без автора - Повесть о прекрасной Отикубо
Акоги поторопилась уйти, не чуя под собой ног от радости. Тем временем поспел завтрак. Она сбегала на кухню, выпросила у стряпухи немного разных лакомств в обмен на белый рис, полученный ею от тетки, и подала Митиери отличный завтрак. Митиери, знавший, что его возлюбленная во всем терпит недостаток, изумился такому изысканному угощению. «Где только Акоги все это раздобыла?» — думал он.
Юноша еле притронулся к кушаньям, а Отикубо совсем отказалась от еды. Акоги положила завтрак в лакированную чашку с крышкой и угостила меченосца на славу.
— Я уж давненько сюда хожу, а так лакомо едать мне здесь еще не приходилось. Наверно, все это на радостях, что молодой господин изволил прийти прошлой ночью, несмотря ни на что, — поддразнил свою жену меченосец.
— Это «дорожный посошок», чтобы ты со мной простился поласковее…
— Ах, даже страх берет, до чего хитра!
Так обменивались шутками Акоги с меченосцем.
Молодые не вставали с ложа до самого полудня. И надо же было случиться, что мачеха зашла в домик Отикубо. Она редко заглядывала к падчерице, а тут вдруг ей с чего-то пришло в голову отодвинуть седзи в глубине покоев. Седзи [20] двигались очень туго.
— Отворите! — повелительно крикнула госпожа Китаноката.
При звуках этого голоса молодые женщины пришли в ужасное смятение.
— Впустите ее! Если она отодвинет занавес и заглянет сюда, я накроюсь с головой, — успокаивал их Митиери.
Они— то отлично знали, что мачеха способна заглянуть во все углы, но спрятать юношу больше было негде. Отикубо, замирая от страха, села перед занавесом.
— Отчего так долго не открываете? — сердилась мачеха.
— Барышня затворилась и будет два дня, сегодня и завтра, совершать «обряд поста и воздержания», — отозвалась Акоги.
— Что за лишние церемонии! Напускает на себя важность! Где же это слыхано — совершать такой обряд в чужом доме!
— Открой! Пусть войдет! — приказала Отикубо.
Акоги отодвинула седзи, и мачеха ворвалась, кипя от ярости, уселась на самой середине комнаты, подняв одно колено кверху, и стала водить вокруг зорким взглядом. Ей сразу бросилось в глаза, что комната убрана совсем по-новому. Перед постелью висел занавес. Сама девушка была принаряжена, а в воздухе носился тонкий аромат. Мачехе это показалось подозрительным.
— Почему здесь все по-новому? Что-нибудь случилось в мое отсутствие? — спросила она.
Отикубо залилась румянцем.
— Нет, ничего особенного.
Митиери захотел узнать, как выглядит мачеха, о которой он столько наслышался. Он поглядел на нее в щель между двумя полотнищами занавеса. На мачехе было платье из белого узорчатого шелка, а под ним еще несколько из светло-алого шелка, не лучшего качества. Лицо довольно плоское, — настоящая Госпожа из северных покоев.
Рот у нее был не лишен приятности, так что мачеха могла бы казаться даже довольно привлекательной, если б не густые брови, придававшие ее лицу злое выражение.
— Як тебе с просьбой. Сегодня я купила прекрасное зеркало [21], и мне кажется, что оно как раз подходит по размеру к твоей шкатулке. Одолжи мне ее на время.
— С удовольствием, пожалуйста, — ответила Отикубо.
— Ты всегда охотно соглашаешься, очень мило с твоей стороны. Так я возьму шкатулку.
Она придвинула шкатулку к себе, вынула из нее зеркало Отикубо и попробовала вставить свое новое зеркало. Оно как раз подошло к шкатулке.
— Отличное зеркало я купила! И шкатулка хороша, такого лака макиэ [22] теперь не делают, — говорила мачеха, любовно поглаживая шкатулку.
Акоги стало нестерпимо досадно.
— Но у моей барышни теперь не будет шкатулки для зеркала. Как же без нее?
— Ничего, я куплю ей другую, — сказала мачеха, вставая с места. Вид у нее был очень довольный.
— А откуда у тебя такой красивый занавес? И другие появились вещи, которых я раньше не видела… Ох, боюсь, что это неспроста! Нет, неспроста это…
При мысли, что Митиери все слышит, Отикубо готова была умереть от стыда. Она ответила только:
— Я попросила прислать эти вещи из дома моей матушки, без них комната выглядит неуютно.
