без автора - Тысяча И Одна Ночь. Книга 9

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала восемьсот восемьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь приказал заточить Нур-ад-дина, его отвели, закованного, в конюшню, и он был голоден, и хотел пить, и печалился о себе, и увидел он смерть своими глазами. А по определённой судьбе и твёрдо установленному предопределению было у царя два коня, единоутробные братья, одного из которых звали Сабик, а другого Ляхик, и о том, чтобы заполучить одного из них, вздыхали царя Хосрои. И один из его коней был серый, без пятнышка, а другой - вороной, словно тёмная ночь, и все цари островов говорили: "Всякому, кто украдёт одного из этих коней, мы дадим все, что он потребует из красного золота, жемчугов и драгоценностей", - но никто не мог украсть ни которого из этих коней.

И случилась с одним из них болезнь - пожелтенье белка в глазах, и царь призвал всех коновалов, чтобы вылечить коня, и они все не смогли этого. И вошёл к царю кривой везирь, который женился на его дочери, и увидел, что царь озабочен из-за этого коня, и захотел прогнать его заботу. "О царь, - сказал он, - отдай мне этого коня, я его вылечу". И царь отдал ему коня, и везирь перевёл его в конюшню, в которой был заперт Нур-аддин. И когда этот конь покинул своего брата, он закричал великим криком и заржал, и люди встревожились из-за его крика, и понял везирь, что конь испустил этот крик только из-за разлуки со своим братом. И он пошёл и осведомил об этом царя, и когда царь как следует понял его слова, он сказал: "Если он - животное и не стерпел разлуки со своим братом, то каково же обладателям разума?" И потом он приказал слугам перевести второго коня к его брату, в дом везиря, мужа Мариам, и сказал им: "Скажите везирю: "Царь говорит тебе: "Оба коня пожалованы тебе от него, в угожденье его дочери Мариам".

И когда Нур-ад-дин лежал в конюшне, скованный и в путах, он вдруг увидел обоих коней и заметил на глазах одного из них бельма. А у него были некоторые знания о делах с конями и применении к ним лечения, и он сказал про себя: "Вот, клянусь Аллахом, время воспользоваться случаем! Я встану, и солгу везирю, и скажу ему: "Я вылечу этого коня!" И я сделаю что-нибудь, от чего его глаза погибнут, и тогда везирь убьёт меня, и я избавлюсь от этой гнусной жизни". И потом Нур-ад-дин дождался, пока везирь пришёл в конюшню, чтобы взглянуть на коней, и когда он вошёл, Нур-ад-дин сказал ему: "О владыка, что мне с тебя будет, если я вылечу этого коня и сделаю ему что-то, от чего его глаза станут хорошими?" - "Клянусь жизнью моей головы, - ответил везирь, - если ты его вылечишь, я освобожу тебя от убиения и позволю тебе пожелать от меня". - "О владыка, - сказал Нур-ад-дин, - прикажи расковать мне руки". И везирь приказал его освободить, и тогда Нур-ад-дин поднялся, взял свежевыдутого стекла, истолок его в порошок, взял негашёной извести и смешал с луковой водой, и затем он приложил все это к глазам коня и завязал их, думая: "Теперь его глаза провалятся, и меня убьют, и я избавлюсь от этой гнусной жизни". И Нур-ад-дин проспал эту ночь с сердцем, свободным от нашёптывании заботы, и взмолился великому Аллаху, говоря: "О господи, мудрость твоя такова, что избавляет от просьб".

А когда наступило утро и засияло солнце над холмами и долинами, везирь пришёл в конюшню и снял повязку с глаз коня, и посмотрел на них, и увидел, что это прекраснейшие из красивых глаз по могуществу владыки открывающего. И тогда везирь сказал Нур-ад-дину: "О мусульманин, я не видел в мире подобного тебе по прекрасному умению! Клянусь Мессией и истинной верой, ты удовлетворил меня крайним удовлетворением - ведь бессильны были излечить этого коня все коновалы в нашей стране". И потом он Подошёл к Нур-ад-дину и освободил его от цепей своей рукой, а затем одел его в роскошную одежду и назначил его надзирателем над своими конями, и установил ему довольствие и жалованье, и поселил его в комнате над конюшней.

А в новом дворце, который везирь выстроил для СиттМариам, было окно, выходившее на дом везиря и на комнату, в которой поселился Нур-ад-дин. И Нур-ад-дин просидел несколько дней за едой и питьём, и он наслаждался, и веселился, и приказывал, и запрещал слугам, ходившим за конями, и всякого из них, кто пропадал и не задавал корму коням, привязанным в том стойле, где он прислуживал, Нур-ад-дин валил и бил сильным боем и накладывал ему на ноги железные цепи. И везирь радовался на Нур-ад-дина до крайности, и грудь его расширилась и расправилась, и не знал он, к чему приведёт его дело, а Нур-ад-дин каждый день спускался к коням и вытирал их своей рукой, ибо знал, как они дороги везирю и как тот их любит.

