек покидал его лишь затем, чтобы прийти на помощь людям, попавшим в беду: любой обиженный мог рассчитывать на его бескорыстное покровительство.
За стенами Дамаска у Шебиба был великолепный сад — райский уголок, полный всяческих плодов и услад. Знатные горожане пользовались им наравне с хозяином, который окружал их всевозможными почестями и при этом никогда не сталкивал с простым людом: Шебиб умел доставить богачам всякого рода увеселения, ничем не задевая их самолюбия, и в то же время даже самый бедный путник находил у него приют и отдохновение.
Чтобы коротко описать этого необыкновенного человека, скажем лишь, что он был верным мусульманином: ни бесчисленные его гости, ни множество дел не мешали ему исполнять свой долг. Как бы ни был Шебиб занят, он умел так распорядиться своим временем, что каждый день успевал и читать, и пять раз молиться, и ему всегда удавалось соблюдать пост и прочие предписанные религией установления.
Таким был Хаким-Таи-Шебиб, чьи выдающиеся добродетели и великодушие цвели в Дамаске, подобно пышной туберозе, и распространяли свое благоухание до самых отдаленных земных пределов.
Шебиб находился в своем саду, когда Джафар проезжал мимо. Поглощенный мыслями, визирь очень удивился, увидев, как к нему с поклоном подошли чисто одетые молодые невольники.
— Уважаемый странник, — сказали они, — близится полдень, скоро час обеда, до города еще далеко: твой мул, должно быть, притомился, да и тебе самому не помешало бы укрыться от зноя и палящего солнца. Господин Шебиб, наш хозяин, завидел тебя издали и просит пожаловать в дом, хотя бы ненадолго. Он сочтет небесным благоволением возможность хоть чем-то услужить тебе и милостью с твоей стороны, если ты любезно примешь его приглашение.
Столь великодушное предложение одинокому путнику удивило Джафара, но он воспринял его как предвестие чудес, которые обещал ему отец: к тому же визирь отправился в путь, дабы покориться ходу событий, и потому не счел возможным уклониться от приключения, начинавшегося столь приятным образом. Он последовал за рабами и поразился до глубины души тому, с какой любезностью, предупредительностью, услужливостью и почтительностью встретил его хозяин дома.
Джафара ввели в многочисленное общество из самых знатных людей Дамаска, для коих было приготовлено великолепное угощение. Всем поднесли прекраснейшие кувшины для омовения, но афтафу{67} из чистого золота и полотенца с тончайшей вышивкой подали только Джафару. Шебиб усадил его на самое почетное место, и все присутствующие, не переставая, удивлялись тому, как угождал хозяин чужеземцу, с
