Гуляка и волшебник. Танские новеллы (VII-IX вв.) - Антология

С тех пор он больше не бывал в доме Сунь Цюэ, такая боязнь его одолела.

Прошло более десяти лет, и Юань родила двух сыновей. Она очень строго управляла домом, не допуская никаких отклонений от заведенных ею порядков.

Как-то раз Сунь Цюэ навестил своего старого друга, с которым он близко познакомился в Чанъани, министра Пана, и тот рекомендовал его наньканскому сановнику Чжан Вань-цяну на должность местного судьи. Вместе со всей семьей Сунь Цюэ отправился к месту службы.

Когда они проезжали мимо высоких гор, покрытых сосновыми лесами, Юань так печально смотрела вдаль, словно что-то тяжестью легло ей на сердце. Когда прибыли в Дуаньчжоу, Юань сказала:

— В нескольких часах езды отсюда на берегу реки стоит монастырь Сяшань. В нем живет буддийский монах Хой Ю, который прежде служил нашей семье. Мы с ним не виделись уже много лет. Годами он стар, давно порвал с тщетой суетного мира и может скоро покинуть свою бренную оболочку. Если мы навестим этого святого человека и устроим пир в его честь, то это доброе дело принесет тебе счастье в твоих служебных начинаниях.

— Хорошо, — согласился Сунь Цюэ.

Тогда Юань приготовила для монаха много разных плодов и овощей.

Когда они подъехали к монастырю, Юань вдруг стала очень весела. Она принарядилась, сделала нарядную прическу, нарумянилась и, взяв с собой обоих сыновей, направилась в монастырь. Казалось, эти места ей были хорошо знакомы. Сунь Цюэ не знал, что и подумать.

Увидев старого монаха, Юань вручила ему нефритовый браслет.

— Эта вещь когда-то принадлежала вам, — сказала она.

Монах взглянул на нее с удивлением.

По приказу Юань было подано угощение. Когда все поели вдоволь, с растущих поблизости сосен спрыгнули десятки обезьян и набросились на остатки пищи. Через мгновение с криком и хохотом, цепляясь за ветви лиан, они снова взобрались на деревья.

Юань вдруг опечалилась. Приказав подать кисть, она написала на стене храма следующие стихи:

Кончив писать, она бросила кисть на землю и, схватив детей в объятия, громко зарыдала.

— Желаю тебе счастья, мы расстаемся навсегда, — сказала она Сунь Цюэ.

И вот она сорвала с себя одежды, превратилась в обезьяну и, прыгая с дерева на дерево, помчалась вдогонку за обезьяньей стаей. Прежде чем исчезнуть в чаще, она в последний раз оглянулась. Сунь Цюэ застыл от изумления. Долго стоял он как громом пораженный, прижимая к себе детей.

Наконец он пришел в себя и начал расспрашивать старого монаха, и вот что поведал ему монах:

— Эту обезьяну я кормил, когда был бедным послушником. В годы «Кайюань» любимец императора Гао Ли-ши проезжал здесь, и обезьяна полюбилась ему за ум и находчивость. Гао Ли-ши купил ее у меня за свиток шелка. Говорят, вернувшись в Лоян, он подарил ее императору. Посланцы императора, проезжавшие через наши края, рассказывали, что мудростью и хитростью эта обезьяна превосходила многих людей. Жила она во дворце Шанъян. Затем случился мятеж Ань Лу-шаня. С тех пор никто не знал, куда она делись. Не думал я, что увижу ее сегодня. Этот нефритовый браслет мне подарил когда-то один малаец. В те времена я надевал браслет на шею обезьяне вместо ошейника и сейчас сразу же припомнил это.

Сунь Цюэ был охвачен глубокой печалью. Он еще немного побыл в монастыре, а затем вернулся с сыновьями домой. Так и не остался он служить в тех местах.

Куньлуньский раб

[240]

В годы «Дали» жил некий юноша по имени Цуй. Отец его, важный сановник, состоял в знакомстве со всеми именитыми и влиятельными людьми того времени. Сам же юноша был из тех, кто носит «меч, рубящий тысячу буйволов».[241]

Как-то отец отправил его с визитом к одному влиятельному вельможе. Надо сказать, юноша был прекрасен, словно священный нефрит, однако, имея от природы склонность к уединению, жизнь вел он тихую и скромную, изъяснялся всегда просто и вместе с тем не без изящества. Приказав служанке поднять занавес, вельможа пригласил юношу войти. Юноша, отвесив поклон, передал ему все, что наказал отец.

Вельможа был в добром расположении духа, юноша пришелся ему по душе, он усадил его и повел с ним дружескую беседу. Вдруг вошли три певицы, все красоты бесподобной, и поставили перед ними золотые вазы, полные персиков. Поданы были сладкие вина. Вельможа велел одной из девушек, одетой в красное платье, поднести юноше вазу с плодами и пригласил его отведать. Юноше еще не случалось бывать в компании веселых певиц. Он лишь в смущении краснел и не и силах был проглотить ни куска. Тогда вельможа приказал девушке в красном платье кормить юношу с ложки, и тому поневоле пришлось подчиниться. Остальные девушки снисходительно улыбались.

Вскоре юноша распрощался, собираясь уходить.

— Непременно загляните ко мне, как будете свободны, и уж без всяких церемоний, — сказал вельможа в велел наложнице в красном платье проводить юношу.

Выйдя во двор, юноша оглянулся: девушка сначала подняла вверх три пальца, затем три раза повернула кисть руки, растопырив все пальцы, и, наконец, указав на зеркальце на груди, шепнула:

— Запомните!

И больше ни слова.

Вернувшись домой, юноша рассказал отцу, как ласково принял его