А у кривого везиря была дочь, невинная, до крайности прекрасная, подобная убежавшей газели или гибкой ветке. И случилось, что она в какой-то день сидела у окна, выходившего на дом везиря и на помещение, где был Нур-ад-дин, и вдруг она услышала, что Нур-ад-дин поёт и сам себя утешает в беде, произнося такие стихи: "Хулитель мой, что стал в своей сущности Изнеженным и весь цветёт в радостях, - Когда терзал бы рок тебя бедами, Сказал бы ты, вкусив его горечи:

"Ах, прочь любовь и все её горести -Спалила сердце мне она пламенем!"Но вот теперь спасён от обмана я,От крайностей и бед её спасся я,Так не кори в смущение впавшего,Что восклицает, страстью охваченный:"Ах, прочь любовь и все её горести -Спалила сердце мне она пламенем!"Прощающим влюблённых в их бедах будь,Помощником хулителей их не будь,И берегись стянуть ты верёвку ихИ страсти пить не принуждай горечь их.Ах, прочь любовь и все её горести -Спалила сердце мне она пламенем!Ведь был и я среди рабов прежде вас,Подобен тем, кто ночью спит без забот.Не знал любви и бдения вкуса я,Пока меня не позвала страсть к себе.Ах, прочь любовь и все её горести -Спалила сердце мне она пламенем!Любовь познал и все униженияЛишь тот, кто долго страстью мучим был,Кто погубил рассудок свой, полюбив,И горечь пил в любви одну долго он.Ах, прочь любовь и все её горести -Спалила сердце мне она пламенем!Как много глаз не спит в ночи любящих,Как много век лишилось сна сладкого!И сколько глаз, что слезы льют реками,Текущими от мук любви вдоль ланит!Ах, прочь любовь и все её горести -Спалила сердце мне она пламенем!Как много есть безумных в любви своей,Что ночь не спят в волненье, вдали от сна;Одели их болезни одеждою,И грёзы сна от ложа их изгнаны.Ах, прочь любовь и все её горести -Спалила сердце мне она пламенем!Истлели кости, мало терпения,Течёт слеза, как будто дракона кровь.Как строен он! Все горьким мне кажется,Что сладостным находит он, пробуя.Ах, прочь любовь и все её горести -Спалила сердце мне она пламенем!Несчастен тот, кто мне подобен по любвиИ пребывает ночью тёмною без сна.Коль в море грубости плывёт и тонет он,На страсть свою, вздыхая, он сетует.Ах, прочь любовь и все её горести -Спалила сердце мне она пламенем!Кто тот, кто страстью не был испытан векИ козней кто избег её" тонких столь?И кто живёт, свободный от мук её,Где тот, кому досталось спокойствие?Ах, прочь любовь и все её горести -Спалила сердце мне она пламенем!Господь, направь испытанных страстьюИ сохрани, благой из хранящих, их!И надели их стойкостью явноюИ кроток будь во всех испытаньях к ним.Ах, прочь любовь и все её горести -Спалила сердце мне она пламенем!"

И когда Нур-ад-дин завершил свои последние слова и окончил свои нанизанные стихи, дочь везиря сказала про себя: "Клянусь Мессией и истинной верой, этот мусульманин - красивый юноша, по только он, без сомнения, покинутый влюблённый. Посмотреть бы, возлюбленный этого юноши красив ли, как он, и испытывает ли он то же, что этот юноша, или нет? Если его возлюбленный красив, как и он, то этот юноша имеет право лить слезы и сетовать на любовь, а если его возлюбленный не красавец, то погубил он свою жизнь в печалях и лишён вкуса наслаждения..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала восемьсот восемьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что дочь везиря говорила про себя: "Если его возлюбленный красив, этот юноша имеет право лить слезы, а если его возлюбленный не красив, он загубил свою жизнь в печалях". А Мариам-кушачницу, жену везиря, перевели во дворец накануне этого дня, и дочь везиря увидела по ней, что у неё стеснилась грудь, и решила пойти к ней и рассказать о деле этого юноши и о том, какие она слышала от него стихи, и не успела она до конца подумать об этих словах, как Ситт-Мариам, жена её отца, прислала за ней, чтобы она развлекла её разговором. И девушка пошла к ней и увидела, что грудь Мариам стеснилась, и слезы текут у неё по щекам, и она плачет сильным плачем, больше которого нет, сдерживая слезы и произнося такие стихи: