Гуляка и волшебник. Танские новеллы (VII-IX вв.) - Антология
Миновали годы «Чжидэ», а мир в стране все не наступал.[251] Сюэ Суна послали оборонять Фуян, пожаловав ему вновь учрежденное звание «Поборника долга». А потом был восстановлен порядок в Шаньдуне.[252] Убитых и раненых было очень много, и Сюэ Суну пришлось заново собирать войско.
В это время был получен императорский указ, предписывавший Сюэ Суну выдать замуж свою дочь за сына Тянь Чэн-сы — военного наместника области Вэйбо, а сына женить на дочери Линху Чжана — военного наместника Хуачжоу: ведь если этих наместников свяжут узы родства, население будет жить в мире.
Лето выдалось на редкость знойное, Тянь Чэн-сы мучился от жары и постоянно твердил:
— Вот если бы меня назначили вместо Сюэ Суна наместником в Шаньдун! Там гораздо прохладнее, это продлило бы мне жизнь на многие годы.
Решив напасть на Сюэ Суна, Тянь Чэн-сы отобрал три тысячи молодцов, один к другому. Он щедро платил им, тщательно готовил их к походу и часто устраивал ночные смотры передовому отряду в триста человек.
Выбрав с помощью гадателей благоприятный день, Тянь Чэн-сы выступил в поход на Лучжоу.
Узнав об этом, Сюэ Сун пришел в большое смятение. Дни и ночи сидел он, разговаривая сам с собой, но не мог придумать, что делать.
Как-то ночью, когда ворота дома были уже заперты, Сюэ Сун, опершись на палку, стоял на ступени крыльца. С ним была одна Хун Сянь.
— Вот уж целый месяц, как вы лишились сна и покоя. Что вас тревожит? Уж не то ли, что замыслили наши соседи? — спросила Хун Сянь.
— Оставь, тебе не понять моих тревог, — ответил Сюэ Сун.
— Хоть я и низшее существо, — возразила Хун Синь, — но догадываюсь, что вас заботит.
Тогда Сюэ Сун рассказал ей все, а потом добавил:
— Я наследовал должность от моих предков, император постоянно осыпал меня милостями, и если я потерплю поражение, то в один день втопчу в грязь честь нашего имени, не запятнанного в течение сотен лет.
— Помочь вам совсем нетрудно! — воскликнула Хун Сянь. — Стоит ли из-за этого волноваться! Прошу вас, разрешите мне побывать в Вэйбо и самой посмотреть, как обстоят дела у ваших соседей: я узнаю, в чем их сила и в чем слабость. Если я отправлюсь туда этой ночью, в начале первой стражи, то уже в конце третьей вернусь обратно. Велите только приготовить коня, напишите Тянь Чэн-сы письмо и ждите меня.
— Я и не знал, что ты способна на такие чудеса! — удивился Сюэ Сун. — Как же я был слеп! Ну, а если ты потерпишь неудачу и еще, чего доброго, навлечешь на нас беду, что тогда?
— Я еще никогда не погубила ни одного доверенного мне дела, — успокоила его Хун Сянь.
Удалившись в свою комнату, она переоделась. Сделала себе новую прическу, украсила ее драгоценными шпильками, на которых был изображен феникс, облачилась в короткое лиловое вышитое платье и легкие туфельки. На грудь повесила кинжал с изображением дракона, а на лбу начертала имя духа Тайи.[253] Поклонившись своему хозяину, Хун Сянь исчезла.
Сюэ Сун вернулся к себе в покои, запер двери и стал ждать. Обычно он пил вино очень умеренно, но в эту ночь осушил более десяти кубков и нимало не захмелел.
Внезапно Сюэ Сун вздрогнул: пробила третья стража. Зашелестели листья, словно от дуновения ветра. Сюэ Сун вышел посмотреть — это вернулась Хун Сянь.
— Все ли благополучно? — спросил обрадованный Сюэ Сун.
— Я бы не посмела обмануть ваше доверие, — ответила Хун Сянь.
— Но скажи, ты никого не ранила, не убила?
— До этого не дошло. Я только взяла золотую шкатулку из-под его изголовья в доказательство того, что была вчера вечером там… Вторая стража еще не кончилась, а я уже достигла Вэйбо. Миновала несколько ворот и очутилась возле спальни наместника. Охрана спала на посту, и храп сторожей звучал раскатами грома. По галереям прохаживались воины, перекликаясь друг с другом. Никем не замеченная, я вошла в спальню и откинула полог. На постели лежал Тянь Чэн-сы, разметавшись в хмельном сне. Голова его была повязана желтым платком. Под изголовьем, сделанным из носорожьего бивня, был спрятан меч; рядом стояла благоухающая золотая шкатулка. На ней начертан гороскоп наместника и имя духа Большого Ковша.[254] Курились благовония, драгоценным вещам счету не было. Наместник сладко спал, не чувствуя, что жизнь его в моих руках, и лишь иногда тяжело вздыхал, словно утомленный дневными трудами.
Вдруг догорающая свеча ярко вспыхнула, перед тем как погаснуть: в курильницах уже почти иссякли благовония. Служанок наместника сморил сон: одни храпели, склонив голову на ширму, другие крепко спали с опахалом в руках. У одной я поправила шпильку, у другой — серьгу, на третьей одернула платье, — никто даже не шевельнулся. Тогда я взяла золотую шкатулку и ушла.
Покинув город через Западные ворота, я отправилась в обратный путь. Мне надо было до конца третьей стражи преодолеть двести ли. Я миновала Тунтай и поспешила дальше вдоль восточного берега реки Чжан-шуй. Потянуло утренней свежестью, луна скрылась за деревьями. Я так торопилась, что забыла обо всем на свете. Об одном только помнила я — что должна отблагодарить вас за вашу доброту и милость ко мне, должна помочь вам, чем только могу. И вот всего за три часа я покрыла путь в семьсот ли. Миновала пять или шесть городов и проникла во вражеский стан. Надеюсь, что мне удалось развеять вашу тревогу. Только ради этого я и докучала вам таким длинным рассказом.
Сюэ Сун послал Тянь Чэн-сы письмо, в котором говорилось: «Вчера из Вэйбо прибыл один человек, сообщивший, что взял у вас из-под головы золотую шкатулку. Не решаясь оставить шкатулку у себя, возвращаю ее вам».
Посланец Сюэ Суна, скакавший на самом быстроногом коне, прибыл в Вэйбо только в полночь. Увидев золотую шкатулку, все пришли в смятение. Посланца немедленно пригласили войти. Тянь Чэн-сы сам вышел к нему и принял от него шкатулку. Он был смущен и испуган.
