Автор неизвестен - Исландские саги. Ирландский эпос
Затем войско двинулось дальше в сторону юга. Оно достигло реки Лиффея{414}. Прибыв туда, Лугайд сказал своему вознице:
— Пояс мой стал мне тяжел. Я хотел бы выкупаться.
Он отделился от войска и стал купаться. Войско же пошло дальше. Рыба скользнула между ног Лугайда; он поймал ее, вынул из воды и отдал своему вознице. Тот развел огонь, чтобы ее изжарить. Тем временем войско уладов двигалось с севера{415}, со стороны Эмайн-Махи. Оно подходило к горе Фуат, чтобы взимать там дань.
Кухулин и Конал Победоносный были двумя соперниками в подвигах, и был заключеи между ними договор: тот из них, кто будет убит первым, будет отомщеи другим. «Если меня убьют первого, с какой быстротой отомстишь ты за меня?» — спросил Кухулин. «В тот же день, в какой ты будешь сражен, я отомщу за тебя еще до вечера, — ответил Конал. — А если меня убьют первого, с какой быстротой отомстишь за меня ты?» — «Я не дам остынуть твоей крови на земле, — ответил Кухулин, — как ты уже будешь отомщен».
Конал был на своей колеснице, во главе войска уладов, у горы Фуат. Там встретил он Серого из Махи, всего в крови, бежавшего к Серому озеру. Запел Конал:
— Если конь этот с дышлом мчится к Серому озеру, Значит, пролилась кровь, разбиты колесницы, Рассечены и отняты щиты, Пролилась кровь людей и коней Вокруг правой руки Лугайда.
— Лугайд, сын Курой, сына Даре, убил моего молочного брата Кухулина, — сказал он.
И Конал, ведомый Серым из Махи, стал осматривать всю местность кругом. И они увидели тело Кухулина у высокого камня. Подошел Серый из Махи и положил свою голову на грудь Кухулина.
— Великая печаль Серому из Махи это тело, — сказал Конал.
Неподалеку оттуда Конал увидел вал.
— Клянусь клятвой моего народа, — сказал Конал, — этот вал будет зваться Валом Великого Воина.
После этого Конал устремился дальше по следам войска. Лугайд купался в это время.
— Погляди вокруг, — сказал он вознице, — чтобы кто-нибудь не приблизился к нам незамеченным.
Тот посмотрел.
— Какой-то всадник приближается к нам{416}. Велика поспешность и быстрота, с какими он несется. Словно все вороны Ирландии носятся над ним, а перед ним будто от хлопьев снега пестреет равнина.
— Не мил мне этот всадник, который так спешит, — сказал Лугайд. — Это Конал Победоносный на своем коне Красной Росе. То, что кажется тебе птицами, носящимися нал ним, — это комья земли, кидаемые копытами его коня, а то, что кажется хлопьями снега, от которых пестреет перед ним равнина, — это пена с морды коня, падающая с удил. Посмотри еще, по какой дороге направляется он.
— Он направляется к броду, — отвечал возница, — по той дороге, которой прошло наше войско.
— Пусть бы этот всадник миновал нас, — сказал Лугайд, — не мила нам боевая встреча с ним.
Когда Конал Победоносный достиг середины брода, он посмотрел в обе стороны.
— Вот два чужих воина, — сказал он.
Трижды посмотрел он на них.
— Прежде чем продолжать путь, — сказал он, — надо разузнать, что это за люди.
И он подъехал к ним.
— Приятно видеть лицо должника, — воскликнул Конал Победоносный, — когда можно потребовать от него уплаты долга. Я твой заимодавец, а ты, убийца моего товарища Кухулина, мой должник. За этим-то долгом я и явился.
— Твое требование — не по праву, — отвечал Лугайд. — Иск твой будет законным только при условии, если бой между нами произойдет не здесь, а в Мумане{417}.
— Я согласен, — сказал Конал, — с тем только, чтобы нам ехать туда не общей дорогой, дабы не быть нам вместе и не разговаривать в пути.
— Это не трудно сделать, — отвечал Лугайд. — Я поеду через Бел-Габруйн, Габар и Майрг-Лаген, а ты другой дорогой, и мы съедемся в Аргетросе.
Лугайд прибыл на место первым. Вскоре явился и Конал, который тотчас метнул в него копье. Лугайд в то мгновение, когда был поражеи копьем, упирался ногой в высокий камень на равнине Аргетрос: вот почему один из камней на ней зовется Камнем Лугайда.
Получив эту первую рану, Лугайд стал отступать до местности, называемой ныне Могилой Лугайда, подле мостов Оссойрге. Там бойцы обменялись речами.
