Люй Бувэй - Вёсны и осени господина Люя (Люйши чуньцю)
Вот это действительно великая жажда выгоды! Когда человек чем-либо ослеплен, он готов принять день за ночь, белое за черное, Яо за Цзе. Поистине велики несчастья, проистекающие из ослепления. Властители погибших государств все были в глубоком ослеплении, разве не так? Поэтому всякий человек, прежде чем достичь знания, должен отринуть ослепление. Только избавившись от пристрастий, можно сохранить в целости свою натуру.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Исправление имен / Чжэн мин
Если имена соответствуют действительности, наступает порядок, если имена извращают действительность, наступает смута. Те же, кто извращает именами действительность, — болтуны. Такие болтают безответственно о возможном и невозможном, соответствующем действительности и несоответствующем, правдивом и неправдивом, ложном и неложном. Поэтому речи благородного мужа говорятся лишь в той мере, чтобы сделать содержание ясным как мудрому, так и немудрому; лишь в той мере, чтобы из них можно было понять, как обстоят дела и куда движется жизнь человеческая; в той лишь мере, чтобы уяснить причины возвышения и краха, узнать истоки смуты и порядка.
Если воздвигается смута, значит, наказания и поощрения не соответствуют деяниям. Даже неумный властитель полагает, что берет на службу мудрых, следует пути добра и действует разумно. Вся беда тут в том, что то, что он полагает разумным, заставляет людей следовать в действительности неразумному; думая, что творит добро, он толкает других на путь порока; думая, что действует разумно, он на самом деле идет против естества. И постепенно наказания и поощрения приобретают ложный смысл, а название и сущность — ложное истолкование. Тогда и мудрые, и глупые, и добрые, и злые могут пойти против природы. И тут уж не приходится ждать, чтобы в государстве не было смуты, а сам ты не подвергся опасности.
Циский Минь-ван был таков, что понимал, что необходимо покровительствовать мужам служилым, но он не понимал, что значит быть служилым мужем. Поэтому когда Инь Вэнь[122] спросил его об этом, он даже не мог ему ответить. Так приобрел у него доверие Гун Юйдань, так получил у него назначение Чжо Чи. Между тем разве не было и доверие Гун Юйданю, и назначение Чжо Чи вредным для него самого делом?
Инь Вэнь предстал перед циским царем, и циский царь сказал ему: "Я так люблю государственных мужей!" Инь Вэнь ответил: "Мне хотелось бы услышать, что вы называете государственным мужем". Царь ничего ему не ответил. Тогда Инь Вэнь сказал: "Предположим, что у нас тут есть некто, кто в услугах родне проявляет почтительность, в службе государю проявляет верность; в дружбе на него можно положиться, в своей общине он почтителен к старейшинам. Если есть эти четыре качества — такой муж может быть назван государственным, так?" Циский царь сказал: "Да, действительно можно назвать такого мужем". Инь Вэнь сказал: "Если бы вы смогли заполучить такого человека, сделали бы вы его своим подданным?" [Царь ответил утвердительно]. Инь Вэнь тогда спросил: "А, положим, такой человек, находясь при дворе и в храме предков, будет жестоко оскорблен, но не станет в ответ сражаться — оставит ли тогда его царь среди своих подданных?" Царь сказал: "Нет. Если дафу подвергся унижению и не сразился в ответ, то это позор для него. Если же это для него позор, то я не могу держать опозоренного на службе". Инь Вэнь тогда сказал: "Но ведь то, что он был опозорен, но не стал защищать свою честь силой, не означает утраты им ни одного из тех четырех качеств, благодаря которым вы согласились считать его мужем государственным. А если он не утратил ни одного из качеств, из-за которых вы согласились считать его мужем государственным, то выходит, что и если бы он утратил хоть одно из качеств мужа, царь перестал бы его считать своим слугой, и, напротив, если бы он не утратил ни одного из качеств мужа, царь также перестал бы считать его своим слугой. Тогда, по-видимому, то, что мы условились называть мужем, вовсе не соответствует тому, что следовало бы так называть?" Царь ничего не ответил.
Инь Вэнь продолжал: "Положим, что нашелся бы такой человек, который стал бы приводить к порядку свое царство и стал бы наказывать тех, кто поступает неправедно, и равно наказывать тех, кто не поступает неправедно; стал бы карать тех, кто виновен, и равно карать тех, кто невиновен, и к тому же сетовать на то, что народом трудно править, — возможно ли такое?" Царь сказал: "Невозможно". Инь Вэнь сказал: "Мне все же кажется, что низшие чины именно таким образом и управляют в Ци". Царь сказал: "Если бы мне, несчастному, и моему правительству было такое свойственно, то если бы народ и не был приведен к порядку, я не стал бы ни на кого жаловаться. Хотя все же надеюсь, что до этого еще не дошло". Инь Вэнь тогда сказал: "Что ж, тогда я не в силах молчать и прошу разрешить мне объясниться. Есть царский указ, который гласит: "Тот, кто убил, умрет; тот, кто причинил увечье, будет подвергнут пытке". Тот, кто даже перед лицом глубокого унижения не смеет сразиться с обидчиком, лишь буквально исполняет царский указ. И вот тот же царь говорит: "Тот, кто подвергается оскорблению, но не желает биться за свою честь, — опозорен". Видимо, тогда то, что называют позором, в действительности позором не является; и тот, кто считается подданным, на самом деле не есть подданный — в противном случае получилось бы, что царь карает того, на ком нет вины". Циский царь ничего не ответил.
