Джованни Боккаччо - Декамерон
Как скоро Панфило окончил свой рассказ (дамы над ним уж так смеялись, так смеялись — до сих пор еще смеются), королева объявила Элиссе, что теперь ее очередь, и она, еще не отсмеявшись, начала так:
— Я не ручаюсь, очаровательные дамы, что мне удастся моим рассказцем, столь же правдивым, сколь и занятным, насмешить вас так, как насмешил Панфило, однако ж я постараюсь.
В нашем городе много было всяких обычаев, много было всяких чудаков, и еще не так давно проживал там живописец по имени Каландрино{269}, недальнего ума и со странностями, большую часть своего времени проводивший с двумя другими живописцами, из коих одного звали Бруно, а другого — Буффальмакко{270}, изрядными забавниками, впрочем, людьми толковыми и здравомыслящими, водившими дружбу с Каландрино потому, что он своими выходками, равно как и своею придурью, беспрестанно морил их со смеху. Тогда же проживал во Флоренции молодой человек по имени Мазо дель Саджо{271}, гораздый на всевозможные шутки, провор, себе на уме, и вот он-то, прознав о приглуповатости Каландрино, вздумал для-ради развлечения подшутить над ним или же обморочить его. Однажды Мазо встретил Каландрино в церкви Сан Джованни, — тот рассматривал изображения и резьбу на надпрестольной сени{272}, которую в этой церкви незадолго перед тем поставили; решив, что это самый удобный случай для осуществления такового замысла, Мазо рассказал о своей затее товарищу, после чего оба, приблизясь к тому месту, где Каландрино сидел в одиночестве, и притворись, что не видят его, завели разговор о чудесных свойствах драгоценных камней, причем Мазо рассуждал о них тоном, не допускающим возражений, так что можно было подумать, будто он великий знаток в этой области. Каландрино прислушался, а затем, убедясь, что секретов у них нет, некоторое время спустя встал, подошел к ним, чем весьма обрадовал продолжавшего разговор Мазо, и спросил, где такие чудные камни встречаются. Мазо ему ответил, что встречаются они у басков, на берегу реки Молочной, во Вракии, — там-де виноградные лозы подвязывают сосисками, там на грош дают целого гуся, да еще и гусенка в придачу, там есть гора из тертого сыру и живут на ней люди, которые занимаются лишь тем, что готовят макароны и равьоли{273}, варят их в каплуньем соку и бросают вниз — кто больше поймает, тому больше достается, — и тут же, неподалеку, бьет источник верначчи — такого вкусного вина на всем свете, дескать, не сыщешь, и воды в нем ни капли нет.
«Ах, какой благодатный край! — воскликнул Каландрино. — А скажи на милость, куда же идут каплуны?»
«Всех съедают баски», — отвечал Мазо.
«А ты там бывал?» — осведомился Каландрино.
«Бывал ли я там? — переспросил Мазо. — Тысячу раз, если от нее отнять тысячу».
«А это далеко? — спросил Каландрино.
«Столько, да полстолька, да четверть столька, — вот сколько!» — отвечал Мазо.
«Стало быть, дальше, чем Абруццы{274}», — заключил Каландрино.
«Далеко — отсюда не видать», — подтвердил Мазо.
Видя, что Мазо отвечает на все вопросы с невозмутимым видом, без тени улыбки, простак Каландрино принял россказни Мазо на веру — так, как если б то была чистейшая правда. «Это для меня далеко, — заметил он. — Кабы поближе, я бы непременно там с тобой хоть разок да побывал, поглядел бы, как бросают с горы макароны, и наелся бы до отвала. Будь добр, скажи мне на милость: а что, в наших краях есть такие дивные камни?»
Мазо ему на это ответил так: «Да, у нас встречаются два камня, обладающих чудодейственной силой. Один — это гранит сеттиньянский и монтишский{275}: если из того и из другого гранита сделать жернова, то посыплется мука, — вот почему в тех краях говорят, что от бога — милости, а из Монтиши — жернова, но у нас жерновов этих столько, что мы их не ценим, подобно как местные жители не ценят изумрудов, потому что у них целые изумрудные горы, выше Морелло{276}, и так они по ночам светятся — никаким пером не опишешь. Ну и вот, прежде чем буравить уже готовые, отменные жернова, рекомендуется надеть на них обручи, и если ты в эдаком виде принесешь их султану, то он тебя в благодарность всем, чем хочешь, оделит. Другой камень мы, знатоки, именуем гелиотропием, — он обладает огромной силой: пока он на человеке, до тех пор человек бывает невидим всюду, где только этого человека нет».