— Я хотел бы, — сказал Лугайд, — чтобы ты поступил по правде людской.
— Что это значит? — спросил Конал Победоносный.
— А то, что ты должен биться одной рукой, ибо у меня лишь одна рука.
— Пусть будет так, — сказал Конал Победоносный.
И они привязали одну руку Конала к его боку. После этого они стали биться и бились от одной стражи дня до другой{418}, но ни один из них не мог одолеть другого.
Видя, что он не может сам одолеть противника, Конал Победоносный глянул на своего коня Красную Росу, стоявшего возле. У коня этого голова была как у пса, и он имел обычай грызть людей в битвах и при единоборствах. Подскочил конь к Лугайду и вырвал у него кусок тела из бока, так что внутренности его упали к его ногам.
— Горе мне! — вскричал Лугайд. — Не по правде людской поступил ты, Конал.
— Я поручился лишь за себя, — отвечал тот, — а не за зверей и неразумных тварей.
— Знаю я теперь, — сказал Лугайд, — что не уйдешь ты, не унеся с собой мою голову, как мы унесли голову Кухулина. Бери же мою голову в придачу к твоей голове и мое княжество — к твоему княжеству, и мое оружие — к твоему оружию. Согласеи я на то, чтобы ты отныне был первым героем Ирландии.
И Конал Победоносный отрубил голову Лугайду, сыну Курой.
Он уехал, увозя с собой эту голову. Он настиг войско уладов в Ройрене, что в Лагене.
Улады не нашли в себе мужества, чтобы вступить с торжеством в Эмайн-Маху в эту неделю. Мужество это принадлежало лишь Кухулину. Его душа явилась пятидесяти женщинам королевского рода, которых его выезд на бой поверг в скорбь. Предстало зрелище невиданное: колесница Кухулина в воздухе, над Эмайн-Махой, и, стоя на ней, Кухулин, мертвый, пел:
- О Эмайн-Маха! О Эмайн-Маха! Великое, величайшее сокровище!
Саги фантастические
Исчезновение Кондлы Прекрасного, сына Конда ста битв
Почему прозван Арт Одиноким? Не трудно сказать.
Однажды Кондла Красный, сын Конда Ста Битв, был вместе с отцом в Верхнем Успехе, когда увидел он женщину в невиданной одежде, приближавшуюся к нему.
— О женщина, откуда пришла ты? — спросил он.
— Я пришла, — отвечала женщина, — из страны живых, из страны, где нет ни смерти, ни невзгод. Там у нас длится беспрерывный пир, которого не надо готовить, — счастливая жизнь вместе, без распрей. В большом сиде обитаем мы{419}, и потому племенем сидов зовемся мы.
— С кем говоришь ты, мальчик? — спросил Конд сына, ибо никто не видел женщины, кроме одного Кондлы.
Отвечая за него, запела женщина:
— Он ведет беседу с юной женщиной, Прекрасной, из благородного племени. Которой не коснутся ни дряхлость, ни смерть. Я полюбила Кондлу Красного И зову его на Равнину Блаженства, Где царит король победоносный, — В страну, где нет ни жалоб, ни страданья С той поры, как он в ней царствует.
И она продолжала, обращаясь к Кондле:
— Пойдем со мной, о Кондла с украшенной шеей{420}, О Кондла Красный, алый, как пламя! Золотой венец покроет твой пурпурный лик, Чтоб почтить твой царственный облик. Пожелай лишь — и никогда не увянут Ни юность, ни красота твоих черт, Пленительных до скончания века.
Тогда Конд обратился к друиду своему, по имени Коран, за помощью, ибо все слышали слова женщины, самой же ее не видел никто:
— Прошу тебя, о Коран, помоги мне! Ты владеешь могучими песнями, Владеешь могучей тайной мудростью. На меня напала сила некая, Большая, чем разум мой и власть моя. Никогда еще не являлся мне враг такой, С той поры как принял я власть королевскую. Ныне борюсь я с образом невидимым, Он одолевает меня чарами, Хочет похитить сына моего, Песнями женскими волшебными Вырвать его из царственных рук моих.
И друид спел такое сильное заклятие, что не слышеи для всех стал голос женщины и сам Кондла перестал видеть ее. Но прежде чем удалиться от песеи друида, женщина дала Кондле яблоко. И целый месяц Кондла не ел и не пил ничего, ибо ничто не казалось ему вкусным с той поры, как он отведал этого яблока. Но, сколько ни съедал он его, оно не уменьшалось и оставалось цельным. Тоска охватила Кондлу по женщине, которую он один раз увидел.
