Бонаккорсо Питти - Хроника
Тотчас же явились мы в совет, и в его присутствии мессер Филиппо изложил цель нашего посольства, и речь его была столь превосходно сказана, что все синьоры – как из этого совета, так и другие, не входившие в совет, – очень захотели иметь копию того, что он сказал; и мы дали ее переписать, ибо таково было требование короля. Содержание же ее заключалось в том, что мы снова просили об осуществлении условий, о которых говорилось с его величеством при заключении лиги. Король ответил, что даст нам ответ в другой раз, и т. д. Потом мы много раз – опять и опять – побуждали дать нам ответ и выполнить обязательства договора, и ответы были благосклонными; король говорил, что выполнит свой долг, и на эти переговоры ушло более двух месяцев. Вследствие чего возникла у меня одна мысль, которая понравилась также мессеру Филиппо и мессеру Ванни, а именно: мне было известно, что король совсем не понимал грамматики,[73]как и ни один из герцогов, за исключением герцога Орлеанского, который стоял на стороне герцога Миланского; поскольку же мессер Филиппо каждый раз держал речь, пользуясь грамматикой, и требования наши были всегда весьма хорошо и точно изложены, а ответа на них не следовало, я и подумал, что канцлер и другие прелаты, которые хорошо понимали, переводили королю не совсем точно то, что говорил мессер Филиппе Вследствие чего мы решили, что в первый же раз, когда мы снова будем выступать перед ним в его совете, речь буду держать я на французском языке; так и произошло, я говорил весьма кратко, и сущность речи была в том, что мы от имени наших синьоров и флорентинской коммуны, преданных ему и т. д., просим, чтобы Его Величество соизволили соблюсти верность тому, что было им обещано при заключении лиги, и т. п., и, когда я дошел до этих слов – что мы просим от него соблюдения верности, – увидел я, как король изменился в лице и смутился. Затем мы покинули это заседание. Потом мы узнали, что, когда мы вышли, король спросил: «О каком честном слове и обещаниях меня просили? Пусть принесут документы». Документы были принесены, и король, увидев все, что он нам обещал, очень упрекал канцлера и других лиц, которые слышали и поняли речь мессера Филиппо, за то, что они не дали ему достаточно хорошо понять именно то, что я разъяснил, т. е. о его честном слове. Нас призвали в зал, и канцлер нам ответил следующей речью: он сперва извинился от имени короля за то, что был так задержан ответ и исполнение нашей просьбы, сославшись в приличных словах на болезнь, как на причину этого, а также на смерть родственников, погибших в Турции; но что он, король, расположен выполнить свой долг в отношении нас. После того как канцлер закончил свою речь, слово взял король, говоря: «Я подтверждаю то, что сказал мой канцлер; ни вы, ни другие не могут думать, что я не выполняю своих обещаний». И обратился ко мне, говоря: «А у вас, Бонаккорсо, напомнившего мне столь точным образом о моем слове, пусть никогда не будет другого такого случая, ибо не было и никогда не будет необходимости в том, чтобы требовать от меня соблюдения моего слова, если я только точно знаю, что я действительно обязался сделать; я никогда не изменю своему слову и, думаю, никогда меня в этом никто не упрекал, если не считать вашей речи сегодня». Встав со своего места, ибо раньше я сидел, и преклонив колено, я сказал: «Священное Величество, если я сказал вещи, которые вам неприятны, нижайше испрашиваю вашего прощения; меня заставила так говорить необходимость, поскольку мы увидели, что вы не понимаете того, что мессер Филиппо несколько раз у вас испрашивал». Тогда ответил герцог Бургундский, сказав: «Мессер король, флорентинцы так преданы Вашему Величеству, что, только считая себя вашими [людьми], они осмелились так говорить с вами». Тогда король ответил, что считает себя удовлетворенным, и, улыбаясь, добавил: «Но пусть Бонаккорсо за это принесет мне повинную».