«Вот так камни! — воскликнул Каландрино. — Ну, а этот камень где встречается?»
Мазо ему ответил, что встречается он по берегам Муньоне{277}.
«А какой величины этот камень? — спросил Каландрино. — И какого цвета?»
«Разной величины, — отвечал Мазо, — один побольше, другой поменьше, но все почти что черные».
Запомнив все это, Каландрино, под предлогом, что у него есть дела, простился с Мазо и тут же вознамерился сыскать этот камень, предварительно поставив о том в известность Бруно и Буффальмакко, которые пользовались особым его расположением. Решившись искать этот камень незамедлительно, дабы опередить всех остальных, он пошел искать их и проискал все утро. Наконец, уже в третьем часу, Каландрино вспомнил, что его приятели работают в женском фаэнтинском монастыре{278}, и, бросив все свои дела, несмотря на страшную жару, кинулся туда, подозвал их и сказал: «Друзья! Если только вы мне поверите, мы станем первейшими богачами во всей Флоренции. Один надежный человек сказывал мне, что по берегам Муньоне встречается такой камень: пока он на человеке, никто этого человека не увидит. Так вот, хорошо бы нам опередить всех остальных и пойти поискать камень. Найдем мы его наверняка — его приметы мне известны, а как найдем, так положим в карман — и скорей к менялам, а на столах у менял, сколько вам известно, всегда полно серебра и золота — бери целыми пригоршнями. Все это мы проделаем незаметно. Мы внезапно разбогатеем, и тогда нам уже не нужно будет целыми днями малевать».
Выслушав Каландрино, Бруно и Буффальмакко про себя усмехнулись и, удивленно переглянувшись, изъявили ему свое согласие; Буффальмакко, однако ж, спросил, как называется камень. У Каландрино котелок варил плохо, и название камня уже успело выскочить у него из головы. «А не все ли нам равно, как он называется, раз мы знаем его свойства? — возразил он. — По мне, мешкать нечего — пойдем искать».
«Добро, — молвил Бруно, — а как же он выглядит?»
«По-разному, — отвечал Каландрино, — но все камешки почти что черные. Давайте собирать подряд все черные камни, пока не нападем на тот. Не будем терять время, — пошли!»
«Нет, погоди, — возразил Бруно и, обратись к Буффальмакко, сказал: — По-моему, Каландрино говорит дело, но только идти сейчас не время: солнце стоит высоко, светит прямо на Муньоне, и оно высушило все камни, так что некоторые кажутся теперь белыми, а утром, пока солнце еще не успеет их высушить, они кажутся черными. Да и потом, нынче на Муньоне много народу собралось по разным делам, — нынче ведь все работают, — увидят нас и сразу догадаются, что мы делаем, чего доброго, последуют нашему примеру, завладеют камнем, — и мы останемся с носом. Мне думается, вы не станете возражать, что это нужно делать утром, — утром легче отличить черное от белого, — и притом в праздничный день, когда никто нас там не увидит». Буффальмакко присоединился к мнению Бруно, Каландрино согласился с Буффальмакко, и они порешили втроем пойти искать камень в воскресенье утром, Каландрино же обратился к ним с покорнейшей просьбой не проболтаться, — ведь ему тоже, дескать, сообщили о том по секрету. Рассказав про камень, Каландрино не умолчал и про Молочную реку и клятвенно уверял, что все это истинная правда. Как скоро Каландрино ушел, Бруно и Буффальмакко уговорились между собой, как им в сих обстоятельствах надлежит действовать.
Каландрино с нетерпением ожидал воскресного утра; когда же это утро настало, он поднялся на зорьке, позвал приятелей, и все трое, выйдя из ворот Сан Галло{279} и спустившись к Муньоне, в поисках камня двинулись вниз по течению. Каландрино, как наиболее ревностный искатель, шел впереди и делал быстрые перебежки: увидит черный камень, нагнется, цоп — и скорей за пазуху. Приятели шли сзади и собирали камни без особого рвения; зато Каландрино малое время спустя набил полную пазуху; по сему случаю он поднял полы своей одежды, сшитой иначе, нежели ее шьют в Геннегау{280}, и с крайним тщанием и спереди и сзади заткнул их края за ремень, — так у него получался широкий мешок, каковой он тоже вскорости насыпал доверху, и тогда ему пришлось сделать мешок из плаща, каковой он тоже насыпал доверху. Видя, что Каландрино переобременен, а между тем пора было обедать, Бруно, как было у него с Буффальмакко уговорено, спросил: «А где же Каландрино?»
Каландрино находился в двух шагах от Буффальмакко, но тот, оглядевшись по сторонам, ответил: «Не знаю. Только что был впереди».
