Лисий перевал : собрание корейских рассказов XV-XIX вв. - Антология
И вдруг, захлопав в ладоши, громко расхохотался.
ТОЛЬКО ЮБКА И СПАСЛА
Некий буддийский наставник отлучился куда-то из дома. И как только он ушел, жена его приняла у себя в комнате соседа. И вот, как раз когда они весело болтали и забавлялись, неожиданно вернулся муж. Женщина растерялась было, но тут же схватила свою юбку, игриво закрыла ею глаза наставника.
— Куда это вы изволили ходить, муженек? — притворно радуясь, спросила женщина.
— Да был вот на похоронах первого министра! — в тон ей весело ответил муж, решив, что жена с ним заигрывает.
Тут женщина замотала юбкой всю голову монаха и легла с ним. Ну а сосед, конечно, благополучно скрылся.
МИЛОСЕРДНЫЙ
Был монах, которого звали Чаби — Милосердный. По натуре он был человеком честным, не ведал лицемерия и даже высоких чиновников называл просто по имени. Если ему что-нибудь давали, то — как бы ни ценна была вещь — он не отказывался и брал. Если люди просили что-либо у него — отдавал все без остатка. Одет был этот монах в лохмотья, носил помятую шляпу. Кормился он тем, что ходил в столице из дома в дом. Если ему давали поесть — он ел, не давали — оставался голодным. Он не различал — хорошая то была еда или плохая, не говорил — мало ее или много. Если он говорил о какой-нибудь вещи, то непременно к ее названию добавлял слово «уважаемый». Скажем, о камне он говорил — «уважаемый камень», о дереве — «уважаемое дерево». Так же он говорил и обо всех прочих вещах.
Некий школяр, увидя этого монаха, который куда-то очень торопился, спросил, куда это он идет.
— Надо бы успеть зайти в жилище госпожи монахини, — ответил монах, — да еще забежать в домик госпожи вороны!
Это означало, что он ищет место для ночлега. Все люди, которые слышали ответ монаха, рассмеялись.
На щеках Милосердного были шрамы, и кто-то спросил — откуда они.
— Отправился это я однажды в горы раздобыть дровец, — рассказал монах. — И вдруг вижу: сцепились в яростной схватке уважаемый тигр с уважаемым медведем. Я подошел к ним и спрашиваю, зачем это они так грызутся. Вы же ведь можете убить друг друга, говорю я им. Ну, уважаемый тигр меня послушался и мирно удалился. А вот уважаемый медведь слов моих слушать не захотел, набросился на меня и вцепился в лицо зубами. Благо, случился тут один монах. Еле спас меня от смерти!
Как-то сидел я в одном месте с несколькими министрами. Пришел и Милосердный. Один из сановников спросил его:
— Вот вы, монаше, бродите в горах, вместо того чтобы заниматься нравственным совершенствованием. Почему вы, опустившись до нашего бренного мира, чините мосты, колодцы, дороги и вообще занимаетесь пустяковыми вещами? Зачем бродите вы повсюду, ведете жизнь, полную лишений?
— Еще в юности, — отвечал монах, — мой уважаемый наставник сказал: «Если ты уйдешь в горы и в течение десяти лет будешь нравственно совершенствоваться, то только тогда встанешь на путь истинный». Поэтому я провел в горах Кымгансан пять лет, предавался еще в течение пяти лет аскезе в горах Одэ-сан и совершенствовался в учении. Однако никакой пользы от этого не было. Мой уважаемый наставник еще сказал: «Если прочтешь сто раз и заучишь наизусть Лотосовую сутру, достигнешь нравственного совершенства». Я прочел сто раз сутру и выучил ее, но проку никакого нет. А ведь разве не могу и я, скромный монашек, быть полезным своей стране? Починяя мосты, колодцы, дороги, разве не совершаю я благих дел для народа?!
И все люди одобряли деяния этого монаха.
ПРАВЕДНИК
Буддийский монах Синсу родился и вырос в моем родном селении в Пхачжу. Жил он в травяной хижине на южном берегу реки Наксу. Характер этот монах имел легкий, очень любил шутку. Стоило ему слово сказать, как люди покатывались со смеху. К тому же он не имел пристрастия к вещам, склонности к накоплению имущества. Все, что у него было, в том числе и поля, поделил он между племянниками и никогда не брался за соху или мотыгу, чтобы возделать землю. В летние месяцы питался монах обычно рисом. Был он уже пожилым человеком, лицо его напоминало маску. Когда он тряс головой и вращал глазами, подражая шестнадцати архатам[12], его лицо совершенно преображалось.
И если он замечал, что это производит на людей впечатление, старался еще больше. Встречаясь с каким-нибудь чиновником, с которым был совершенно незнаком, монах с первого же раза обходился с ним, как со старинным приятелем, обращался на «ты».
У некоего Ына была молодая жена, и Синсу сошелся с нею. Ын же был очень беден, ждал от монаха покровительства и пришел к нему вместе со своей женой. Монах же хорошо относился не только к его жене, но и к самому Ыну, подарил ему много разной одежды и еды. Вот и стали эти трое людей ночевать под одним одеялом. Мужчины не испытывали ни ревности, ни отвращения друг к другу.
Когда жена Ына родила сначала девочку, а потом и мальчика, монах как-то сказал:
— Это твои дети, Ын.
— Да нет же, — возразил Ын, — твои, монаше!
Монах пребывал в храме, а Ын выращивал овощи и заготовлял дрова. Когда монах ходил на базар, покупки за ним таскал Ын. Так он и стал слугой монаха. Прожили они вместе несколько лет, и жена Ына умерла. А монах и Ын по-прежнему продолжали жить вместе. Относились они друг к другу так, как если бы были старшим и младшим братьями. А потом умер и Ын. Монах опечалился, похоронил его.
А надо сказать, монах этот очень любил выпить. Тысячи чарок и сотни кувшинов вина всасывал он в себя, словно кит воду! Если люди, желая разыграть монаха, под видом вина подносили ему какую-нибудь жидкость — будь то грязная вода или даже воловья моча, — он тут же единым духом выпивал ее.
— Ох! — только крякал он. — Это вино слишком горькое!
А поесть он тоже очень любил. Будь то засохший вареный рис или черствые лепешки — ни от чего он не отказывался, мгновенно съедал все без остатка. Даже при большом скоплении народа он открыто поглощал и мясо, и рыбу. Как-то люди над ним посмеялись.
— Так ведь не я же убил этих животных, — оправдывался монах. — Это уже не живое. Так, прах. Разве я причиняю кому-нибудь вред, что ем мясо?!
В год кёнин[13] я был в трауре и жил в то время в Пхачжу.
