Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ.
Цзя Чжэн не осмелился больше произнести ни слова и, несколько смущенный, вышел вместе с Цзя Шэ.
Матушка Цзя пришла в прекрасное расположение духа и велела передать на кухню, чтобы готовили вино и закуски. Она хотела любоваться цветами.
– Баоюй, Хуаньэр, Ланьэр! – приказала она. – Пусть каждый из вас сочинит по стихотворению в честь такого радостного события! Дайюй только что поправилась, и ее утруждать не нужно. Но если она пожелает, пусть прочтет и исправит стихотворения!
Затем матушка Цзя обратилась к сидевшей напротив нее Ли Вань:
– А ты и все остальные будут пить со мной вино!
– Слушаюсь, – ответила Ли Вань и прошептала Таньчунь: – Это ты все затеяла!
– Почему я? – удивилась Таньчунь. – Ведь нас не заставили сочинять стихи!
– Не ты ли придумала поэтическое общество?! – напомнила Ли Вань. – Вот и приходится теперь воспевать яблоньки!
Все рассмеялись.
Вскоре накрыли столы, и все принялись за вино. В угоду матушке Цзя девушки говорили только о веселом.
Баоюй подошел к бабушке налить ей вина и, пока шел, сочинил такие стихи:
Да разве может так случиться,Чтобы упала вдруг айва?О нет! Вокруг нее спокойноЦветут цветы. Им счета нет.У бабушки почтенный возраст,Но вечно в ней весна жива:Когда к Ковшу подходит солнце,Ее, как сливу, ждет расцвет![56]
Затем сочинил стихотворение Цзя Хуань:
Травы, деревья, как водится, зазеленели,Ибо почуяли: снова настала весна.Если ж случилось: айва до сих пор не раскрылась, —Значит, ошиблась во времени года она.В мире людском очень много чудесных явлений,Но изо всех одному поражаемся мы:Чудный цветок распускается в нашем семействе,И не весной и не летом, а в холод зимы.
Цзя Лань, в знак особого почтения, написал стихотворение уставным почерком и преподнес матушке Цзя. Она велела прочесть стихотворение вслух. И Ли Вань стала читать:
Ничего, что бледнеют цветы до весны,Застывая за дымкой тумана:Ведь они после зимнего снега цветутИ при инее белом – румяны.И не надо считать, что у этих цветовЖажды жизни и радости мало, —Постоянно к расцвету стремятся они,Дополняя отраду бокала!
Стихотворение старой госпоже понравилось, и она промолвила:
– Я не очень разбираюсь в стихах, но, по-моему, Цзя Лань сочинил хорошо, а Цзя Хуань – плохо… Ну, теперь давайте есть!
Баоюй был очень доволен, что у матушки Цзя хорошее настроение, и подумал: «Яблоньки засохли в тот год, когда умерла Цинвэнь, а ныне снова расцвели. Для всех нас это счастливое предзнаменование, и только Цинвэнь не может ожить подобно цветам!»
Радость его сменилась скорбью, но тут он вспомнил, что Фэнцзе обещала ему в служанки Уэр, и в голове мелькнуло: «А может быть, цветы распустились по случаю прихода этой девочки?..»
К нему вернулось хорошее настроение, и он снова принялся шутить и смеяться.
Пробыв в саду довольно долго, матушка Цзя собралась, наконец, домой, а за ней последовали и все остальные.
Навстречу им попалась Пинъэр, она, смеясь, проговорила:
– Моя госпожа не смогла прийти и послала меня прислуживать старой госпоже. Она велела передать Баоюю два куска красного шелка, чтобы украсить яблоньки. Пусть это будет поздравлением с радостным событием.
Сижэнь взяла шелк и поднесла матушке Цзя.
– Как хорошо придумала Фэнцзе! – воскликнула старая госпожа. – Поздравление поистине необычное!
– Вернешься домой – поблагодари от имени Баоюя свою госпожу, – сказала Сижэнь, обращаясь к Пинъэр. – Если ее пожелание осуществится, мы все будем рады!
– Ай-я! – вдруг воскликнула матушка Цзя. – Подумайте только – Фэнцзе больна, но обо всем помнит, обо всем беспокоится! Ее подарок как нельзя кстати!
Когда матушка Цзя удалилась, Пинъэр сказала Сижэнь:
– Моя госпожа уверена, что цветы распустились не к добру! Но чтобы в доме не тревожились, она просит тебя украсить яблоньки красным шелком, пусть все думают, что грядет радостное событие, и тогда всякие толки и пересуды прекратятся.
Сижэнь проводила Пинъэр, и мы пока их оставим.
А сейчас вернемся к Баоюю. В это утро, одетый в меховую куртку, он сидел дома, но то и дело выбегал полюбоваться распустившимися цветами и не переставал радоваться, забыв обо всех горестях и печалях. Узнав, что в сад идет матушка Цзя, он надел курму и побежал ей навстречу. А о своей яшме забыл.
– Где яшма? – спросила Сижэнь, когда Баоюй вернулся домой и стал переодеваться.
