Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
– Только я в тереме благовония зажгла, – говорила она, – тут зять Чэнь за одеждой пришел. Да я с ним и словом-то не обмолвилась.
Высказав Цзиньлянь все, что было на душе, Юэнян вернулась к себе.
А вечером Чэнь Цзинцзи досталось от жены.
– Ах ты, арестантское твое отродье! – ругалась Симэнь Старшая. – Тебя ж, негодника, на месте преступления застали, а ты еще отпираешься, рта не закрываешь. Что вы там в тереме делали, а? Молчишь? Шашни заводишь, а меня бросил? Меня хоть в щель какую заткнуть, чтобы не мешалась. А эта потаскуха мужа у меня отобрала да еще других впутывает, бесстыжая. Кирпич из выгребной ямы – вонючка! Она как лук стрельчатый у южной стены. День ото дня горше. И ты еще рассчитываешь, что я тебя кормить буду?
– Ах ты, потаскуха! – вспылил Цзинцзи. – А не твой ли папаша мое серебро присвоил, а? Ты меня кормить не будешь?!
И выведенный из себя Цзинцзи направился в переднюю половину дома. С тех пор он без особой надобности больше не решался заглядывать на женскую половину. А когда нужно было принести одежду, в терем ходили Дайань или Пинъань. Теперь и обедал Цзинцзи в лавке. Как проголодается бывало, возьмет у приказчика Фу денег и купит на улице отвару да лапши. Так и питался. Как говорят, волки грызутся, а овцам достается. Ворота и двери стали запирать еще раньше, когда солнце светило высоко в небе. Опять нельзя стало встречаться им с Цзиньлянь.
Чэнь Цзинцзи принадлежал в городе дом, в котором в последнее время поселился бывший командующий ополчением Чжан, его дядя со стороны матери. Чжан был смещен и жил на покое. Вот к нему-то и повадился ходить Цзинцзи. Заглядывал он то к завтраку, то к обеду, а Юэнян зятем не интересовалась. С Цзиньлянь же Цзинцзи не встречался около месяца. Одинокой ей казалось, что день тянется целых три осени, а ночь не короче половины лета. Могла ли она вынести тишину пустой спальни? В ней кипела неуемная страсть. Она жаждала свиданья. Но одно препятствие накладывалось на другое, и они были лишены возможности хотя бы весточкой обменяться. Цзинцзи никак не мог придумать, с чего ему начать.
И вдруг однажды он заметил проходившую мимо дома тетушку Сюэ. У него сразу блеснула мысль поручить ей передать Цзиньлянь записку с излиянием чувств и разъяснением обстоятельств, мешающих их встрече.
И вот как-то Цзинцзи ушел из дому, будто бы собрать долги, а сам направился прямо к тетушке Сюэ. У ворот привязал осла и, отдернув дверной занавес, спросил:
– Мамаша Сюэ дома?
На кане расположились сын хозяйки, Сюэ Цзи, и с младенцем на руках его жена Цзинь Старшая. Рядом сидели две девицы, которых продавали в служанки.
– Кто там? – отозвалась невестка Цзинь Старшая и вышла к посетителю.
– Это я, – проговорил Цзинцзи. – А мамаша дома?
– Прошу вас, проходите и присаживайтесь, – пригласила невестка. – Мамаша собирает деньги за головные украшения. Она вам нужна? Я за ней пошлю.
Невестка подала Цзинцзи чаю.
Немного погодя появилась и тетушка Сюэ.
– А-а! Зятюшка пожаловал, – отвешивая поклон, протянула Сюэ. – Каким же ветром вас занесло в наши края?
И она наказала невестке угостить Чэня чаем.
– Только что откушали, – сказала Цзинь Старшая.
– Без дела не пришел бы, мамаша, – начал Цзинцзи. – Видишь ли, у нас с матушкой Пятой давно уж близкие отношения. Но из-за кляузницы Цюцзюй нас разлучили. От меня отвернулась жена и хозяйка. Но я не в силах расстаться с Цзиньлянь. Мы давно не видались. Нам даже весточкой обменяться не дают. Вот я и хотел бы попросить тебя, мамаша. Не передала бы ты ей мое послание? – Цзинцзи достал из рукава лян серебра. – А это тебе на чай сгодится.
– Где этакое видано, чтобы зять с тещей заигрывал, а? – ударяя в ладоши, рассмеялась Сюэ. – Такое редко встретишь. Скажи мне, зятюшка, только правду скажи. Как это тебе все-таки удалось ее заполучить?
– Тише, мамаша, и довольно шутить, – сказал Цзинцзи. – Вот я письмо принес. Передай его при случае ей, ладно?
– Кстати я еще и хозяюшку не видала, как она из монастыря воротилась, – беря письмо, заметила Сюэ. – Заодно и к ней, стало быть, загляну.
– А где я ответ получу? – спросил Чэнь.
– В лавку занесу.
Цзинцзи сел на осла и поехал домой.
На другой же день тетушка Сюэ забрала свою корзину с искусственными цветами и направилась прямо к дому Симэнь Цина. Первым делом она навестила Юэнян. Посидела немного у нее, потом пошла к Мэн Юйлоу, а уж от нее к Цзиньлянь.
