Маснави (поэма о скрытом смысле) - Джалаледдин Руми
Терпенье — ценный дар, Аллахом данный,
А торопливость — происки шайтана.
И тем, что ноги смог осел унесть»,
Он, государь, твою унизил честь!»
«Да,— лев сказал,— осел не чужд уловок,
А я от боли нынче стал неловок.
К тому же голод зренье мне. затмил
И не прибавил ни ума, ни сил!
Ты случай сей перетолкуй превратно
И приведи ко мне осла обратно!
Я силы наберусь и по делам
Тебе за службу верную воздам.
Когда с ослом упрямым этим сладим,
Ты тоже не останешься внакладе!»
«Попробую, о шах, тебе в угоду,
Перехитрить ослиную породу.
А ты дождись, когда он подойдет,
Не торопись и то прими в расчет,
Что глупость, коей славен род ослиный,
Для нас вернее силы даже львиной».
Лев понял сам, что в теле нынче нет
Его могучей силы прежних лет.
Сказал он: «Потерплю, не шевельнусь,
Как будто крепко сплю, я притворюсь!»
Лиса сказала: «От своих щедрот,
Быть может, бог удачи нам пошлет.
Ослиный разум невелик, мой шах,
Но пусть и тот затмит ему Аллах!
Мне ведомо, осел на прежнем месте
Себе дает обет не верить лести.
Он мнит: „Лиса хитра, но я хитрей,
Теперь уж я не стану верить ей!"»
...Осел лисе, пришедшей с речью лживой,
Сказал: «Не стану я твоей поживой,
Тебе вовек не причинил я зла,
А ты меня ко льву приволокла!
Бог силой одарит меня, быть может,
Чтоб избежать друзей, с тобою схожих.
Ты — как змея, что жалит иногда
И тех, кто ей не причинил вреда».
Лиса сказала: «Гнев смени на милость,
Что лев нам угрожал, тебе примнилось.
Не то б не избежать его когтей
И мне, чья плоть тщедушнее твоей.
Поверь мне: это было наважденье,
Виденье это — пастбищ огражденье.
Знать, волшебством сей райский уголок
От жадных пришлецов спасает бог.
Ведь остальные пастбища убоги,
Везде царят слоны да носороги!
Об этом я — прости, моя вина! —
Предупредить тебя была б должна».
Сказал осел: «Ступай своей тропой,
Противно мне глядеть на облик твой.
Обманом ты меня туда манила,
Где пред собой я видел Азраила.
Зачем опять по наущенью льва
Ты говоришь мне лживые слова?
Аллахом я клянусь: змея и та
В сравнении с тобой душой чиста.
Лишить нас только жизни могут змеи,
Неверные друзья куда страшнее:
Опутывая ложью, всякий раз
Они безверьем заражают нас.
Кто умудрен бедою, тот уверен:
И враг' не хуже друга, что неверен!»
И вновь лиса ослу сказала сладко;
«Поверь, в моем напитке нет осадка,
Страх, что тебе покоя не дает, —
Лишь твоего воображенья плод.
В кого ты ни пускал бы град укоров,
Ты сам его перенимаешь норов.
Смотреть не надо на меня так зло
Сквозь подозрения своего стекло.
Друзья покинут поздно или рано
Того, кто не прощает им изъяна.
Коль не сумеешь ты забыть обид,
С друзьями жизнь тебя разъединит.
Хоть обо мне идет дурная слава,
Зла никому я не желаю, право.
Поверь, твое напрасно подозренье,
То, что ты видел,— только наважденье!»
Хоть и не верил сим речам осел,
Но голод с ним в одной упряжке шел.
И нетерпенье грудь ему свербило,
Оно сильнее опасенья было.
Пророк был прав, сказавши: «Иногда
Толкает нас к неверию нужда».
Осел решил лисе на милость сдаться,
Он рассудил, бедняга: «Что бояться:
Иль будет корм от божьих мне щедрот.
Иль смерть меня от голода спасет!»
Так данный самому себе обет
Нарушил он в надежде на обед.
Что делать, всех нас жадность ослепляет,
Она подчас к нам гибель приближает.
Смерть той душе особенно страшна,
Что вечной жизнью не наделена.
Не храбрецу подобен, а глупцу,
Спешил осел наш к своему концу.
Так хитрая лисица привела
К владыке леса бедного осла.
И вновь почувствовав свое величье,
Лев заревел и разодрал добычу.
И после, завершив свои труды,
Пошел к ручью, чтобы испить воды.
Он облизнулся сладко и напился
И, чтоб доесть остатки, возвратился.
Лиса, покуда пил он, не спала,
Из требухи, что было, дожрала.
Лев, удивясь, спросил: «Куда девалось
То, что от бедного осла осталось?
Ответь, лиса, мне честно, не солги,
Где печень, сердце, где осла мозги?»
«Мозгов и сердца не было при нем,—
Ответила лиса,— клянусь я в том!
Как мог он, после светопреставленья
Чудесное
