Золотые копи и россыпи самоцветов (История Аббасидской династии 749-947 гг) - Абу-л-Хасан ал-Масуди

«Да будет обширен дом твой и да станут приятыми посещения тебя». Затем бедуин выпил стаканчик и налил [ал-Махди]. Выпив третий [стаканчик], он сказал: «О бедуин, знаешь ли ты, кто я?» Он сказал: «Да. Ты заявил, что ты один из военачальников ал-Махди». Он сказал: «[Ведь] я не таков». Сказал [бедуин]: «[Так] кто [же] ты?» Он сказал: «Я сам Повелитель Верующих». [Тогда) бедуин взял свой бурдюк и завязал его. Ал-Махди [же] сказал ему: «Налей нам». [Бедуин] сказал: «Нет, клянусь Аллахом, не выпьешь ты из него ни глотка, ни более того». [Ал-Махди] сказал: «А почему?» Он сказал: «Мы налили тебе стаканчик, и ты заявил, что ты из слуг вельмож. Мы это стерпели от тебя. Потом мы налили тебе другой, и ты заявил, что ты один из военачальников ал-Махди. Мы стерпели это от тебя. Потом мы налили тебе третий, и ты заявил, что ты Повелитель Верующих. Нет, клянусь Аллахом, я не решусь налить тебе четвертый, [тогда] ты скажешь, что ты — Посланец Аллаха». Ал-Махди рассмеялся. [Тут] его окружила конница, и спешились перед ним сыны царей и благородных [мужей]. У бедуина упало сердце, и не было у него [иного] помысла, кроме [как о] спасении самого себя, и он собрался бежать. [Тогда] ал-Махди сказал ему: «Не бойся!» И приказал [выдать] ему обильный денежный подарок и снаряжение. [Тогда бедуин] сказал: «Свидетельствую, что ты [говоришь правду]. И если бы ты стал хвастать в четвертый и в пятый раз, то выпутался бы и из этого». /322/ Рассмеялся ал-Махди от [этих слов], так что чуть не упал с лошади, когда [бедуин] упомянул о четвертом и пятом хвастовстве, назначил ему кормление и присоединил его к своим приближенным.

Вазиром [ал-Махди] был Абу 'Убайдаллах Муа'вия б. 'Убайдаллах ал-Аш'ари[528], дед Мухаммада б. 'Абд ал-Ваххаба-писца[529]. [Абу 'Убайдаллах] был писцом ал-Махди до [того, как он стал халифом]. [Потом] ал-Махди убил сына Абу 'Убайдаллаха за неверие[530], и каждый из них возненавидел другого. [Тогда ал-Махди] сместил его, и Абу 'Убайдаллах дожил до сто семидесятого года (786/7).

Затем ал-Махди приблизил Йа'куба б. Да'уда ас-Силми[531], и писцы разнесли по диванам [его послание]: «Повелитель Верующих побратался с ним». [Йа'куб б. Да'уд] всякий раз входил к [ал-Махди], обходя всех [остальных] людей. Затем [халиф] обвинил [Йа'куба] в каком-то деле, [связанном] с Талибитами, и захотел его убить, потом заключил [Йа'куба в темницу]. И [Йа'куб] оставался в тюрьме [ал-Махди] до дней [правления] ар-Рашида. Ар-Рашид выпустил его. О том деле его было сказано: «Он видел имамат в самом старшем из сынов ал-'Аббаса[532]» и что не ал-Махди, а [другой] из его дядьев имел больше прав на него.