– Я не надевал ее. Положил на столик, тот, что стоит на кане.
Сижэнь поглядела, но яшмы на столике не было. Она стала искать – не нашла. От страха Сижэнь вся покрылась холодным потом.
– Не волнуйся, куда она денется, – стал успокаивать ее Баоюй. – Расспроси служанок!
Сижэнь подумала было, что яшму кто-то спрятал из озорства, и напустилась на Шэюэ:
– Вот дрянь! Шути, да знай меру! Куда ты спрятала яшму? Если потеряешь, не жить нам на белом свете!
– Что ты! – став сразу серьезной, воскликнула Шэюэ. – Разве можно с этим шутить?! С ума ты, что ли, сошла. Может, сама ее спрятала?
Сижэнь поняла, что Шэюэ говорит правду, и сказала:
– О всемогущий Будда! Господин мой, ну куда ты ее сунул?!
– Помню, что положил на столик, – ответил Баоюй. – Поищите хорошенько!
Сижэнь и Шэюэ снова бросились искать, но рассказывать о пропаже никому не решались. Перевернули все сундуки и корзины, а после решили, что яшму унес кто-то из посторонних.
– Но ведь все знают, что в этой яшме жизнь Баоюя?! – говорила Сижэнь. – Кто же осмелился ее унести?! Говорить об этом пока никому не следует, надо потихоньку навести справки. Если взяла какая-нибудь барышня шутки ради, попросим, чтобы скорее вернула, если служанка – потребуем, пообещаем дать взамен все, что угодно, только чтобы господа ничего не знали. Ведь пропажа яшмы – не шутка! Потерять ее – все равно что потерять самого Баоюя!
Шэюэ и Цювэнь направились к выходу, но Сижэнь догнала их и предупредила:
– Только не спрашивайте у тех, кто сюда приходил! Еще подумают, что их заподозрили в воровстве!
Девушки ушли. Но у кого бы они ни справлялись о яшме, все лишь пожимали плечами.
Удрученные, служанки возвратились домой, переглядываясь друг с другом. А уж как был напуган Баоюй, и говорить нечего.
Взволнованная Сижэнь выплакала все слезы. Она не представляла себе, где еще искать яшму, но докладывать об ее исчезновении не осмеливалась.
Все во дворе Наслаждения пурпуром были объяты страхом. Узнавшие о происшествии сбегались сюда со всего дворца.
Таньчунь распорядилась запереть ворота сада и велела двум девочкам-служанкам под присмотром старухи снова тщательно обыскать каждый уголок.
– Кто найдет яшму, будет щедро вознагражден! – обещала она.
Каждый боялся быть заподозренным в краже, а кроме того, надеялся на награду, поэтому искали не жалея сил везде, вплоть до отхожих мест. Но все оказалось тщетным – яшма, словно иголка, исчезла бесследно.
– Дело не шуточное, – проговорила Ли Вань. – И надо пойти на крайнюю меру, не знаю только, удобно ли это.
– Что же именно надо сделать? – наперебой спрашивали ее.
– Раз дело приняло такой оборот, – произнесла Ли Вань, – надо, отбросив щепетильность, раздеть догола и обыскать всех служанок, тем более что, кроме Баоюя, в саду живут одни женщины. Если же и тогда яшма не найдется, придется обыскать старух и служанок, выполняющих черную работу. Что вы скажете?
– Ты права, – отозвались все. – Людей у нас сейчас много; не всех мы хорошо знаем, как говорится, «рыбы смешались с драконами». Мы поступим как ты сказала, а служанки только обрадуются – по крайней мере, с них будет снято подозрение.
Одна Таньчунь не произнесла ни слова. Служанки охотно согласились на обыск, и Пинъэр заявила:
– Обыщите первым долгом меня!
Следом остальные служанки распахнули халаты, вывернули карманы, и Ли Вань все тщательно осмотрела.
– Сестра, неужели и ты научилась заниматься столь недостойным делом! – вскричала Таньчунь, не в силах сдержать возмущения. – Или ты думаешь, что укравший яшму станет носить ее с собой?! Да и зачем она девушкам? Ведь они знают, что яшму считают сокровищем лишь во дворце, а за его пределами она ничего не стоит! Уверена, что яшму украли со злым умыслом.
Все призадумались. Вспомнили, что накануне Цзя Хуань бегал по комнатам, а сейчас куда-то исчез, но молчали, не решаясь высказать вслух своих подозрений.
– На такую подлость способен только Цзя Хуань, – проговорила, наконец, Таньчунь. – Нужно потихоньку позвать его сюда, уговорить отдать яшму, а затем хорошенько припугнуть, чтобы не болтал.
– Верно, верно! – закивали девушки.
– Это дело придется взять на себя Пинъэр, – сказала Ли Вань, – другим не справиться!
– Слушаюсь, – ответила Пинъэр и вышла.
Вскоре она привела Цзя Хуаня. Все держались так, будто ничего не случилось, велели заварить чаю и подать во внутреннюю комнату, а затем оставили Пинъэр наедине с Цзя Хуанем.