Цзиньлянь тем временем ела кашу. Вид у нее был крайне печальный.
– Матушка, дорогая моя! Ну к чему так грустить и убиваться?! – успокаивала ее Чуньмэй. – Ведь, сказывали, и бессмертная Хэ Сяньгу[1622] себе мужа заводила. Сплетни, матушка, они всегда ходят. Только нечего к ним прислушиваться. И древние святые жили не без греха, что ж говорить о простых смертных, вроде нас с вами. Хозяин вон умер, а у хозяйки сын на свет появился. Ну так что же? Значит, и ее судить, да? Ей теперь не до наших сердечных дел. Так что успокойся! И небо падать начнет, силачи найдутся – подопрут. А что живому человеку нужно! Наслажденье вкусил, значит, день не зря прожил. – Чуньмэй принесла подогретого вина и налила Цзиньлянь. – Выпейте чарочку тепленького, матушка, развейте тоску. – Тут горничная заметила снаружи у крыльца кобеля с сукой и продолжала. – Вон погляди, всякая тварь к радостям жизни стремится. Так неужто человек должен их отвергать?!
Когда они пили вино, появилась тетушка Сюэ.
– Вы, матушка, вижу, с горничной своей живете не тужите, – отвешивая поклон, заговорила, улыбаясь, старуха. Она посмотрела на пару собак и продолжала. – Счастье в дом стучится. Глядите! Всю тоску как рукой снимут.
И тетушка Сюэ опять поклонилась.
– Совсем пропала! – говорила Цзиньлянь. – Каким ветром тебя занесло, мамаша?
Она предложила гостье присаживаться.
– Я и сама не знаю, чем все время занималась, да только и без дела не сидела, – отвечала Сюэ. – Вон матушка Старшая успела в горной обители помолиться, а я и ее с опозданием навестила. Обиделась она на меня. У матушки Третьей побывала. Взяла она у меня два зимородковых цветка и ободок. Какая же она добрая! Тут же восемь цяней серебра и отвесила. Зато матушка Сюээ еще в восьмой луне две пары шелковых цветов взяла, два цяня серебра должна осталась. До сих пор не отдает. На жизнь, мол, не хватает. Ну и скупа! А вы-то, матушка, что же там не были?
– Плохо себя чувствую эти дни, – пояснила Цзиньлянь. – Никуда не выхожу.
Чуньмэй налила гостье чарку вина.
– Не успела придти, как вином угощают, – торопливо отвешивая поклон, проговорила Сюэ.
– Это чтоб тебе, мамаша, поскорее младенцем обзавестись, – заметила Цзиньлянь.
– Нет уж, мое время отошло. А вот невестка моя, Цзинь Старшая, недавно опять нас порадовала. Два месяца как родила. А вам, матушка, скучно небось, как не стало батюшки-то?
– Лучше не говори! – отозвалась Цзиньлянь. – Когда был жив сам, все шло как полагается, а теперь все нам одни мученья да страдания. Правду сказать, народу у нас много и языков не меньше. А как родился у Старшей сын, так она будто переродилась. На нас смотрит как на чужих. Мне и так-то нездоровится, а тут еще сплетни поползли. Вот и не хожу туда.
– Все наша Цюцзюй, рабское отродье, натворила! – вставила Чуньмэй. – Каких только небылиц на мою матушку не наговорила. И меня-то впутала. Вот смутьянка!
– Да ведь она ж всего-навсего служанка! – недоумевала Сюэ. – Как у нее наглости хватило так с хозяйкой обходиться, а? Знай сверчок свой шесток. Это еще что за выходки такие!
– Ступай погляди! – обратилась Цзиньлянь к Чуньмэй. – Не подслушивает ли и на этот раз рабское отродье?
– Она на кухне рис выбирает, худая бадья! – отвечала горничная. – Рабское отродье, мешок дырявый! Все из нее наружу вылезает.
– Пока нет посторонних, я вам, матушка, вот что хочу сказать, – начала тетушка Сюэ. – Был у меня вчера зятюшка Чэнь. Так, мол, и так. Она, говорит, негодяйка, языком своим все дело расстроила. Хозяйка его, зятюшку-то, не один раз отчитывала. Ворота и двери на запоре держит, за одеждой и лекарствами ходить не велит. Слуг посылает. Жену его в восточный флигель переселила, а та даже обед ему в лавку носить перестала. Проголодаюсь, говорит, к дяде Чжану обедать иду. На что ж это похоже! Слугам разрешено ходить, а зятю, выходит, нет доверия. Так с вами, матушка, никак и повидаться-то не может. Вот и попросил меня передать вам письмецо. Просил низко кланяться и не тосковать. Да и чего вам теперь, матушка, бояться, когда помер хозяин? Пора, небось, и о себе подумать. Надо случаем пользоваться, матушка, да себя показать. А то ведь что получается? Иной раз мы благовония зажечь боимся – дым, мол, пойдет. А другой пожар устроит, да ему с рук сойдет.
Тетушка Сюэ достала запечатанное послание Цзинцзи и вручила его Цзиньлянь. Та разорвала конверт, но вместо письма нашла романс на мотив «Туфелек алый узор»:
