Анна Рэдклифф - Роман в лесу
Однако удовольствие, которое испытывали близкие, видя, как ожил Ла Мотт, было кратковременно. Ни с того ни с сего он стал вдруг мрачен и нелюдим; общество домочадцев уже не радовало его, и он способен был проводить долгие часы в лесной глуши, предаваясь тоске и тайному горю. Он уже не выказывал открыто, как прежде, свою печаль в присутствии близких; теперь он старался скрыть ее за веселостью, слишком искусственной, чтобы это осталось незамеченным.
Его слуга Питер, движимый то ли любопытством, то ли добрым сердцем, иногда следовал за ним незаметно в глубь леса. И не раз наблюдал, как хозяин, дойдя до определенного места в дальней части урочища, вдруг исчезал из виду, прежде чем Питер, вынужденный следовать за ним на некотором расстоянии, успевал заметить, куда он скрылся. Подстегиваемый недоумением и подстрекаемый неудачами, Питер предпринимал все новые попытки, но столь же безуспешно; он изнывал, испытывая все муки неудовлетворенного любопытства.
Такая перемена в поведении и привычках мужа была слишком очевидна, чтобы остаться незамеченной мадам Ла Мотт, и она использовала все уловки, подсказываемые любовью или женской изобретательностью, чтобы убедить мужа довериться ей. Но он, по-видимому, оставался нечувствителен к первым и успешно избегал ловушек последней. Поняв, что всех ее усилий недостаточно, чтобы развеять мрачную тоску, гнетущую его, или проникнуть в тайную ее причину, она отказалась от дальнейших попыток и постаралась смиренно принять это необъяснимое страдание.
Недели шли за неделями, и все та же неведомая причина замыкала уста и разъедала сердце Ла Мотта. По-прежнему неизвестно было, где он пропадает, уходя в леС. Питер часто рыскал в том месте, где его хозяин внезапно исчезал из виду, но ни разу не обнаружил какого-либо тайника, в котором бы можно было укрыться. В конце концов эта загадка до такой степени его измотала, что он поделился своими недоумениями с хозяйкой.
Мадам Ла Мотт скрыла от Питера волнение, вызванное его рассказом, и строго выговорила ему за способ, избранный для удовлетворения любопытства. Однако она обдумала про себя эти новые сведения, сопоставила их с недавними переменами в характере мужа, и ее тревога вспыхнула вновь, а сомнения чрезвычайно возросли. После долгих раздумий, будучи не в силах отыскать какую-либо иную причину его поведения, она попробовала объяснять его воздействием незаконной страсти; сердце ее, возобладав над рассудком, согласилось с этим предположением и всколыхнуло в душе все муки ревности.
Собственно говоря, до сей поры она не ведала истинного страдания. Она покинула дорогих ее сердцу друзей и знакомых… отказалась от развлечений, роскоши, от почти жизненно необходимых вещей; она отправилась с мужем в изгнание, самое безотрадное и горькое изгнание, испытывая не только реальные, но и воображаемые бедствия. Все это она терпеливо сносила, поддерживаемая любовью того, ради кого страдала. Даже несмотря на то, что с некоторых пор любовь эта стала как будто бы ослабевать, она мужественно переносила охлаждение; однако последний удар катастрофы, доселе утаиваемой, обрушился как снег на голову — любовь, угасание которой она оплакивала, ныне, как стало ей ясно, отдана была другой.
Сильная страсть помрачает рассудок и направляет его по угодному ей пути. Рассудок мадам Ла Мотт в обычном своем состоянии, не отуманенный сердцем, вероятно, указал бы ей на некоторые черточки в поведении объекта ее страданий, которые заставили бы ее усомниться в своих подозрениях, если не отбросить их вовсе. Но ничего такого она не заметила и без колебаний решила, что предметом привязанности ее мужа стала Аделина. Действительно, если не она с ее красотой, то кто ж еще мог привлечь его в этом отрезанном от всего мира месте?
Та же причина тогда же разрушила другую ее отраду — теперь, проливая слезы о том, что ей уже не суждено обрести счастье в любви Ла Мотта, она плакала и оттого, что не могла более искать утешение в дружбе Аделины. Она слишком уважала девушку, чтобы усомниться поначалу в чистоте ее поведения, однако, невзирая на доводы рассудка, теперь не открывала для нее свое сердце с присущей ей душевной теплотой. Она уклонялась от доверительных бесед и, чем сильнее тайная ревность пестовала подозрения, тем холоднее держалась с Аделиной даже внешне.