Ал-Махди был любим и знатью, и простонародьем, ибо он начал правление свое с рассмотрения жалоб, прекращения убийств, помилования страшащегося и справедливого [обращения] с притесненным. [Ал-Махди] простер руку свою в щедротах своих и раздарил все, что ему оставил ал-Мансур, а это шестьсот тысяч дирхамов и четырнадцать тысяч тысяч динаров, помимо того, что [ал-Мансур] собрал [в качестве налогов] в дни свои. Когда [же] казна опустела, пришел Абу Хариса ан-Нахри[533], хранитель его казны, бросил перед ним ключи и сказал: «Чего стоят ключи опустошенной казны?» [Тогда] ал-Махди разослал двадцать слуг для сбора денег. Через несколько дней деньги поступили. Абу Хариса ан-Нахри три дня принимал и записывал деньги, прибывавшие к ал-Махди, не входя к нему. Когда же он вошел к [халифу], [тот] сказал: «Что задержало тебя?» Он сказал: «Работа по учету денег». [Ал-Махди же] сказал: «Ты — глупый бедуин. Ты думал, что деньги не поступят и к нам, если мы в них нуждаемся». Сказал Абу-Хариса: «Случись что, никто не станет дожидаться, пока ты пошлешь добыть и принести деньги». Было сказано, что он раздал за десять дней из своих собственных денег десять тысяч дирхамов. [Тогда] встал /323/ Шабба б. 'Икал[534] и стал витийствовать. Он сказал: «Есть [те, кто] похож на ал-Махди. И это сиятельная луна, ранняя весна, яростный лев и бездонное море. Сиятельная луна похожа на него красотой и блеском. Ранняя весна похожа на него ароматом и воздухом, яростный лев похож на него напором и решительностью. Бездонное море похоже на него добротой и щедростью».

Ал-Хайзуран, мать ал-Хади и ар-Рашида[535], [находилась] в доме своем, известном ныне как Ашнас, и у нее [были] матери детей халифов и прочие дочери бану хашим. Она [сидела] на армянском ковре, а они — на армянских подушках. Зайнаб бинт Сулайман б. 'Али[536] [занимала] более высокое, чем они, положение. Пока они [восседали] таким образом, вошел слуга ал-Хайзуран и сказал: «У Двери — женщина, обладающая красотой и прелестью, в лохмотьях. Она не желает назвать свое имя. Положение ее не то, что ваше. Она хочет войти к вам». [Ранее] ал-Махди указал ал-Хайзуран, чтобы она [постоянно держала при себе] Зайнаб бинт Сулайман б. 'Али. Он сказал ей: «Перенимай ее манеры и заимствуй ее нравы. [Ведь] она для нас старица и застала первых из нас». И ал-Хайзуран сказала слуге: «Разреши [той женщине войти]». [Тогда] вошла женщина, обладающая великолепием и красотой, в лохмотьях. Она заговорила и выказала красноречие в языке своем. [Тогда] ей сказали: «Кто ты?» Она сказала: «Я Музна, жена Марвана б. Мухаммада[537]. Рок довел меня до того, что вы видите. Клянусь Аллахом, я позаимствовала [и] эти лохмотья. Когда же вы одержали над нами верх в этом деле и оно стало вашим помимо нас, не опустились мы до того, чтобы якшаться с простонародьем, несмотря на нищету, в которой мы [пребываем], ибо это первое, что уничтожит наше благородство. [Тогда] мы направились к вам, чтобы быть под вашим покровом, [как бы ни сложились обстоятельства], пока не придет призыв Того, Кто обладает призывом». [Тогда] глаза ал-Хайзуран наполнились слезами, а Зайнаб бинт Сулайман б. 'Али посмотрела на [Музну] и сказала ей: «Да не облегчит Аллах [твоего положения], Музна! Помнишь ли, [как] я вошла к тебе в Харране, и ты [сидела] на этом самом ковре, а ваши родственницы — на этих подушках. Я заговорила с тобой о теле Ибрахима ал-Имама, а ты меня обругала и велела меня выгнать и сказала: «[Разве можно женщинам вмешиваться в дела мужчин?]» /324/ Клянусь Аллахом, Марван лучше, чем ты, оберегал правду. Я вошла к нему, и он поклялся, [говоря ложь], что не убивал [Ибрахима ал-Имама], и [предложил] мне на выбор либо самому