Абу Мухаммед аль-Касим аль-Харири - Макамы
Старик похвалил Малыша, и тот на место пошел не спеша.
Потом он позвал:
— Подойди, Слоненок, хитрый, как дьяволенок!
Выступил рослый юноша — горе влюбленным, красивей яйца страусиного, что лежит на лугу зеленом; и шейх сказал ему:
— Тебе покажется трудным едва ли сделать, чтобы во всех строках буквы начальные с конечными совпадали.
Ответил юноша:
— Учитель, слушай, и пусть у врагов твоих оглохнут уши:
Наши души терзает страстей ураган,Насыщает их сладкий греховный дурман,Навлекая на разум глубокий туман.Не потворствуй страстям — в них и ложь и обман,Неустанно читай вдохновенный Коран,Неизменно ты пост соблюдай в рамадан[329]!Нападет на отступника злобный шайтан —Не спасет от него и могучий султан.Нам для жизни Аллахом путь праведный дан —На заре пусть отправится твой караван!
Шейх сказал:
— Обрадовал ты меня! Буду я за тебя молиться до последнего дня.
Потом он отдал приказ:
— А ты, Говорун знаменитый, выстрой в своих стихах слова все по алфавиту!
Вышел юноша, взором остер; лицо его было светлее, чем радушных хозяев костер. Очень громко, что было сил, стихи он такие заговорил:
Аллаха благое велениеГотовит друзьям единение.Желание зависть использует —Какое лукавое мнение!Надежда — опора печальному —Рождает святое терпение,Уменье философа хитрогоЦенить червяка шевеление.Щедрее щедрот эха юностиЯснеющей яви явление.
Старец юношу похвалил и такие слова ему говорил:
— Язык твой ловок, и ум не туп, горе тому, кто будет с тобою груб! Ты юн, но память твоя таит больше сокровищ, чем в недрах земля хранит!
Чистой водою знания всех я вас напоил и словно копья ваши умы отточил. Вспоминайте меня — и я буду вас вспоминать; остерегайтесь неблагодарными стать!
Сказал аль-Харис ибн Хаммам:
— Я подивился, веря ушам с трудом, — как глупость смешана с удивительным мастерством. Стал я разглядывать шейха внимательно, внешность его изучать старательно, но был я как путник осторожный темной ночью в пустыне бездорожной. Долго длилось мое заблуждение, затянулось смущение, но тут пригляделся ко мне старый плут и с усмешкой сказал:
— Нынче прежних друзей уж не признают!
Намек его сразу я угадал и по улыбке Абу Зейда узнал. Я упрекнул его:
— Каким же ветром в город глупцов тебя занесло? И зачем ты избрал дураков ремесло?
Посерело, как пепел, лицо Абу Зейда, во взоре погасло пламя, и он ответил мне такими стихами:
Решил я учителем в Химсе пожить,Чтоб сладкую долю глупцов разделить —Всегда к дуракам благосклонна судьба,Богатством спешит их страну наделить,А умный что вьючный осел во дворе,И как же о доле его не тужить!
Потом он сказал:
— Ремесло учительское хорошую прибыль дает и недаром лучшим товаром слывет. Оно считается ремеслом благородным и Аллаху всевышнему угодным, людям внушает оно почтение, вызывает всеобщее уважение. Окружает учителя паства смиренная, приказу послушная неизменно. Учитель властвует, как эмир, распоряжается, как вазир[330], он подобен могущественному владыке, облеченному властью великой. Но приходит в расстройство ум его славный, и глупость скоро становится явной: он словно в ребенка превращается снова, от него не услышишь ты разумного слова.
Я сказал:
— Спасибо за мудрейший урок, ты нашего времени великий знаток, чародей, которому сердца подчиняются, перед кем слова ковром расстилаются!
Так, погруженный в его красноречья поток, я пробыл в его компании сколько мог. А когда веселые дни сменились тяжелыми днями, расстался я с ним, обливаясь слезами.
Перевод А. Долининой
Хаджрийская макама
(сорок седьмая)
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
— В Хаджр аль-Йемаме[331] меня одолело недомогание, и почувствовал я потребность в кровопускании. Мне указали шейха, что кровь отворяет ловко и в этом деле имеет большую сноровку. Не мешкая слугу я за шейхом послал и ожидать его с нетерпением стал. Слуга помчался — не догнать скороходу — и пропал, точно канул в воду. Я уж думал, что он меня покинул иль но дороге где-нибудь сгинул. Наконец он вернулся в большом огорчении, не исполнив моего поручения. Рассердился я:
— Ты Финда медлительней[332]! Тебя ожидать — муки любой мучительней!