Эти слова не рассеяли подозрений мачехи. Как только она вышла из комнаты, Акоги дала волю своему возмущению:
— Ах, до чего же обидно! Мало того что эта скупердяйка никогда ничего вам не дарит, так еще и последнее норовит отобрать. Когда праздновали свадьбу барышни Саннокими, она у вас забрала ширмы и много других хороших вещей, будто бы на время. И как она уверяла: «Я починю их для тебя и снова верну». Но только и сейчас эти ширмы стоят у вашей мачехи, будто ее собственные. Все забрала: и чашки, и разную другую посуду, и утварь… Вот попрошу у господина, чтобы он велел все вернуть, и заберу обратно. Ведь она все эти вещи без зазрения совести отдала своим дочерям. У моей барышни добрая душа, вот бессовестная мачеха и пользуется этим. Но дождешься от нее благодарности! Как же!
— Что ты, матушка непременно вернет все вещи, когда минует в них надобность, — успокоительно сказала Отикубо, которую позабавила гневная вспышка Акоги.
Митиери слушал и думал: «Как она добра!» Отодвинув занавес, он притянул к себе Отикубо и спросил:
— Мачеха ваша еще довольно моложава на вид. А что, дочери похожи на мать?
— О нет, все они очень хороши собой, — ответила Отикубо. — Матушка выглядела сегодня хуже обычного и потому могла показаться вам безобразной. А на самом деле она совсем не такая!
Отикубо немного оттаяла и показалась ему такой милой, что он подумал: «Как горько пришлось бы мне пожалеть, если б я отказался от этой любви, не ожидая многого. Счастье, что этого не случилось!»
Вскоре мачеха в самом деле прислала другую шкатулку для зеркала. Это был покрытый черным лаком ящичек старинного фасона — размером девять вершков в ширину, восемь в высоту, — обветшалый до того, что местами лак с него облупился. Но мачеха велела сообщить: «Это шкатулка очень ценная. Она не расписана золотом, зато лак старинной работы».
Акоги, посмеиваясь, попробовала вложить зеркало в шкатулку, но оказалось, что они совсем не подходят друг к другу по размеру.
— Ах, какая гадость! Уж лучше пусть зеркало так лежит, без шкатулки. Смотреть не хочется, до чего безобразна!
Отикубо мягко остановила ее:
— Не говори так, прошу тебя. Я с благодарностью принимаю эту прекрасную вещь.
И отослала молодую служанку обратно. Митиери взял в руки шкатулку и усмехнулся:
— Где только ваша мачеха отыскала такую древность? Если все ее вещи похожи на эту, то в мире нет им подобных. Я даже чувствую нечто вроде священного трепета Перед этой почтенной реликвией старины.
На рассвете он вернулся к себе домой. Отикубо поднялась с постели.
— Как удалось тебе так искусно скрыть от людских глаз мой позор? Ведь это счастье, что у нас был занавес!
Акоги все ей рассказала. Она еще была молода годами, уже умела придумывать разные хитрые уловки! Отикубо почувствовала к ней и жалость и нежность. «Видно, недаром ее раньше звали Усироми — „Оберегающая“, — подумала она.
Рассказав со слов меченосца обо всем, что случилось молодыми людьми прошлой ночью, Акоги воскликнула:
— Подумайте, как сильно любит вас молодой господин! Ах, если только сердце его окажется постоянным, какое это будет счастье! Никто на свете не посмеет больше унижать и презирать вас.
Но Митиери не смог прийти на следующую ночь, потому что ему пришлось нести караульную службу в императорском дворце.
Утром он прислал письмо, в котором все объяснял. «Прошлой ночью я должен был нести стражу во дворце государя и потому не мог посетить вас. Уж, наверно, Акоги накинулась с упреками на беднягу Корэнари. Воображаю себе эту сцену! От кого только она научилась так браниться? При этой мысли у меня перед глазами, как живая, встает ваша мачеха, — даже становится жутко! Какой теперь мне кажется ничтожной бывалая любовь моя к тебе, вспоминал я ночью слова старинной песни. А от себя скажу:
Когда— то было не так!Когда— то вдали от тебяВсе ночи я спал безмятежно.Теперь на одну только ночьС тобою мне грустно расстаться.
Не думаете ли вы, что пора вам покинуть дом, где вы терпели одни только притеснения? Я поищу для вас такое укромное убежище, где жизнь ваша станет радостной».
— Я мигом доставлю ответ, — пообещал меченосец. Прочитав письмо Митиери, Акоги сказала своему мужу:
— Ну и болтун же ты! Намолол обо мне всякую всячину. Я-то говорила с тобой откровенно, думая, что ты никому на свете не скажешь… А ты надо мной посмеялся!
Отикубо написала ответ:
«Прошлой ночью вы не посетили меня. В старой песне говорится:
Еще безоблачно небо,Но влажен конец рукава,Конец любви предвещаяАх, верно, в сердце твоемОсень уже настала?
А от себя скажу вам:
О, я узнала теперь:Нет на свете сердец,Способных любить неизменно!Что мне готовит мояГрустная участь, но знаю…
Вы зовете меня покинуть дом моего отца. Но как сказал один поэт:
