Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
Расскажем о том, кого зовут У Сун. После того как Симэнь Цин сослал У Суна в Мэнчжоу, ему там неожиданно посчастливилось. Сын начальника лагеря, Ши Энь, прослышав о могучем У Суне, стал оказывать ему всяческое содействие. Дело в том, что Ши Энь держал в Роще Веселья кабачок, который у него решил силой отобрать некто Цзян по прозвищу Дух Хранитель Врат.[1630] В схватке с насильником Ши Энь получил увечья и рассчитывал на богатыря У Суна. У Сун избил Цзяна, но у того была сестра Юйлань, оказавшаяся замужем за военным комендантом Чжаном. Комендант ложно обвинил У Суна в грабеже, богатыря избили и перевели в крепость Спокойствия и Мира. По дороге туда в местечке под названием Затон Плывущих Облаков У Сун прикончил обоих охранников и обрел свободу. Тогда он убил коменданта Чжана и Цзяна Духа Хранителя Врат вместе со всей его семьей, а сам укрылся у Ши Эня. Ши Энь вручил У Суну для передачи сундук с сотней лянов серебра и направил в крепость Спокойствия и Мира с письмом начальнику крепости Лю Гао, в котором просил относиться к его подателю как можно снисходительнее.
Однако по дороге в крепость У Сун узнал, что император объявил наследника престола и по сему случаю после жертвоприношений Небу даровал всеобщую амнистию.[1631] У Сун повернул домой. В уездной управе Цинхэ он подал бумагу и снова стал начальником местной охраны. Сосед Яо Второй отдал ему сильно повзрослевшую девятнадцатилетнюю Инъэр, и зажили они вместе. Прослышал У Сун, что Симэнь Цина уже нет в живых, а невестку его сватает старая Ван, у которой та пока и проживает, и прежний гнев закипел у него в сердце.
Да,
Он мщенья алкал, разорвав свои путы.Напавши на след, не терял не минуты.
На другой же день У Сун приоделся и направился прямо к старухе. Стоявшая у дверной занавески Цзиньлянь, едва приметив его, опрометью бросилась к себе в комнату. У Сун отдернул занавеску и вошел в дом.
– Мамаша Ван дома? – спросил он.
Старуха просеивала на мельнице муку.
– Кто это там меня, старую, зовет? – поспешно выходя, бормотала она, а увидев У Суна, поклонилась.
– С благополучным возвращением домой, брат У Второй! Давно ли пожаловал? – спросила она.
– Высочайшее помилование получил, только вчера вернулся, – отвечал У Сун. – Задал я вам, мамаша, с домом хлопот. Ладно, в другой раз отблагодарю.
– А ты, брат, здорово возмужал, – продолжала Ван и захихикала. – И усами, и бородой оброс, а ростом-то вымахал! Хорош! И вежливости в чужих краях обучился.
Она предложила гостю присаживаться и подала свежезаваренного чаю.
– У меня к вам, мамаша, дело есть, – заговорил У Сун.
– Говори, брат, что у тебя такое.
– Симэнь Цин, мне говорили, умер, а невестку мою к тебе отправили, у тебя проживает. Может, она не думает замуж выходить, тогда другое дело. А если собирается, я бы взял ее. У меня племянница выросла. Посмотреть за ней надо да жениха подыскать. Одна семья – один кошелек. Спорее жить бы стало. Чем мы хуже людей!
Старуха замялась.
– Невестка твоя, верно, пока у меня, – наконец, проговорила она, когда он пообещал щедро ее отблагодарить.
– Обожди, я с ней поговорю, узнаю, что она думает.
Цзиньлянь за занавеской услыхала о намерении У Суна, и в ней вновь заговорила прежняя страсть. Тем более за это время У Сун еще больше возмужал, пополнел и стал куда разговорчивее, чем раньше. «Может, назначено мне вернуться в прежний дом, может, судьба нас свела», – подумала она и, не дожидаясь пока позовет старуха, вышла к У Суну и отвесила поклон.
– Раз вы, деверек, пожелали взять меня в дом для присмотра за Инъэр, я с удовольствием пойду, – сказала она. – Выдадим Инъэр замуж и заживем одной семьей.
– Вот тут дело-то какое! – вмешалась Ван. – Хозяйка требует за нее сто лянов серебра, не меньше.
– Отчего так много? – удивился У Сун.
– Столько, говорит, господин Симэнь в нее денег вбухал, что ее из серебра отлить хватило бы.
– Ну ладно! – согласился У Сун. – Раз я невестку в дом беру, можно и сотню выложить. А тебя, мамаша, я как сваху пятью лянами награжу.
Услыхав такое, старая Ван даже обмочилась от радости.
– Как ты, брат, разбираешься что к чему, а! – повторяла она. – Вот что значит повидать озера да реки! Настоящий мужчина!
Цзиньлянь удалилась к себе в комнату, заварила густого с орехами чаю и обеими руками поднесла чашку У Суну.
– Хозяйка меня торопит, – заметила старуха. – К ней ведь наперебой сватаются и все чиновные господа. Только в цене задержка. Кто раньше сварит, тот первым и съест. Для судьбы и дали нипочем – она веревкой привязана. Смотри, не досталась бы кому другому.