Когда в суждениях таковы, как этот царь, тогда царство в опасности, тело под угрозой, так что приходится бежать потом в Вэй. А между тем этот самый циский Минь-ван был старшим ленником мэнхоу дома Чжоу, которому оказывал знаки внимания сам Тай-гун, благодаря которому Хуань-гун установил ба-гегемонию и который разбирался в том, как Гуань Чжун отделял имя от сущности!
КНИГА СЕМНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Распознавать удел / Шэнь фэнь
Всякий властитель должен понимать, что есть мера, лишь тогда он в состоянии будет навести полный порядок, так что пути разврата, фальши, лицемерия и интриг окажутся закрытыми, а дурным влияниям неоткуда будет явиться. Наведение порядка в самом себе и в государстве — умения одного рода. Если, положим, все разом возьмутся обрабатывать общий участок земли, работа пойдет медленно, поскольку все будут мешать друг другу. Если же землю разделить на участки, дело пойдет споро, так как ничто не будет его задерживать. У властителя тоже, можно сказать, своя земля, земля, общая господину и его слугам, и если они станут обрабатывать ее совместно, слуги станут стремиться больше работать на себя, и господину не удастся этому воспрепятствовать. Создать доброе трудно, но использовать доброе легко. Как узнать, что это именно так? Если человек и конь побегут рядом, человек, конечно же, не сможет обогнать коня. Но если он запряжет коня в повозку, а сам взойдет на нее и так поставит коня себе на службу — конь не сумеет обогнать человека.
Умение властителя управлять служивым людом — это тот же случай, что и с конем в упряжке: среди чинов немало таких, с кем ему не потягаться. Но если властитель будет действовать так, как если бы чины у него были запряжены в колесницу, и не будет упускать управление ею, тогда все добрые станут источать силы и умение, а ловкачи и краснобаи, льстецы и болтуны, жулики и проходимцы не найдут щели, куда они могли бы просочиться со своими порочными намерениями; мужи же прямые и достойные, скромные и порядочные, верные и великодушные станут соперничать между собой в усердии на службе.
Колесница властителя опирается на вещи, и если он уделяет внимание законам власти над вещами, он способен вступить в обладание всеми четырьмя полюсами. Если же он не постиг законов использования вещей, он будет ими наносить вред самому себе, они охватят его ум и отнимут силы, и тогда подданные перестанут слушать его поучения и начнут жить своим умом. А коль скоро это случается, все чины начинают волноваться, беспокоиться и смущаться, младшие и старшие начинают соперничать друг с другом, все пороки возрастают разом. Власть тогда в опасности, авторитет колеблется, каждый правит у себя дома, и становится невозможным ни наставить, ни убедить. Так всегда обстоят дела в государстве накануне гибели.
Колесничий Ван Лян неподражаемо правил лошадьми оттого, что понимал каждое их движение и контролировал его поводьями, так что ни один из четверки коней не смел лениться. Когда обладающий путем властитель правит именно так же тьмой подданных — у него свои поводья.
На что же походят его поводья? Эти поводья именно и есть не что иное, как исправление имен и распределение обязанностей — поводья порядка. Поэтому знание сути вещей и делает возможным их правильное именование. Лишь в этом случае можно достичь знания их природы. Послушай их речи, и узнаешь, из какого они теста, и тогда не будет ни упущений, ни смуты. Если имен много — это означает, что они не соответствуют обозначаемым ими сущностям; если много деяний — это означает, что они не отвечают своему назначению. Посему властитель не может не уделять внимания наименованию и разграничению вещей. Если он не будет разбираться в наименованиях и их разграничении, это будет препоной и препятствием в делах, причем препоны и преграды воздвигаться будут не подданными, а самим государем. Ведь среди подданных Яо и Шуня были не одни лишь преданные долгу, а среди подданных Тана и Юя были не одни лишь верные государю — однако же эти цари умели с ними управиться. Среди подданных Цзе и Чжоу были не одни подлецы, — просто правители эти утратили понимание законов управления. Представим себе, что некий человек, которому понадобился бы буйвол, стал спрашивать лошадь, а когда ему понадобилась бы лошадь, стал спрашивать буйвола — несомненно, он не получил бы искомое. Если бы при этом он стал требовать с угрозами и гневом, должностные лица начали бы роптать и огорчаться, и даже среди самих буйволов и коней возникли бы волнение и беспокойство. Чины царства и представляют собой этих ответственных лиц, а вещи подобны табуну буйволов и коней. Когда их неправильно именуют, когда их должностные обязанности четко не распределены, а наказания и штрафы применяются в избытке — не избежать большой смуты. Если кого-то считают мудрым и понимающим, а он туп и невежествен на самом деле, если считают кого-то возвышенным и добродетельным, а на самом деле он подл и низмен, если кого-то восхваляют за целомудрие и чистоту, а добродетель его весьма сомнительна, если кого-то назначают на место, чтобы он блюл законы ради общего блага, а на самом деле он занимается только собственной мошной, если кого-то берут на службу, предполагая за ним мужество и отвагу, а он оказывается малодушным и трусливым, то все эти пять случаев напоминают о том, как вола принимают за коня, а коня — за вола. Это и есть неправильность именования!
