Абу Мухаммед аль-Касим аль-Харири - Макамы
Шейх в ответ:
— Нет, пусть тебя покарает Аллах, пусть будет язык твой весь в волдырях, пусть кровь забурлит, как крутой кипяток, и к цирюльнику кинешься ты со всех ног. А цирюльник тот будет с ланцетом тупым, неопрятный, сопливый, с характером злым, он ручищею грязной будет вены тебе взрезать и громко при этом ветры пускать!
Продолжал аль-Харис ибн Хаммам:
— Увидел тут юноша, что старика не проймешь, как закрытую дверь головой не пробьешь. Решил он спора с ним не вести и как можно скорее прочь уйти. Понял тут шейх, что с юнцом обошелся он слишком жестоко и сам заслуживает упрека. Захотел он с ним помириться и от алчности своей отступиться. Но больной уж и слышать не желал о леченье и только в бегстве видел спасенье. И снова пошли они спорить и пререкаться, бранью друг друга осыпать и ругаться, при этом юноша сильно руками махал, так что одежду свою порвал. Тут зарыдал он, оплакивая свое невезение — и на платье дыры, и в ушах оскорбления. Кинулся шейх его утешать, раскаиваясь, что язык не сумел сдержать, но уговоры не помогали и лишь новые слезы из глаз юнца исторгали. Жизнь свою в жертву клялся шейх принести, лишь бы горести от него отвести. Потом сказал ему:
— Неужто плакать не надоело? Ты терпеть не приучен — это не дело! Разве не слышал ты слово «прощение»? Ведь об этом сказано в стихотворении:
Ты гнева огонь гаси своей незлобивостью.Поверь, что незлобие — ума украшение.Научит оно прощать и жизнь усладит твою:Ведь плод самый сладостный на свете — прощение.
Ответил юноша:
— Если б ты знал все мои несчастья, то проявил бы больше участья. Но чья кожа чиста — разве тот понимает, как покрытый коростою страдает?
Потом он как будто голосу разума внял, рыданья свои унял, на рваный рукав указал и сказал:
— На себе я ношу все свои пожитки, так возмести же мои убытки.
Шейх ответил:
— Увы, ничем я тебя не ссужу, концы с концами я еле свожу. Взывай об участье к тем, кто богаче, — быть может, тогда тебе улыбнется удача.
Тут старик присутствующих поднял, к щедрости их призвал и, ряды обходя, такие стихи повторял:
Клянусь я Каабою[334] святой,Во всех концах земли воспетой,Куда паломники толпойСтекаются, в ихрам[335] одеты:Будь вдоволь денег у меня —Не взял бы в руки я ланцетаИ о деяниях моихГремела слава бы по свету.Тогда бы юноша-беднякНе испытал обиды этой,Услышал бы из уст моихНе окрик злой — слова привета.Увы, у яростной судьбыНисколько состраданья нету!Так на кого нам уповать,Коль голодны мы и раздеты?
Продолжал аль-Харис ибн Хаммам:
— Был я первым, кого растрогала шейха мольба и опечалила злая его судьба. Два дирхема[336] я ему протянул и сказал:
— Это тебе, даже если ты и солгал.
Шейх обрадовался первому подаянию и счел его добрым предзнаменованием. И правда, дирхемы к нему потекли рекой — каждый жертвовал щедрой рукой. Вскоре наполнилась его сума — как видно, лицом к нему обернулась удача сама. Возликовал он при виде богатства такого и сказал, к юнцу обращаясь снова:
— Урожая этого и ты посадил семена, значит, доля, твоя с моею равна. Давай же доходы свои измерим и по-братски разделим.
На две равные кучки монеты они разложили и, друг другом довольные, меж собою мир заключили. Увидев, что закончено дело, к шейху я подошел несмело и сказал:
— Лихая болезнь на меня напала, в жилах вся кровь огнем запылала. Пришел я помощи у тебя попросить — не можешь ли ты мне кровь отворить?
Он пристальный взор на меня устремил и, голос понизив, проговорил:
Не правда ли, славную сцену с сыночком мы разыграли?Притворством своим и обманом мы денег насобирали —Как будто бы вдруг из пустыни в райские кущи попали.Подобного мне витию ты слышал в жизни едва ли!Поверь, что мои заклинанья любые замки открывали,А речи мои колдовские любые умы пленяли.Я знаю, Александрийца[337] еще до меня прославляли,Но он словно мелкий дождик, что шел перед ливнем вначале.
Заключил аль-Харис ибн Хаммам:
— Эти стихи вывели правду наружу, и я признал известного ас-Серуджи. Я стал порицать его, что нечестно живет и сыну пример дурной подает. Отмахнулся он от моих упреков и слушать не пожелал намеков. И лишь промолвил, не скрывая укора:
— Разутому всякая обувь впору.
