Сэй Сёнагон - Записки у изголовья
Любитель легких похождений, когда он стар и немощен.
Сад ценителя утонченной красоты, где все деревья были уничтожены огнем. Еще остается пруд, но ряска и водяные травы уже начали глушить его…
164. То, что внушает опасения
Зять с изменчивым сердцем, который проводит все ночи вдали от своей жены.
Щедрый на посулы, но лживый человек, когда он, делая вид, что готов услужить вам, берется за какое-нибудь очень важное поручение.
Корабль с поднятыми парусами, когда бушует ветер.
Старик лет семидесяти-восьмидесяти, который занедужил и уже много дней не чувствует облегчения.
165. Сутры
Сутра лотоса во время «Непрерывных чтений».
166. To, что далеко, хотя и близко
Празднества в честь богов [277], совершаемые перед дворцом.
Отношения между братьями, сестрами и другими родственниками в недружной семье.
Извилистая дорога, ведущая к храму Курама̀.
Последний день двенадцатой луны и первый день Нового года.
167. То, что близко, хотя и далеко
Обитель райского блаженства.
След от корабля.
Отношения между мужчиной и женщиной.
168. Колодцы
Колодец Хориканэ̀ — «Трудно копать». Таманоѝ — «Яшмовый колодец». Хасириѝ — «Бегущая вода». Как замечательно, что колодец этот находится на «Заставе встреч».
Яманоѝ — «Горный колодец». Хотела бы я знать почему с давних пор его поминают в стихах. «Мелкий тот колодец», — говорят о мелком чувстве!
Про колодец А̀сука поют: «Вода свежа и холодна…» Чудесная похвала!
Колодец Тину̀ки — «Тысячекратно пробитый».
Колодец Сёсё — «Младший военачальник», Сакураѝ — «Колодец вишневых цветов», Кисакима̀ти — «Селенье императрицы».
169. Равнины
Прежде всего, разумеется, равнина Са̀га.
Равнины Ина̀ми, Ка̀та, Кома̀.
Тобухѝ-но — «Поле летающих огней».
Равнины Симэ̀дзи, Ка̀суга.
Равнина Сакэ̀… Красивое имя, но не пойму, отчего ее так назвали.
Равнины Мия̀ги, Ава̀дзу, О̀но, Мураса̀ки.
170. Куродо шестого ранга
Куродо шестого ранга не может рассчитывать на блестящую карьеру. Выйдя в отставку с повышением в ранге, он обычно получает ничего не значащее звание: почетный правитель такой-то провинции или еще что-нибудь в этом роде.
Живет он в маленьком тесном домишке с дощатой кровлей. Иногда он возводит вокруг него узорную ограду из кипарисовых планок. Построит сарай для экипажей. Быки его привязаны к невысоким деревцам прямо перед домом, там их и кормят травой.
Двор у него чисто убран, а в доме тростниковые занавеси подхвачены шнурами из пурпурной кожи, скользящие двери обтянуты материей…
Вечером он отдает приказ:
— Заприте ворота покрепче!
Виды на будущее у него самые скромные, но сколько притязаний! Все напоказ, а это не вызывает сочувствия.
Зачем такому, как он, собственный дом? Жил бы у отца или тестя. Или поселился бы в доме дяди или старшего брата, пока владелец в отъезде. А если родных нет, то, может быть, кто-нибудь из близких друзей, отправляясь служить в провинцию, уступит за ненадобностью свое опустевшее жилище.
Предположим, и это не удалось. Но всегда можно устроиться на время в одной из многочисленных служебных построек, принадлежащих членам императорской семьи. А уж когда он дождется хорошего местечка, тогда можно не торопясь подыскать себе подходящий дом по своему вкусу.
171. Мне нравится, если дом, где женщина живет в одиночестве…
Мне нравится, если дом, где женщина живет в одиночестве, имеет ветхий, заброшенный вид. Пусть обвалится ограда. Пусть водяные травы заглушат пруд зарастет полынью, а сквозь песок на дорожках бьются зеленые стебли…
Сколько в этом печали и сколько красоты!
Мне претит дом, где одинокая женщина с видом опытной хозяйки хлопочет о том, чтобы все починить и подправить, где ограда крепка и ворота на запоре.
172. Вернувшись на время к себе домой, придворная дама…
Вернувшись на время к себе домой, придворная дама чувствует себя хорошо и свободно только тогда, когда живы ее родители — и отец, и мать. Пускай к ней зачастят гости, пусть в доме слышится говор многих голосов, а на дворе громко ржут кони, пусть не смолкает шумная суматоха, все равно родители не скажут ей ни слова упрека.