Мы удалились, и через несколько дней после этого король и его Совет избрали капитаном Бернара, графа д'Арманьяка, который должен был иметь под своим водительством тысячу копейщиков и по пять коней на копье; каковой отряд, в течение шести месяцев оплачиваемый королем, должен был прийти в Ломбардию в распоряжение нашей лиги. Вышеуказанный граф принял это назначение. Мы пошли посетить его, порадоваться с ним и просить его, чтобы он не терял времени. Он ответил, что его намерение было выступить с отрядом в 10 тысяч всадников, чтобы стать лагерем как можно ближе к тому месту, где расположился герцог Миланский. Мы поддержали его в этом. Добившись этого избрания, мессер Ванни через несколько дней отправился во Флоренцию, а мессер Филиппо и я остались, чтобы хлопотать о скорейшем выступлении графа; но поскольку герцог Орлеанский сколь возможно мешал его отправке, то больше месяца ушло, чтобы добиться отпуска денег для жалованья; когда же граф увидел, что деньги отпущены, он послал за нами и сказал: «Я хочу поехать в свои земли, подготовить 10 тысяч всадников из настоящих солдат, привычных к войне, а не к тавернам и парижским пирогам, каковых я приведу в Авиньон в середине апреля, но далее вести такое войско не смогу без помощи вашей коммуны и вашей лиги; поэтому пусть один из вас отправится во Флоренцию сказать, что, если они хотят, чтобы я пришел с этим войском, мне необходимо, чтобы их лига мне помогла 10 тысячами флоринов в месяц в течение шести месяцев, когда я буду находиться на территории нашего врага; и, если они на это согласятся, я приду в Асти со всем отрядом, но к моему приходу должно быть там подготовлено 25 тысяч флоринов. В случае же, если они не захотят этого сделать, я сам не приду в Италию, но вместо себя пошлю достойного капитана с отрядом, который король распорядился оплачивать; и относительно согласия или отказа я должен иметь ответ в течение апреля в Авиньоне».
Мы решили, что я поеду. Отправился я в путь через Бургундию и Германию, затем спустился во Фриуль и, приехав в Тревизо, услышал я, что в Венеции сейчас находятся наши флорентийские послы вместе с синьором Падуи и с другими послами лиги. Я взял с собой двух вьючных лошадей и всех других лошадей и слуг, за исключением одного, которого отправил в Падую, а сам поехал в Венецию. После того как я обо всем доложил нашим послам, они сразу же собрали всех союзников[74] и рассказали им все мною доложенное. Все согласились участвовать в выплате 10 тысяч флоринов. Посему наши послы предложили мне самым срочным образом отправиться во Флоренцию и там сделать доклад обо всем; и еще сами написали. Я отправился из Венеции 22 марта в 21 час, немного отдохнул в Местри и в 2 часа ночи приехал в Падую; утром 23-го взял двух добрых лошадей из конюшни синьора и, ни разу не остановившись для еды и питья, прибыл в Феррару в 20 часов, взял там двух лошадей из конюшни маркиза и отправился спать в Сан Джорджо в 10 милях от Болоньи. Следующим утром я приехал в Болонью еще до восхода солнца, взял двух вьючных лошадей и доехал к ночи до Скарперии, где переночевал, и был во Флоренции в терцу[75]25 марта; таким образом, за два дня с третью я доехал из Падуи до Флоренции, проделав до этого верхом путь из Парижа до Падуи за шестнадцать дней.
Я доложил обо всем нашим синьорам и «Десяти балии»,[76] каковые быстро решили отправить Берто Кастеллани в Авиньон передать графу д'Арманьяку, чтобы он пришел, что в Асти он найдет ожидаемые им 25 тысяч флоринов и что все, что он требовал, будет сделано, и т. д. После отъезда Берто, через немного дней, 8 апреля, я получил письмо от вышеуказанного графа, в котором тот сообщал мне, что 25 тысяч флоринов нужны ему в Авиньоне. Я показал письмо «Десяти», и из-за этого все переговоры были прерваны, нашим послам в Венеции было поручено заключить лигу с венецианцами, согласно которой мы обязывались вести войну или заключить мир с герцогом Миланским так и тогда, когда это сочтут нужным они, что являлось уроном для чести нашей коммуны. Вскоре последовало перемирие, а потом неискренний и плохой мир с герцогом Миланским, который продлился весьма малое время.[77]
Что касается графа д'Арманьяка, то он прибыл в Авиньон с 10 тысячами всадников и там дожидался 100 тысяч франков из Парижа, вернее 90 тысяч золотых скуди, каковые уже прибыли в Пон де Сент-Эспри. Герцог же Орлеанский, который препятствовал всему этому сколько мог, уверяя в Королевском совете, что он знает наверняка, что наша лига заключила мир с герцогом Миланским, так как получил письмо, посланное за семь дней до того из Павии в Париж, от герцога Миланского о том, что он заключил перемирие и скоро последует мир с лигой. Он показал письмо королю и совету, и поэтому тотчас же послали вдогонку за тем, кто повез 90 тысяч скуди, чтобы он их не выплачивал; какового и нагнали в Пон де Сент-Эспри. Поэтому граф д'Арманьяк вернулся в свои земли, очень недовольный нами и французскими синьорами, потерпев из-за всего этого большой ущерб и понеся большие расходы. А также и король Франции был недоволен нами, поскольку мы заключили мир, не спросив его согласия. А мы были недовольны из-за всех их проволочек, ибо из-за этих проволочек мы подвергались опасности и несли большие расходы и потери с ущербом для нашей чести.
