Сэй Сёнагон - Записки у изголовья
Кажется, уже минули первые часы ночи, как вдруг слышим шаги.
«Странно! Кто бы это мог быть?» — вглядываемся мы в темноту.
Появляется человек, который иногда неожиданно посещает нас в подобных случаях.
— Я все думал о том, как вы, дамы, любуетесь снегом, — говорит он, но дела весь день задерживали меня в присутственных местах.
И тогда одна из дам, возможно, произнесет слова из какого-нибудь старого стихотворения, к примеру:
Тот, кто пришел бы сегодня [280]…
И пойдет легкий разговор о событиях нынешнего дня и о тысяче других вещей.
Гостю предложили круглую подушку, но он уселся на краю веранды, свесив ногу. И дамы позади бамбуковой шторы, и гость на открытой веранде не устают беседовать, пока на рассвете не зазвонит колокол.
Гость торопится уйти до того, как займется день.
Снег засыпал вершину горы [281]… декламирует он на прощанье. Чудесная минута!
Если б не он, мы, женщины, вряд ли провели бы эту снежную ночь без сна до самого утра, и красота ее не показалась бы нам столь необычной.
А после его ухода мы еще долго говорим о том, какой он изысканно утонченный кавалер.
175. В царствование императора Мурака̀ми…
В царствование императора Мураками однажды выпало много снега. По приказу государя насыпали снег горкой на поднос, а сверху воткнули ветку цветущей сливы. В небе ярко сияла луна.
— Прочти нам стихи, подходящие к этому случаю, повелел император даме-куродо Хёэ̀. — Любопытно, что ты выберешь.
Снег, и луна, и цветы [282]… продекламировала она, к большому удовольствию государя.
В другой раз, когда госпожа Хёэ сопровождала его, государь остановился на миг в зале для старших придворных, где в то время никого не случилось. Он заметил, что над большой четырехугольной жаровней вьется дымок.
— Посмотри, что там горит, — повелел он.
Дама Хёэ пошла взглянуть и, вернувшись, прочла стихотворение одного поэта:
Пенистый вьется след [283]Это рыбачка плывет домой…Смотришь — до боли в очах.Нет, лягушка упала в очаг!Это курится легкий дымок.
В самом деле, лягушка случайно прыгнула в жаровню и горела в ее огне.
176. Однажды госпожа Миарэ̀-но сэ̀дзи [284]…
Однажды госпожа Миарэ-но сэдзи изготовила в подарок императору несколько очень красивых кукол наподобие придворных пажей. Ростом в пять вершков, они были наряжены в парадные одежды, волосы расчесаны на прямой пробор и закручены локонами на висках.
Написав на каждой кукле ее имя, она преподнесла их императору.
Государю особенно понравилась та, что была названа «принц Томоа̀кира» [285].
177. Когда я впервые поступила на службу [286]во дворец…
Когда я впервые поступила на службу во дворец, любая безделица смущала меня до того, что слезы подступали к глазам, Приходила я только на ночные дежурства [287]и даже в потемках норовила спрятаться позади церемониального занавеса высотой в три сяку.
Однажды государыня стала показывать мне картины, но я едва осмеливалась протягивать за ними руку, такая напала на меня робость.
— Здесь изображено то-то, а вот здесь то-то, — объясняла мне императрица.
Как нарочно, лампа, поставленная на высокое подножие, бросала вокруг яркий свет. Каждая прядь волос на голове была видна яснее, чем днем… С трудом борясь со смущением, я рассматривала картины.
Стояла холодная пора. Руки государыни только чуть-чуть выглядывали из рукавов, розовые, как лепестки сливы. Полная изумления и восторга, я глядела на императрицу. Для меня, непривычной к дворцу простушки, было непонятно, как могут такие небесные существа обитать на нашей земле!
На рассвете я хотела как можно скорее ускользнуть к себе в свою комнату, но государыня шутливо заметила:
— Даже бог Кацураги помедлил бы еще мгновение!
Что было делать! Я повиновалась, но так опустила голову, чтобы государыня не могла увидеть мое лицо. Мало того, я не подняла верхнюю створку ситоми.
Старшая фрейлина заметила это и велела:
— Поднимите створку!
Одна из придворных дам хотела было выполнить приказ, но государыня удержала ее:
— Не надо!
Дама с улыбкой вернулась на свое место. Императрица начала задавать мне разные вопросы. Долго она беседовала со мной и наконец молвила:
— Наверно, тебе уже не терпится уйти к себе. Ну хорошо, ступай, но вечером приходи пораньше.