Но если их уже нет на свете, картина другая.
Предположим, к ней является гость тайно или открыто.
— А я и не знал, что вы здесь, у себя дома, — говорит он.
Или спрашивает:
— Когда вы возвратитесь во дворец?
А отчего бы и возлюбленному, тому, по ком она тоскует, не навестить ее?
Ворота открываются со стуком, и хозяин дома приметно недоволен… Не слишком ли много шума?.. Почему гость задержался до поздней ночи?
— Заперты ли главные ворота? — спрашивает он.
— Нет, в доме еще чужой человек, — с досадой отвечает сторож.
— Так смотри же запри их покрепче сразу, как только гость отбудет. Теперь развелось много воров. Осторожней с огнем! — приказывает хозяин.
Дама чувствует себя очень неловко, ведь гость все слышал.
Домашние слуги то и дело заглядывают в покои: скоро ли отправится восвояси господин гость? Люди из свиты гостя прекрасно это видят и потешаются без всякого стеснения. Они даже начинают передразнивать хозяина… О, если бы хозяин услышал их, в какой гнев он пришел бы!
Может быть, гость и виду не подаст, но если он неглубоко любит, то закается приходить в такой дом.
Равнодушный человек скажет даме:
— Уже поздно. В самом деле, опасно оставлять ворота открытыми… — и уйдет с усмешкой.
Но тот, кто любит по-настоящему, медлит до первых проблесков утра, как дама ни торопит его: «Уже пора!»
Сторож поневоле бродит вокруг дозором. Начинает светать, и он громко негодует, как будто случилось нечто неслыханное.
— Страшное дело! Ворота с самого вечера стояли настежь!..
И бесцеремонно запирает их, когда ночь уже минула.
Как это неприятно!
Да, в этом случае даме приходится нелегко даже в доме собственных родителей. И тем более в доме у свекра и свекрови или у своего старшего брата, который не слишком дружелюбно к ней расположен.
Как хорошо жить в таком доме, где никто не заботится о воротах ни в середине ночи, ни на заре, где можно принять любого гостя, будь он принц крови или придворный вельможа! Оставив открытыми решетки окон, проводишь с ним всю зимнюю ночь, а когда он уходит на заре, смотришь ему вслед долгим взглядом. Предрассветная луна сияет в небе, усиливая очарование этой минуты.
Но вот, играя на флейте, возлюбленный исчез вдали, а дама не может сразу позабыться сном. Она беседует с другими женщинами, читает стихи сама и слушает их, пока неприметно ее не склонит в дремоту.
173. «В каком-то месте один человек не из молодых аристократов…»
«В каком-то месте один человек не из молодых аристократов, но прославленный светский любезник с утонченной душой, посетил в пору „долгого месяца [278]“ некую даму, — умолчу о ее имени…
Предрассветная луна была подернута туманной дымкой. Настал миг разлуки.
В проникновенных словах он заверил даму, что эта ночь будет вечно жить в его воспоминаниях, и наконец неохотно покинул ее. А она не спускала с него глаз, пока он не скрылся вдали. Это было волнующе прекрасно!
Но мужчина только сделал вид, что ушел, а сам спрятался в густой тени, позади решетчатой ограды.
Ему хотелось еще раз сказать даме, что он не в силах расстаться с ней.
А она, устремив свои взоры вдаль, тихим голосом повторяла старые стихи:
Луна предрассветная в небе [279].
О, если б всегда…
Накладные волосы съехали с макушки набок и повисли прядями длиной в пять вершков. И словно вдруг зажгли лампу, кое-где засветились отраженным светом луны красноватые пятна залысин…
Пораженный неожиданностью, мужчина потихоньку убежал».
Вот какую историю рассказали мне.
174. Как это прекрасно, когда снег не ляжет за ночь высокими буграми…
Как это прекрасно, когда снег не ляжет за ночь высокими буграми, но лишь припорошит землю тонким слоем
А если повсюду вырастут горы снега, находишь особую приятность в задушевном разговоре с двумя-тремя придворными дамами, близкими тебе по духу.
В сгустившихся сумерках сидим вокруг жаровни возле самой веранды. Лампы зажигать не надо. Все освещено белым отблеском снегов. Разгребая угли щипцами, мы рассказываем друг другу всевозможные истории, потешные или трогательные.