Аделина, заметив перемену, поначалу приписала это случайности, потом — минутному неудовольствию из-за каких-либо мелких промахов в собственном поведении. Поэтому она умножила свое рвение; однако, поняв, что, против всех ожиданий, ее усилия быть приятной не приносят обычных результатов и что холодность в обращении с нею мадам Ла Мотт скорее возрастает, нежели уменьшается, Аделина обеспокоилась всерьез и решила добиться объяснения. Однако мадам Ла Мотт столь же упорно его избегала, и какое-то время ей это удавалось. Тем не менее Аделина, слишком озабоченная, чтобы из деликатности отступиться, настаивала так решительно, что мадам Ла Мотт, сперва взволнованная и смущенная, придумала наконец какую-то пустую отговорку и отделалась смехом.
Теперь она поняла, что должна скрывать все внешние признаки своего охлаждения к Аделине, и хотя ее старания не могли одолеть предубеждения ревности, все же она научилась довольно успешно сохранять видимость сердечности. Аделина поддалась обману и опять успокоилась. В самом деле, вера в искренность и доброжелательство окружающих была ее слабостью. Но муки затаенной ревности все сильней терзали сердце мадам Ла Мотт, и она решила во что бы то ни стало добиться определенности относительно предмета своих подозрений.
Она снизошла теперь до средств, которые раньше презирала, и приказала Питеру последить за его хозяином, чтобы открыть, если это возможно, место его отлучек! Время шло, она позволила укрепиться своим подозрениям, и наконец ревнивая страсть настолько овладела ее рассудком, что иногда она даже сомневалась в невинности Аделины, а дальше — и того больше: ей уже верилось, что таинственные прогулки Ла Мотта объяснялись, возможно, свиданиями с нею. На эту мысль навело ее то, что Аделина часто одна уходила надолго в лес и иной раз ее не было в аббатстве по многу часов кряду. Эта привычка, которую мадам Ла Мотт прежде объясняла любовью к природе, живописным ландшафтам, теперь все больше тревожила воображение мадам Ла Мотт, и она уже не способна была видеть в прогулках девушки что-либо иное, кроме удобной возможности для тайных бесед с ее мужем.
Питер подчинился приказанию своей хозяйки с тем большим рвением, что оно вполне отвечало его собственной любознательности. Однако все его попытки оказались безрезультатны: он ни разу не осмелился следовать за Ла Моттом так близко, чтобы углядеть, куда же он, в конце концов, исчезает. Проволочки лишь подстегивали нетерпение мадам Ла Мотт, трудности разжигали ревность, и наконец она решила обратиться прямо к мужу и потребовать от него объяснений.
Обдумав, как ей следует говорить с ним, чтобы добиться успеха, она вошла в комнату, где сидел Ла Мотт; но тут, забыв приготовленные заранее фразы, она упала к его ногам и несколько минут горько рыдала. Изумленный и позой ее, и отчаянием, он спросил о причине и услышал в ответ, что причиной тому его поведение.
— Мое поведение? — спросил он удивленно. — Но скажите же, в чем именно?
— Ваша отчужденность, ваше тайное горе, частые отлучки из аббатства.
— Неужели столь удивительно, что человек, потерявший почти все, иногда оплакивает свои несчастья? Или попытки скрыть свою тоску столь преступны, что его вправе порицать за это именно те, кого он желал бы уберечь от горькой необходимости разделить ее?
С этими словами Ла Мотт покинул комнату, оставив мадам Ла Мотт в растерянности; она была озадачена, но все же ей стало легче на душе от того, что прежние подозрения отпали. Однако она так же испытующе приглядывалась к Аделине, и маска доброжелательности нет-нет да и спадала, обнаруживая недоверие. Аделина, сама не зная в точности почему, чувствовала странную неловкость и была теперь не так счастлива в присутствии мадам Ла Мотт, как прежде. У нее становилось тяжело на душе, и нередко, оказавшись одна, она плакала над своей несчастной долей. Еще недавно память о былых страданиях бледнела благодаря дружескому участию мадам Ла Мотт; теперь же, хотя последняя слишком внимательно следила за собой, чтобы сколько-нибудь явственно выдать тайное недоброжелательство, в ее манере появилось нечто такое, что охлаждало надежды Аделины, бессильной разобраться в этой ситуации. Впрочем, вскоре произошел случай, который на время притупил ревность мадам Ла Мотт и вывел ее мужа из состояния мрачного оцепенения.
Однажды Питер, ездивший в Обуан за еженедельным запасом провизии, возвратился с сообщением, которое разбудило в Ла Мотте новые опасения и тревоги.