Я на коленях выползла из покоев императрицы, а вернувшись к себе, первым делом подняла створку ситоми.
Ночью выпало много снега. Ограда была поставлена слишком близко к дворцу Токадэн, не давая простору взгляду, и все же картина снежного утра была великолепна.
В течение дня мне несколько раз приносили записки от императрицы:
«Приходи, не дожидаясь вечера. Все небо затянуто снеговыми тучами, темно и сумрачно, никто не увидит твоего лица».
Фрейлина, в ведении которой находились наши покой стала бранить меня:
— Что за нелепость! Почему ты весь день сидишь взаперти? Если тебя, новенькую, государыня сразу призывает перед свои очи, значит, такова ее высочайшая воля. Как можно противиться — это неслыханная дерзость!
Она всячески меня торопила. Я пошла к государыне почти в каком-то бесчувствии, до того мне было тяжело…
Но помню, кровли ночных сторожек были густо устланы снегом. Непривычная красота этого зрелища восхитила меня.
В покоях императрицы открытый очаг, как всегда, был доверху полон горячих углей, но никто за ним не присматривал.
Возле государыни находились лишь фрейлины высшего ранга, которым надлежит прислуживать ей за трапезой. Сама императрица сидела перед круглой жаровней из ароматного дерева чэнь [288], покрытой лаком в золотую крапинку с узором в виде пятнистой коры старого ствола груши.
В смежном покое перед длинной четырехугольной жаровней тесными рядами сидели придворные дамы, — китайские накидки спущены с плеч и волнами сбегают на пол. Я от души позавидовала им. Как свободно они держат себя во дворце, где все для них привычно! Без тени смущения встанут, чтобы принять письмо, присланное императрице, снова вернутся на свое место, разговаривают, смеются…
Да смогу ли я когда-нибудь войти в их общество и держаться столь же уверенно? Эта мысль смутила меня вконец.
А в самом дальнем углу три-четыре дамы разглядывали картины [289]…
Вскоре послышались крики скороходов, сгонявших людей с дороги.
— Его светлость канцлер пожаловал, — воскликнула одна из дам и они спешно стали прибирать разбросанные вещи.
«Как бы убежать отсюда?» — подумала я, но, словно окаменев, приросла к месту и лишь слегка отодвинулась назад. Но мне нестерпимо хотелось взглянуть на канцлера, и я прильнула глазом к щели между полотнищами занавеса. Но оказалось, что это прибыл сын канцлера — дайнагон Корэтика̀. Пурпур его кафтана и шаровар чудесно выделялся на фоне белого снега.
Стоя возле одной из колонн, Корэтика сказал:
— И вчера и сегодня у меня Дни удаления от скверны, я не должен был бы покидать мой дом, но идет сильный снег, и я тревожился о вас…
— Ведь, кажется, все дороги замело… Как же ты добрался сюда? спросила императрица.
— Я надеялся «тронуть сердце твое» [290], — засмеялся Корэтика.
Кто бы мог сравниться красотой с императрицей и ее старшим братом? «Словно беседуют между собой герои романа», — думала я.
На государыне были белоснежные одежды, а поверх них еще одна — из алой китайской парчи. Длинные волосы рассыпаны по плечам… Казалось, она сошла с картины. Я в жизни не видела ничего похожего и не знала, наяву я или грежу.
Дайнагон Корэтика шутил с дамами. Они непринужденно отвечали ему, а если он нарочно придумывал какую-нибудь небылицу, смело вступали с ним в спор. У меня голова кругом пошла от изумления. То и дело моя щеки заливал румянец.
Между тем дайнагон отведал фруктов и сладостей и предложил их императрице.
Должно быть, он полюбопытствовал: «Кто там прячется позади занавеса?» — и, получив ответ, захотел побеседовать со мной.
Дайнагон встал с места, но не ушел, как я ожидала, а направился в глубь покоев, сел поблизости от меня и начал задавать мне вопросы о разных событиях моей прошлой жизни.
— Правдивы ли слухи? Так было на самом деле?
Я была в полном смятении даже тогда, когда он был вдали от меня и нас разделял занавес. Что же сталось со мной, когда я увидела дайнагона прямо перед собой, лицом к лицу? Чувства меня почти оставили, я была как во сне.
Прежде я ездила иногда смотреть на императорский кортеж. Случалось, что дайнагон Корэтика бросит беглый взгляд на мой экипаж, но я торопилась опустить внутренние занавески и прикрывалась веером из страха, что сквозь плетеные шторы все же будет заметен мой силуэт.
