Люй Бувэй - Вёсны и осени господина Люя (Люйши чуньцю)
Главный вред от этого заблуждения в том, что его не считают заблуждением. Поэтому уже в том, чтобы заблуждение назвать заблуждением, содержится отрезвление, уже в том, чтобы тьму назвать тьмой, содержится свет. Властители гибнущего царства не считают себя впавшими в заблуждение, поэтому все они таковы же, как Цзе, Чжоу, Юй, Ли. Если дело обстоит так, то царство гибнет, это несомненно.
В царстве Чжэн было много толкователей писаных законов. Цзычань запретил писаные законы, и тогда Дэн Си[133] стал их истолковывать не устно, а письменно. Когда Цзычань запретил письменные истолкования, Дэн Си стал их истолковывать стихами. Запреты множились, но множились и ответы со стороны Дэн Си. От этого стало окончательно непонятно, что — можно, что — нельзя по закону. Когда же неизвестно, что — можно, что — нельзя, награды и наказания ведут к тому, что, чем строже наказания, тем больше смута. Это ставит государство в безвыходное положение. Следовательно, спор в пренебрежении правдой — ложен, познания в пренебрежении правдой — фальшивы. Народ, приверженный лжи и фальши, привержен тому, за что карали прежние царя. Ведь именно здравый смысл — критерий правды и неправды.
Река Вэй полноводна. Среди семьи одного богача в царстве Чжэн оказался утопленник. Некто выловил его труп. Когда богач обратился к нему с просьбой о выкупе, тот потребовал с него слишком много денег, поэтому богач обратился к Дэн Си. Дэн Си на это сказал: "Не беспокойся — никому другому он его не продаст". Тот, у кого находился труп, тоже забеспокоился и пошел к Дэн Си. Ему Дэн Си ответил: "Не волнуйся. Кроме как у тебя, ему нигде этого не купить".
Подданные, испытывающие недостаток лояльности, подобны ему. Если у правителя нет заслуг, и потому он неспособен привлечь народ, его обвиняют в том, что у него нет заслуг для приобретения народа. Если же у него есть заслуги, и он приобретает народ, то на него нападают за то, что у него есть заслуги в приобретении народа. Властители, не имеющие собственного верного суждения [меры], в силу этого не в состоянии понять, в чем тут дело. Как это печально! Ведь из-за этого погибли Би Гань и Чан Хун, из-за этого впали в нищету Цзи-цзы и Шан Юн, из-за этого подозревали даже Чжоу-гуна и Чжао-гуна, из-за этого бежали Фань Ли и Цзысюй. Ведь именно от этого зависят жизнь и смерть, существование и гибель, спокойствие и опасность.
Цзычань управлял Чжэн, когда Дэн Си намеренно воспротивился этому. Столковываясь с теми, кто в народе имел тяжбы, он стал брать за ведение крупного процесса верхнюю одежду, за ведение малого — куртку и штаны. Народ понес ему одежду, штаны и куртки, чтобы научиться сутяжничеству, от желающих не было отбоя — ложь выдавали за правду, правду за ложь, так что стало невозможно определить, где правда, где ложь, а понятия о дозволенном и недозволенном менялись, что ни день. Стоило Дэн Си пожелать, чтобы кто-то выиграл процесс, и тот его выигрывал, стоило ему захотеть, чтобы кого-то обвинили, и того обвиняли. Все царство Чжэн было охвачено смутой, народ только и знал, что болтать.
Страдая от этого, Цзычань казнил Дэн Си и выставил его останки на всеобщее обозрение. Народ тогда покорился сердцем. Правда и ложь получили определенность. Законы и распоряжения стали выполняться беспрепятственно. Между тем среди людей нашего времени много таких, кто желал бы установить в своем государстве порядок, но при этом не карать таких, как Дэн Си. Это значит, что, желая порядка, увеличивают смуту.
В царстве Ци был один служилый муж. Тот, кому он служил, погиб, но он не последовал за ним в смерти. Как-то он встретил на дороге знакомого, и тот удивился: "Ты что, не собираешься умереть?" Тот ответил: "Точно. Ведь служилый служит из выгоды, а в смерти — какая выгода? Раз в смерти нет выгоды, нечего и умирать". Тот знакомый сказал: "Как же ты можешь людям в глаза смотреть?" Тот ответил: "А что, если бы я умер, я смог бы людям в глаза смотреть?"
Кто здесь прав, выясняется подробным рассуждением. Например: "Не последовать в смерти за своим благодетелем — великое преступление против долга". Поэтому таким рассуждениям, как приведенное выше, нельзя внимать, поскольку с их помощью невозможно разрешить дело — совершенно очевидно, что словеса самое дело не решают. Слова — это лишь оболочка смысла. Глупо анализировать оболочку, игнорируя ее содержимое. Поэтому в древности люди после того, как воспринимали содержание, оставляли в стороне его словесное выражение. Ведь слова слушают для того, чтобы извлечь содержащийся в них смысл. Если же слушать речи, в которых невозможно найти смысл, то такие речи ничем не лучше сплетен (яо).
