Муким-ханская история - Мухаммед Юсуф Мунши
Наконец, совершенно особое положение в государстве Аштарханидов (как и вообще в среднеазиатских государствах) занимало сословие военных, так называемых сипах, сипахан (или, в просторечии, сипо, сипохо). Это была та реальная сила, которая обеспечивала государям Мавераннахра прочное положение на престоле и безопасность со стороны внешних врагов. Как видно из разных эпизодов исторической хроники нашего автора, регулярных войск при самом хане, в г. Бухаре с ее округом, было не так много. Поэтому в случае необходимости мобилизация войск происходила за счет отдельных провинций. Примеры этого мы находим в столкновении Аштарханида Надир-Мухаммед-хана с индийцами, когда ему на помощь пришел с войском его внук Касим-султан, правитель Мейменэ; в набегах хивинского Ануша-хана на Бухару при Субхан-кули-хане, когда последний приказывал наместникам Балха и Бадахшана выступать со своими войсками к нему на помощь. В свое время Ефремов характеризовал бухарские войска XVIII в. в таких выражениях: “по большой части войско у них разных народов...”, “войско все конница, а пехоты нет”[13]. Эту характеристику следует целиком отнести и к государству Аштарханидов. В нашем источнике нередко говорится о военных походах с армиями, состоящими только из конницы, а в отношении племенного состава войска можно полагать, что Аштарханиды привлекали в состав своих армий все народности, которые жили на их территории. Мухаммед Юсуф отмечает, например, что двухсоттысячное войско Субхан-кули-хана, подступившего к Балху, когда там правителем оказался Салих-ходжа, включало также “казаков, каракалпаков и (прочие) чужие племена”, а защищавший Балх от бухарцев Махмуд-бий аталык вербовал войска из племен белуджей и арабов, живших на территории балхского наместничества. Несомненно, однако, что основную, так сказать, опорную массу аштарханидской армии составляли узбеки; узбеками по происхождению было, очевидно, и большинство военачальников, или эмиров. Наш источник, за очень редкими исключениями, всюду выводит на сцену эмиров из узбекских племен. Если в XVIII в. бухарский временщик Рахим-бек “войско свое жаловал деньгами и ласкал”[14], чтобы укрепить свою власть; если в XIX в. столь “лютый” Насрулла-хан всячески ухаживал за военным сословием еще будучи наследником престола[15], — то в такой же мере и Аштарханиды старались привлечь к себе военное сословие (особенно старших и влиятельных эмиров), чему немало примеров мы находим в нашем источнике. Описанная социальная структура Аштарханидского государства находила свое отражение и в официальной хронике аштарханидских ханов. Современник Аштарханида Надир-Мухаммед-хана, историк Махмуд б. Вели, написавший по поручению этого хана труд “Море тайн в отношении доблестей благородных”[16], оставил нам любопытное описание распорядка происходивших при дворе Аштарханидов пиров и собраний. Он отмечает, что слева от хана (левая сторона считалась самой почетной) находились места накибов — сейидов, ведавших снаряжением и расположением войск во время походов и военных операций; за ними следовали старейшины узбекских племен (столь часто встречающихся у Мухаммед-Юсуфа): дурмен, кушчи, найман, кунграт. Ниже их садился аталык-и бузург, великий аталык; за ним было место огланов, т. е., вероятно, царевичей (а может быть, и командующих правым и левым флангами армии); потом шла менее влиятельная знать тех же племен дурмен, кушчи, найман, а за ними непосредственно были расположены места для представителей карлуков[17]. Рядом помещались представители буйраков а затем шли места других выдающихся по своим способностям и заслугам знатных людей каждого улуса (владения, народа) и уймака (племени).
Справа от хана первое место принадлежало шейх ал-исламу (но если бы при дворе хана оказался искавший приюта какой-либо иностранный государь, то он садился на месте шейх ал-ислама). За шейх ал-исламом занимал место кази-йи бузург (великий судья), каковой термин, видно соответствовал более позднему кази-йи калан (верховный судья), казий столицы — г. Бухары. Впрочем, на этом месте могли быть посажены и сейиды. За ними шли места ходжей дервишского ордена накшбендийя, а рядом с ними было место садра, т. е. лица, ведавшего доходами и расходами вакфов предместий г. Бухары (на расстоянии до 8 км). Ниже садра садился военный судья (кази-йи аскар), а за ним — а'лам (буквально ученейший) — старейший муфтий; рядом с ним занимал место раис, блюститель нравов, контролер за мерами веса и длины и т. п. Затем шли места представителей племени кара-кият, но хан, впрочем, мог предоставить это место и кому-либо другому; так, например, некоторые ханы предоставляли эти места представителям племени кенегес. Следующие места занимали в последовательном порядке люди среднего положения из вышеупомянутых племен: дурмен, кушчи и найман, а дальше следовали места “мужей искусства”, руководителей мистического пути, воинов и представителей разных дарований. Напротив хана первое место занимали представители племени мангыт, располагавшиеся справа, против мест кара-киятов, второе место, слева, приходившееся против огланов, предназначалось для “четырех друзей”[18], племени дурмен, соединенных с левым крылом армии.
Все эти места и степени существовали для тех, кто принадлежал к эмирам, к людям, достойным доверия и благонадежным во всех отношениях.
Далее в этом интересном описании церемониала перечисляются места позади хана, которые занимались чиновными лицами разных рангов, существовавших в Бухаре до последних дней эмирата. По самому положению мест этого служилого сословия видно, что оно стояло в Аштарханидском государстве далеко не на первом месте. Оно составляло тот аппарат дворцового ведомства, который осуществлял функции административно-полицейского характера. Его влияние, не подкрепленное личными связями с эмирами и знатью племен, с
