Древнекитайская философия. Эпоха Хань - Коллектив авторов
И увидел, что ее поверхность покрыта трещинами и бугорками. Я поправил ее и повернул, и огонь снова стал распространяться и разгораться. Вот так и человеческое тело бывает ущербным и надломленным, но если ему вовремя помочь и хорошенько поддержать его, то оно сможет жить дальше.
К тому же точно так же, как человек не осознает, когда он начинает жить, старик, готовящийся к смерти, сам не знает, когда это случится. В глубочайшей древности, в эпоху спокойствия и гармонии, люди от рождения обладали красотой и благополучием; все они были крепкими, сильными и долголетними, все умирали примерно в столетнем возрасте. Смерть наступала незаметно, как сон. Это было похоже на то, как плоды и зерна сами падают, когда становятся перезрелыми.
Последующие поколения столкнулись со слабостью, бедностью и вредоносными ци. Жениться и выходить замуж стали в неподходящем возрасте, тяжкие труды и страдания стали чрезмерными. Вот почему и сами люди, и их дети — все пострадали от этого. Их жилы, кости, кровь и дух перестали быть прочными и сильными, так что многие стали умирать преждевременно, в молодых или средних летах. Они умирали после болезней, страданий и печалей, поэтому каждый скорбел о смерти и страшился ее, считая смерть величайшим несчастьем.
Некогда циский Цзин-гун[622], восхищаясь своим государством и наслаждаясь своим благополучием, говорил: «Вот если бы с древних времен не было бы смерти, то каково бы это было?» Янь-цзы[623] сказал [на это]: «Верховный владыка установил, что кончина человека — это хорошее дело. Для человеколюбивого это отдохновение, для нечеловеколюбивого это полное уничтожение». А ныне не стремятся проявлять усердие в ежедневном обучении, чтобы стать понимающим человеком и таким путем упрочить свое положение и добиться известности. Наоборот, жаждут только выгоды и долгой жизни. Но усиленно добиваться долголетия и прибавки себе годов — это такое заблуждение, с которым ничего нельзя поделать.
Кто-либо может возразить: «Боюсь, что сравнивать свечу и огонь с формой и сутью — значит обращать внимание лишь на кажущееся сходство, но на самом деле это не так. У нынешних людей мускулы и кожа с возрастом трескаются и портятся, но они же и сами исцеляются, пока находятся в движении кровь и дыхание. А вот если свеча израсходуется или испортится, то, хотя огонь и находится в ней, она не может снова стать целой. Отсюда видно, что рождение и рост определяются духовными силами, а горящая свеча не может сама восстановиться, в этом-то вся разница. Как же можно искать тут сходства?» На это следует ответить: «Пламя поднимается с верхушки [свечи], а духовные силы пронизывают все тело человека, постепенно исходят изнутри и сливаются с наружным либо исходят из наружного и проникают внутрь. Им ни в коем случае нет нужды исходить лишь с верхушки. Сравните это с алым пламенем от пылающего древесного угля. Если плеснуть на него водой, то оно немного угаснет, но потом возродится. Это похоже на то, как в человеке кровь и дыхание дают жизнь и рост мускулам и плоти. А если посмотреть, что ожидает их в конце, то одно становится прахом, а другое — золой. Почему же их нельзя сравнивать?»
В другой раз я провел ночь за беседой с Лю Боши[624], и у нас горел масляный светильник. Масло в светильнике подошло к концу, фитиль обгорел, побледнел и собирался погаснуть. Желая быть понятым Лю Боши, я указал на него и сказал, что человеческая дряхлость и старость похожа на этот поблекший светильник. И еще я повторил старый рассказ о горящей конопляной свече.
Боши сказал: «Если светильник или свеча угасают, то нужно добавить масла в светильник или сменить свечу. А если человек стареет и дряхлеет, то здесь нельзя найти замены, чтобы продолжить жизнь».
Мой ответ был таков: «Человек определяется от рождения принадлежащими ему формой и телом, точно так же как светильник и свеча. Но когда они полностью иссякнут, как они могут сами подбавить [себе масла] или смениться? Чтобы подбавить [масла] или сменить их, нужен человек. А угасание человека зависит от Неба, и Небо, вероятно, может сделать ему другие [органы]. Если его мускулы, кости, кровь и дыхание крепки и сильны, то его форма и суть поддерживают друг друга и жизнь длится долго. А если они с изъяном, то [форма и суть] ломаются и портятся, подобно тому как огонь бывает медленным или быстрым в зависимости от того, много или мало масла [в светильнике], длинна или коротка свеча. Нельзя желать, чтобы светильники и свечи самостоятельно подбавляли себе [масло] или сменялись бы, но если с боков [светильника] собрать масло и намочить им верхушку [фитиля], если повернуть ствол [свечи] так, чтобы огню было спокойно, то они снова станут яркими. Однако если иссякло все под корень, то нечему будет разгораться.
Из людей, которые ныне заботятся о себе, кое-кому удастся возродить выпавшие зубы, заставить почернеть поседевшие волосы, сделать мускулы и цвет лица снова светлыми и лоснящимися, но это все равно что собирать остатки масла [в светильнике] и поворачивать свечу. Когда же наступает предел жизни, остается только умереть. Кто разумен, тот знает, чего нельзя требовать, поэтому и сам не прилагает к этому усилий. Кто глуп, тот обманывает себя и стремится изо всех сил "добавить масла и сменить свечу", в этом он безостановочен и не знает отдыха. Трава, деревья и "пять хлебов" растут из земли благодаря силам инь и ян. Когда они вырастают большими и дают плоды, то плоды опять уходят в землю и могут впоследствии прорасти. Точно так, как у людей, птицы, животные и насекомые рождают себе подобных от связи женских и мужских особей. То, что родилось, растет; то, что выросло, стареет; то, что состарилось, умирает — это похоже на смену четырех времен года. И желать изменить свою природу, желать идти по иному Пути — это такое заблуждение, с которым ничего нельзя поделать».
Бо ху тун. Бань Гу
«Бо ху тун», или «Бо ху тунъи» (другое название «Бай ху тун») — («Исчерпывающий отчет [о дискуссии в Зале] Белого тигра»), или («Диспут в Зале Белого тигра»), — ханьский конфуцианский трактат, содержащий запись словопрений по цзинам (конфуцианским каноническим книгам), которые состоялись в 79 г. н. э. по повелению императора Чжан-ди (76-88) в столице Ханьской империи г. Лояне в дворцовом Зале Белого тигра.