В Ци был некто Чунь Юйкунь, он уговаривал Вэй-вана присоединиться к союзу "цзун". Убежденный [его искусством], Вэй-ван пообещал послать десять колесниц в помощь Чу. Когда воины уже двинулись в путь, некто убедил Вэй-вана присоединиться к союзу "хэн", и ван отдал приказ воинам вернуться. И вот: забыв о смысле союза "цзун", Вэй-ван проиграл и в деле союза "хэн".
Так что, возможно, иметь слишком большие способности хуже, чем не иметь никаких; а иметь слишком умелых ораторов хуже, чем не иметь их вовсе.
На одном чжоуском треножнике есть изображение Шуя, закусившего себе пальцы: так прежние цари стремились показать, что чрезмерное искусство не должно поощряться.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Распутные речи / Инь цы
Если отрицать красноречие вообще — не будет средств общения. Если же слепо следовать красноречию — наступит смута. В речах смутного времени нет недостатка в красотах, однако их смысл должен проверяться сердцем. Когда слова не обманывают сердце — они близки к тому, что нужно. Поскольку то, что говорится, есть выражение того, что на сердце. Когда же слова и то, что в сердце, расходятся, а высшему нечем проверить их, тогда среди низших много говорят такого, чему на деле не следуют. Когда же слова и дела расходятся — это предзнаменование больших бед.
На встрече в Кунсюне Цинь и Чжао заключили союз. В договоре говорилось: "Отныне и впредь всякое намерение со стороны Цинь должно получать поддержку от Чжао; [соответственно], всякое предполагаемое действие Чжао должно находить поддержку у Цинь". Через непродолжительное время Цинь подняло войска в поход на Вэй, Чжао же решило оказать помощь тем. Циньский ван, недовольный этим, послал к чжаоскому вану сообщить: "В договоре сказано: "Всякое предполагаемое действие Цинь должно находить поддержку у Чжао; всякое предполагаемое действие Чжао должно находить поддержку у Цинь". И вот теперь Цинь предполагает напасть на Вэй, а Чжао в связи с этим собирается оказать им помощь. Это противоречит договору". Чжаоский ван сообщил об этом Пинъюань-цзюню, а тот, в свою очередь, Гунсунь Луну. Гунсунь Лун сказал: "Можно и нам послать к циньскому вану сказать следующее: "Чжао стремится на помощь, и только циньский ван — единственный, кто не помогает нам в этом. Это противоречит договору".
Кун Чуань встретился с Гунсунь Луном: им предстоял спор при дворе Пинъюань-цзюня. Они углубились в дискуссию, речь пошла уже о "трех зубах", и Гунсунь Лун, необычайно искушенный в этой теме, спорил так ловко, что Кун Чуаню нечем было отвечать, и он, немного погодя, откланялся. На другой день Кун Чуань был при дворе, и Пинъюань-цзюнь спросил его об этом: "Вчера Гунсунь Лун был в ударе". Кун Чуань сказал: "Так. Выиграл он диспут о "трех зубах" — [фигура] чрезвычайно сложная, но в действительности он ложен [как утверждение]. Утверждение "у Дана два зуба" чрезвычайно просто, но истинно как суждение, просто в доказательстве. Вот и не пойму, то ли господину нравится то, что просто, но истинно, или же то, что сложно, но неистинно?" Пинъюань-цзюнь ничего не ответил. На следующий день он призвал к себе Гунсунь Луна и попросил: "Вы уж больше с Кун Чуанем не спорьте".
В царстве Чу некто Чжуго Чжуан-бо велел своему прорицателю: "Погадай о благоприятном дне", — а тот ответил: "Оно на небе!" "Нет, каково оно?" — спросил тот. "Совершенно круглое", — ответил прорицатель. "Да нет, времена каковы?" — настаивал Чжуан-бо. "Прямо сейчас", — сказал прорицатель. [Затем] Чжуан-бо велел гонцу: "Правь!" А тот ответил: "Нет коня". Потом велел старшему евнуху: "Убору!" Тот ответил: "У вас на голове". Конюшему он сказал: "Как у коня с зубами?" Тот отрапортовал: "Двенадцать клыков и тридцать резцов".
Все эти люди были знавшими свое дело подданными, и то, что им не удалось угодить господину, было предопределено вопросами Чжуан-бо, сами они были ни при чем.
Сунец Чэн-цзы потерял как-то свое черное платье и направился на улицу искать его. Там ему встретилась какая-то женщина в черном платье. Схватил ее, никак не отпускает: пусть, мол, вернет его одежду, и все повторяет: "Потерял нынче черное платье". Женщина отбивалась: "Может, вы, господин, и впрямь потеряли черное платье, но это-то я сшила собственными руками". "Тем более давай его сюда, — настаивал Чэн-цзы, — то, что я потерял, было совсем новое, совсем черное, а это уже какое-то линялое. Отдашь мне это линялое вместо моего нового, тебе же еще и выгода".
