Ли Юй - Две подвески к вееру
– Теперь ты сознаешься или нет? – снова последовал вопрос чиновника.
Цзян покачал головой.
– Ваше превосходительство, в чем я должен признаваться, если никакого блуда я не совершал?
Правитель приказал палачам бить Цзяна самыми тяжелыми батогами и определил меру: сто палок. На сей раз Цзян Юй не выдержал мучений.
– Я сознаюсь! – закричал он.
Правитель дал указание экзекуторам немного ослабить удары, что те и сделали, однако Цзян снова потерял сознание. Впрочем через некоторое время он вновь пришел в себя и стал давать показания.
– Сноха Чжао действительно приходила ко мне, а эту подвеску она обронила намеренно, пытаясь меня соблазнить, только я на блудодейство не пошел, поскольку строго чту законы. Ваше превосходительство, если вы мне не верите, допросите эту женщину?
– Вызвать сюда женщину Хэ – последовал приказ.
Надо вам знать, любезные читатели, что наши судьи, разбирая судебные дела о блуде, прежде всего обращают внимание на внешний облик женщины. Если ликом она некрасива, то судья нередко оказывается в затруднении: то ли ее подозревать, то ли ей поверить. Если дама лицом приятная и смазливая, судья обычно нисколько не сомневается в том, что женщина способна на блуд. Ему и так все ясно без лишнего допроса.
Девица стояла на коленях возле дверей судебной залы. Правитель велел подвести ее ближе. Испуганная женщина на своих маленьких спеленутых ножках с трудом преодолела расстояние в какие-то три чжана. На это ей понадобилось чуть ли не четверть часа, а может и того поболе. Но вот, наконец, она приблизилась к столу, за которым сидел господин правитель Цянь и опустилась перед ним на колени. Склонилась она так легко и мягко будто все ее тело было лишено костей. Она походила на травинку, прибитую к земле порывом ветра. Нежное и хрупкое создание, она сейчас напоминала прекрасную деву с картины известного художника.
– Подними голову! – приказал ей правитель.
Он увидел прелестное белоснежное личико, полное стыдливого очарования. На лице выделялись пунцовые губки, такие яркие, будто они были пропитаны алой кровью. В связи с этим вспоминаются такие слова: «Дальние горы, как на чудной картине; воды что «осенние волны» струятся-текут!» Есть и другие слова: «К белым и алым краскам лица ничего боле прибавить нельзя!» Правитель довольно рассмеялся, однако лицо тут же стало снова суровым.
– Судя по твоему внешнему виду, любезная, ты создание несомненно блудливое! Взгляните на нее, она даже к допросу умудрилась припудриться и подмазать помадой губки! А как она в присутствии изгибает свой стан, как она жеманится! Совершенно ясно, что ты великая греховодница, для меня твой блуд очевиден!
Почтенные читатели, вы спросите, почему же все так обернулось? Извольте, я охотно отвечу. Дело в том, что правитель области был человеком хотя и честным, но довольно простодушным и даже немного трусливым. Он, к примеру, страшно боялся своей супруги и прочь бежал от всех красивых женщин. Он был убежден, что все дамы Поднебесной пудрятся и помадятся, дабы специально подчеркнуть алость своих губ и белоснежность лика, а чтобы показаться более грациозным они нарочно изгибают свой тонкий стан. Чиновник не мог себе представить, что краски лица у девицы Хэ вполне естественные: их не сотрешь и не смоешь. Увы, наш правитель, этого понять не мог.
– Признавайся, как вы с Цзяном вступили в преступную связь! Отвечай по-хорошему, иначе подвергнешься жестокой пытке!
Молодая женщина заплакала.
– Не было у меня с ним никакого блуда! В чем же мне признаваться?
Правитель приказал экзекуторам втащить тиски для сжимания пальцев. Стражники, оглашая воздух громкими криками, схватили нежные ручки несчастной женщины. Хрупкие пальчики, похожие на нежные ростки бамбука, очутились в особых трубках, которые экзекуторы с силой сжали. Хэ застонала от боли, ее тело содрогнулось. Весь облик несчастной говорил о страдании, которое она испытывала.
– Цзян Юй только что признался в том, что яшмовую подвеску ты намеренно подбросила ему в дом, так как намеревалась его соблазнить. Он сваливает всю вину на тебя, а ты, между тем, пытаешься его выгородить!