– Если желаете меня взять, не медлите, деверек, – поддержала ее Цзиньлянь.
– Я завтра же и принесу серебро, а потом вечером невестку в дом приглашу.
Старой Ван все еще не верилось, что У Сун такие деньги отвалит, но согласие она дала.
На другой день открыл У Сун сундук, достал сто лянов, которые вручил ему Ши Энь для начальника крепости Лю Гао, отсчитал еще пять лянов мелочью и направился к свахе.
Серебро взвесили на безмене и разложили на столе. У старухи в глазах зарябило. Ничего она не сказала, а про себя подумала: «И Чэнь Цзинцзи сто лянов обещал, да жди, когда он из столицы привезет. Раз дают, бери. От добра добра не ищут. Он и пять лянов добавил».
Она торопливо убрала серебро, а сама все рассыпалась в благодарностях.
– Вот что значит брат У Второй знает толк! – твердила она. – Жизнь человек понимает и в людях разбирается!
– Ну, мамаша, серебро ты получила, сказал У Сун, – теперь можно и невесту взять.
– А к чему же, брат, так спешить! – удивилась старуха. – Или потешные огни пускать будут – никак вечера не дождешься, а? Обожди. Вот отдам хозяйке серебро, тогда и возьмешь. Нынче, брат, шапка на тебе блистает, удалой жених счастье предвкушает.
Не терпелось У Суну, на месте не мог сидеть, а старуха, знай себе, подшучивала. Проводив У Суна, она прикинула в уме: «А ведь хозяйка велела мне забрать ее из дому, но никакой цены не назначила. Дам ей лянов двадцать, а остальное заначу. Говорят, и с нечистой силы выкуп бери, если только ее поймать удастся».
Ван отправилась к Юэнян, где и вручила ей двадцать лянов за Цзиньлянь.
– Кто же ее взял? – спросила Юэнян.
– Бегал заяц по горе, да вернулся к своей норе, – отвечала старуха. – Деверь взял. Из того же котла кормиться будет.
Услыхала это Юэнян и про себя пожалела. Ведь она знала, что встреча кровных врагов до добра не доведет.
– Найдет Цзиньлянь смерть от руки своего деверя, – говорила она Мэн Юйлоу. – Он человека убьет и глазом не моргнет. Нет, от него пощады не жди.
Однако не будем говорить, как сокрушалась Юэнян, а перейдем к старой Ван.
Отдав Юэнян серебро, она после обеда велела Ван Чао перенести к У Суну сундуки и стол Цзиньлянь. У Сун тем временем прибрал комнату. На столе стояли вино, мясные блюда и закуски.
Под вечер старуха привела Цзиньлянь. Та сняла траур, сделала себе высокую прическу и оделась в красное платье. Лицо ее прикрывала вуаль. Женщины вошли в гостиную, где ярко горели свечи. Прямо перед ними на почетном месте стояла дщица покойного У Чжи. Подозрение невольно закралось им в душу. Ощущение было такое, будто кто-то схватил за волосы, на крюк поддел за живое. Тут У Сун наказал Инъэр запереть ворота и заднюю дверь.
– Ну, я пошла, брат, – предвидя недоброе, проговорила старуха. – Дом без присмотра оставила.
– Проходи, мамаша, винца выпьем, – пригласил У Сун и велел Инъэр подавать закуски. Вскоре появилось и подогретое вино. У Сун пригласил обеих женщин к столу, сам же безо всяких церемоний знай подливал себе, пока не осушил чарок пять.
– Я выпила достаточно, брат, – проговорила старуха, видя, как лихо опрокидывает чарку за чаркой хозяин. – Отпусти старуху. Я вам мешать не буду.
– Брось, мамаша, ерунду городить! – оборвал ее У Сун. – Мне с тобой еще надо будет поговорить.
Тут он со свистом выхватил из-под полы меч. Был тот длиною в два чи, с толстым ребром и тонким лезвием. Волосы у богатыря встали дыбом, страшные вытаращенные глаза округлились.
– Не волнуйся, старуха! – говорил он, а сам пробовал, хорошо ли наточен меч. – Исстари так повелось: раз появился должник, значит есть и ростовщик. Совершено насилие – ищи насильника. И довольно прикидываться, будто знать не знаешь, ведать не ведаешь. Ты с братом расправилась. Его гибель на твоей совести лежит.
– Ты пьян, брат У, – взмолилась старуха. – А время уже позднее, и мечом играть тут не место.
– Брось ерунду городить, старуха! – оборвал ее У Сун. – Я смерти не боюсь. Погоди, вот потаскуху допрошу, потом с тобой рассчитаюсь. Только пошевелись у меня, старая свинья! Мечом пудовалым полосну, сука! – Он обернулся к Цзиньлянь. – Говори, потаскуха, как брата погубила! Правду выложишь, пощажу.
– А я тут при чем, деверек?! – проговорила Цзиньлянь. – Не в холодном котле бобы трещат. Ваш брат от сердечной боли умер. Я не виновата.