Слуга стал клясться своей головою, что лекарь, мол, занят, у него от больных нет отбою. К цирюльнику я побрезговал обращаться и хотел уж от намерения своего отказаться, но известно — коли нужда прижмет, каждый сам в отхожее место дорогу найдет. На ноги встав с трудом, я отправился к шейху в дом. Нашел я там старца, с виду чистого, в движениях быстрого, окруженного толпой посетителей и кольцом зрителей. К лекарю повернувшись спиной, стоял юноша стройный с непокрытою головой. Старец юноше говорил:
— Вот ты голову обнажил, а денег не предложил, затылок свой подставляешь, а карман зажимаешь. Но я не из тех, кто довольствуется обещаниями пустыми или ищет источник в безводной пустыне. Заплатишь мне монетой наличной — из двух вен тебе кровь отворю отлично. А если скупиться станешь и жаться, то лучше тебе отсюда убраться.
Юноша сказал:
— Клянусь запрещающим ложь и обман, пуст, к сожалению, мой карман. Но поверь, будет щедрою плата мои. Я прошу отсрочки лишь на два дня.
Шейх ответил:
— Кто же нынче посулам доверяет? Они как саженцы, что едва подрастают. Кто знает, погибнуть им суждено или жить, засохнуть или плодоносить? Дадут ли они урожай обильный или к земле поникнут бессильно? Кто поручится, что, выйдя за дверь, ты не забудешь того, что обещаешь теперь? В наше время уменье простака провести у дошлого люда в великой чести. Ради Аллаха, избавь меня от хлопот — у меня их и так полон рот!
Юноша при этих словах смутился, к шейху поворотился и сказал:
— Клянусь Аллахом, кто от слова своего отступает — подло и скверно поступает. Поверь, что допустит клятвы своей нарушение только тот, кто низкого происхождения. Если бы знал ты, кто я таков, не сказал бы мне обидных слов. В своем неведении ты меня оскорбил, словно место святое мочой осквернил. Ах, сколь тягостно на чужбине в безвестности пребывать! Лишь поэту под силу так прекрасно об этом сказать:
Изгнанник, даже богатый, терпеть принужден униженья,А что ж говорить о бедном, кто знает одни лишенья!Но благородства не скроет и жалкое положенье,Как мускуса не испортят толченье и размельченье.Ты яхонт в костер бросаешь в видишь: горят поленья,А яхонт — все тот же яхонт, внушающий восхищенье.
Старик рассердился:
— Горе отцу твоему, горе роду всему! Разве годится хвалиться высоким рождением и знатным происхождением там, где затылок тебе надрезают и кровь отворяют? Допустим, и впрямь ты знатного рода и благородна твоя порода. Что из того? Ведь затылок твой таков же, как и всякий другой. И будь ты даже царских кровей, болезнь не вылечишь без лекарей. Советую, слов понапрасну не трать — того, что ты просишь, я не могу тебе дать. А хочешь хвалиться, хвались не предков величием, а денег наличием, хвастайся не корнями, а дорогими камнями, гордись не происхождением, а достойным среди людей положением. Не слушайся зова тщеславия — оно унижает; не следуй веленью страстей — они рассудка лишают. Воистину мудро сказал поэт, давая сыну совет:
Мой сын, иди прямым путем вперед —Прямое дерево свободно вверх растет,Но если ствол его перекрутить,То гибели его пришел черед.Не повинуйся жадности, терпи,Когда жестокий голод чрево жжет.Того, кто подчиняется страстям,С высот низвергнет гибельный полет.Корми убогих, ближним помогай —И благородным всяк тебя сочтет.Держись того, кто в горе не предастИ кто тебя в разлуке верно ждет.Прощай обиды, злобы не таи,Чтоб не лежал на сердце тяжкий гнет.Не жалуйся — где умный промолчит,Там глупый плачет ночи напролет.
Выслушав стихи со вниманием, юноша обратился к собранию и воскликнул:
— Достойно удивления подобное поведение! Дела его речам не под стать, он мягко стелет, да жестко спать!
И, гневом пылая, к шейху он обратился, жемчужины слов роняя:
— Стыдись, на красивые ты щедр излияния, а на добрые скуп деяния! Проповедовать добродетель умеешь, а сам и дитя родное не пожалеешь. Если упорство ты проявляешь, потому что цену себе набиваешь, то пусть же зачахнет промысел твой, пусть ни один к тебе не заглянет больной, пусть все люди забудут, кто ты, пусть, как цирюльник мадаинский[333], будешь ты без работы, пусть иссякнут твои доходы, словно в знойной пустыне воды!