– Пускай великое Небо станет высшим свидетелем! – молодая женщина повернулась к Цзяну. – Ответьте мне честно, когда я подбрасывала вам эту подвеску?… Все было совершенно не так, как вы здесь наговорили! Я жила в дальнем помещении дома, а вы, занимаясь своим учением, пытались со мной заигрывать, видно хотели меня соблазнить. Чтобы избавиться от ваших надоедливых приставаний, я была вынуждена переехать в другую часть дома – в переднюю, однако вы тут же последовали за мной. Из-за ваших легкомысленных действий у свекрови и свекра возникли подозрения. Вот почему я очутилась здесь, в этом суде. Я вас ничем не обидела, почему вы причиняете мне такое зло? – женщина снова заплакала.
В голове правителя пронеслась мысль: «И тот и другой говорит почти одно и то же, значит они сговорились. Да и как иначе, он – молодой, красивый, она такая прелестница, а в доме их отделяет всего-то тонкая стенка! Рано или поздно все равно это должно было случиться! Как гласит поговорка: «Сухой хворост ждет жаркого пламени!» Однако мне все-таки следует допросить ее законного мужа. Посмотрим на него, каков он собой? Если наружностью он похож не этого Цзяна, мне придется еще раз все хорошенько обдумать, если же обликом он некрасив, значит, его жена совершила блуд!» Правитель отдал приказ:
– Цзян Юя отправить в темницу, а завтра привести в управу сына истца – мужа сей женщины. Я должен его допросить! После этого вынесу окончательный приговор!
Итак, Цзян Юя бросили в узилище, в коем ему, начиная с этого дня, пришлось влачить самое жалкое существование. Тюремщики требовали денег, а у него в кошеле не осталось даже полушки. А ведь в тюрьме ему надо было как-то питаться и залечивать изувеченные пытками ноги. Чем за все это платить? У Цзяна оставался лишь один выход; попросить деньги в долг у своего будущего тестя Лу. Надо вам, однако, сказать, этот самый Лу уже давно раскаивался в том, что дал свое согласие на помолвку дочери с бедолагой Цзяном. А тут еще эта история, которая с ним приключилась. Сейчас Цзян был для него все равно, что гвоздь в глазу или едкий уксус в ноздре! Денег он ему, понятно, не дал, а посланцу от Цзяна сказал так:
– Денег в долг ему дать не могу, ибо их у меня нет! Но если он согласен добровольно отказаться от свадебного договора, я готов ему помочь.
Цзян находился в столь бедственном положении, что ему было сейчас не до церемоний. Он тут же написал отказную бумагу, за что получил от Лу жалкую кроху серебра. С этими деньгами он смог теперь немного продержаться.
Несколько дней правитель Цянь не прикасался к делу о блудодействе, ибо пребывал в заботах по поводу приезда высокого начальства. Наконец, казенные хлопоты закончились и он вернулся к прежним обязанностям, то бишь к рассмотрению судебных дел. Прежде всего он приказал вызвать в управу Сюйлана – сына Чжао. Остальных участников дела он покамест оставил в покое. Чжао Сюйлан предстал пред очами чиновника, который собирался его допросить. Правитель внимательно оглядел парня. Что же он увидел? Пожалуй лучше всего наружность парня описать стихами, сложенными на мотив «Луна над Западной рекой».[15] Послушайте их.
Лицо его словно покрытоЧерным лаком, блеск давно потерявшим.Волосы сбились в клубок,В коем видны пожелтевшие нити.Капля висит у ноздри,Возле глаз скопились жира комочки.А на коже лица оспины-ямкиИ отметины пятен родимых.Безобразен облик его,Кажется собраны в нем все недостатки.Если же хорошенько к нему присмотреться,Вы заметите еще один недостаток:Парень таращит глаза и сильно косит,Будто в них щепка застряла.
С первого взгляда на страшную рожу парня чиновник все понял, задал ему несколько вопросов, но ни одного вразумительного ответа от него так и не получил? «Экая дубина!» – подумал правитель Цянь.
– Приведите сюда Цзян Юя! – приказал он служащим. – С этим дурнем все ясно!
Стражники втащили Цзяна в присутственную залу. Ноги у несчастного не сгибались.
– Будешь говорить или нет? – крикнул правитель. Молодой ученый не изменил своих показаний и держался прежних слов.
– Взять его в колодки, – взревел Цянь.
Любезные читатели, вы, возможно, подумаете: какая же это пытка, если Цзян способен ее вынести дважды. Может быть, он выкован из железа? Одну такую пытку он уже вытерпел, но до конца так и не сознался. Увы, на сей раз, дабы избежать жестоких мук, молодой ученый был готов признать любые преступления, пускай даже ему грозят тяжелыми батогами или ссылкой, а может, еще более суровой карой, вроде усекновения головы отсечения ступней ног или даже четвертования. Лишь бы немного пожить! Как говорится: «Лишний день жизни куда лучше смерти на тысячи лет!»