Вид оскорбленный на себя напустил и вместе с сыном прочь поспешил.
Перевод В. Кирпиченко
Харамийская макама
(сорок восьмая)
Передавал аль-Харис ибн Хаммам слова Абу Зейда Серуджийского[338]: «С тех пор как верблюда я оседлал и прощальный взгляд от родных оторвал, стремился я страстно увидеть Басру[339], потому что во многих книгах читал и от путешественников слыхал, что науки в том городе процветают, красоты взор ублажают, а святыни душу привлекают. Стал я усердно Аллаха просить, чтобы помог он мне на басрийскую землю ступить, в городе Басре расположиться, чудесными видами насладиться.
Когда же случилось попасть мне в Басру, я понял, что пыл мой не был напрасным:
Сей город — для взоров людских утешение:Манит чужеземца и дарит забвение.
Однажды я вышел, когда солнце еще не вставало, но краска ночи уже слиняла, а петушиное пенье рассвет возвещало. Мне хотелось по городу побродить — душу повеселить. Кружил я по улицам и переулкам, сворачивал в закоулки, пока не вышел к большим домам, где обитает племя бану харам. Дворы в том квартале широкие, постройки красивые и высокие, бассейнов с чистой водою много, и к мечети протоптана дорога: людей различных там встретишь, их качества редкостные приметишь.
И чего только нет в этом славном квартале,Удивительней место увидишь едва ли.Там соседи найдутся на разные вкусы:Есть отважные духом, есть слабые трусы.Тот стихами Корана навеки пленился —Этот голосу струн навсегда покорился.Тот для мысли своей ищет путь воплощенья —Этот жаждет богатству найти примененье.Кто прилежно жует, кто усердно читает —Или челюсти, или глаза утомляет.Там беседа ученая за полночь длится —Тут поет, словно птица, красотка-певица,Кто учения сладостный плод пожинает,Кто, с деревьев срывая, плоды пожирает.Можешь там приобщиться к мужам богомольным,Можешь вдосталь упиться напитком крамольным.Можешь там обрести и пристойного друга,И такого, что чашу пускает по кругу.
Целый день по улицам я скитался, красотами любовался. Когда же солнце склонилось к закату, я увидел мечеть, убранную богато. Но самым лучшим ее украшением были люди, достойные уважения, — ученые этой земли; сидели они в мечети и о грамматике спор вели. К ним поближе решил я расположиться — не для того, чтобы к мудрости приобщиться, а чтобы тучу их щедрости заставить дождем пролиться.
Но тут прозвучал муэдзина призыв, все пошли на молитву, спор прекратив, в ножны мечи вложив. Встали все по местам, вышел вперед имам[340], и меня отвлекло послушание от добывания пропитания, а земные поклоны — от поисков богачей, к беднякам благосклонных.
Когда же люди собирались пойти домой, выполнив долг священный свой, выступил вдруг человек средних лет, солидного вида, красиво одет и обратился к собранью учтиво с такою речью красноречивой:
— О соседи, вы ближе мне, чем родня, ваши жилища — прибежище для меня, с вами в отчий дом превратилась чужбина, как для Мухаммеда — Медина[341]. Знаете ли, что платье благочестивых деяний лучше самых роскошных одеяний, что в этом мире лучше быть без одежды, чем на будущий мир потерять надежду, что вера — самый мудрый совет, что в ней одной — направляющий свет? Наставник достоин уважения, как и тот, кто просит его наставления. Твой брат настоящий — кто тебя укоряет, а не тот, кто всегда извиняет. Тот истинный друг, кто правду не скроет, а не тот, кто ошибки твои покроет.
И ответили ему присутствующие:
— О любящий друг, о друг наш любимый! Желание наше неутолимо: раскрой нам смысл твоих загадочных слов, сними с них искусно расшитый покров. Скажи, что ты хочешь от нас, — и просьбу твою мы исполним тотчас. Клянемся тем, кто нам дружбу твою подарил и нами семью тебе заменил, мы поможем тебе, чем сумеем, — ни советов, ни денег не пожалеем.
Он ответил:
— Пусть Аллах за добро вас наградит и от зла оградит! Не исходит из ваших душ кривды туман, не грозит собеседникам вашим ложь и обман. Не разочаруется в вас тот, кто в чем-то сомневается, — любая тайна вам открывается. Я скажу вам о том, что́ грудь мне терзает и терпенье мое истощает. Когда вы услышите об этом, помогите, прошу вас, мне добрым советом.
