Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока
«Остановись у палаток, развалины обрыдай…»
Остановись у палаток, развалины обрыдай,Стенам обветшалым вопрос вековечный задай;
Узнай ты у них, где твоих ненаглядных шатры,Где след их в пустыне, поклажа, стада и костры.
Все словно бы рядом, но это всегдашний мираж:И пальмы, и люди, и груды лежащих поклаж.
Все так далеки, а пустыня окрест горяча,Они на чужбине кочуют у чудо-ключа.
Я ветер восточный спросил: «О, скажи, задувавший с утра,Где встретил ты их — на пути или возле шатра?».
И ветер ответил: «Они на вершине холмаПоставили нынче свои кочевые дома.
Они над любимой раскинули полог цветной,Чтоб ей не во вред оказался полуденный зной.
Верблюдов усталых уже разгрузили они.А ты собирайся! Седлай! Разыщи! Догони!
Когда же устанешь гостить по заезжим дворам,Когда поплутаешь по долам, пескам и горам,
Тогда их стоянку почует замученный конь —Увидишь костер их, похожий на страсти огонь.
Седлай! Собирайся! Ты страстью великой объят.А страхи пустыни пред нею беспомощней львят!».
Перевод А. Эппеля«Из-за томной, стыдливой и скромной я тягостно болен…»
Из-за томной, стыдливой и скромной я тягостно болен.Вы сказали о ней — я утешен, польщен и доволен.
Стонут голуби горько в полете крутом и прощальном;Их печали меня навсегда оставляют печальным.
Мне дороже всего это личико с мягким овалом,Среди прочих красавиц сокрыто оно покрывалом.
Было время, глядел я влюбленно на это светило,Но оно закатилось, и душу печаль помутила.
Вижу брошенный угол и птиц, запустения вестниц;Сколько прежде в шатрах я знавал полногрудых прелестниц!
Жизнь отца своего я отдам, повинуясь желанью,Повинуясь пыланью, в душе моей вызванном ланью.
Мысль о ней в пламенах, осиянная сказочным светом.Разгорается свет — и пылание меркнет при этом…
О друзья, не спешите! Прошу вас, друзья, не спешите!У развалин жилища ее — вы коней вороных придержите!
Придержите, друзья, скакуна моего за поводья,Погорюйте со мною, друзья дорогие, сегодня!
Постоимте немного, оплачем мою неудачу,Или лучше один я свою неудачу оплачу!
Словно стрелы каленые, выстрелы яростной страсти,И желания меч пересек мое сердце на части.
Вы участьем меня, дорогие друзья, подарите,Вы отчасти хоть слезы мои, дорогие друзья, разделите!
Расскажите, друзья, расскажите о Хинд и о Лубне!О Сулейме, Инане и Зейнаб рассказ будет люб мне.
А потом, когда станем блуждать, как блуждали доселе,Расскажите о пастбищах тех, где резвятся газели.
О Маджнуне и Лейле скажите, мое утоляя пыланье,Расскажите о Мей и еще о злосчастном Гайляне.
Ах, сколь длительна страсть к той, которой — стихов моих четки.Россыпь слов, красноречье и доводы мудрости четкой.
Родовита она, ее родичи царского сана,Властелины великого града они Исфахана.
Дочь Ирана она, и отец ее — мой же учитель.Я же ей не чета — я пустынного Йемена житель.
И отсюда тревожность моя и счастливых минут невозможность;Мы неровня друг другу — мы просто противоположность.
Если б ты увидал за беседою нас, в разговорах,Где друг другу мы кубки любви подносили во взорах,
Где в беседе горячечной, пылкой, немой, безъязыкойНаша страсть оставалась взаимной и равновеликой —
Был бы ты поражен этим зрелищем дивным и странным,Ведь в глазах наших Йемен соединился с Ираном!
Нет, не прав был поэт, мне, наследнику, путь указавший,Нет, не прав был поэт, в достоверное время сказавший.
«Кто Канопус с Плеядами в небе высоком поженит?Кто порядок всегдашний в чертогах небесных изменит?
Вековечный порядок незыблем, един и всемерен:Над Ираном — Плеяды, Канопуса родина — Йемен».
Перевод А. Эппеля«В Сехмад веди, погонщик, дорога туда не долга…»
В Сехмад веди, погонщик, дорога туда не долга.Там тростники зеленые и сладостные луга,
Яркая молния в небе сверкает жалом клинка,Утром и вечером белые скопляются облака.
Песню запой, погонщик, в песне этой воспойСтыдливых дев длинношеих, сияющих красотой.
В черных глазах красавиц черный пылает свет,Каждая шею клонит, словно гибкую ветвь.
Каждая взглядом целит — не думай сердце сберечь!Ресницы — острые стрелы, взгляд — индостанский меч.
Шелка тоньше и мягче, белые руки нежны —Алоэ и мускусом пахнут, как у индийской княжны.
Заглянешь в газельи очи — грусть и влажная тьма,Их черноте позавидует даже сурьма сама!
Чары их столь убийственны, столь карминны уста!В ожерелье надменности убрана их красота!
Но одной из красавиц желанья мои не милы.Она холодна к человеку, сложившему ей похвалы.
Черным-черны ее косы, каждая — словно змея;Они следы заметают, а это — стезя моя…
Аллахом клянусь, я бесстрашен и презираю смерть!Единственное пугает — не видеть, не ждать, не сметь.
Перевод А. Эппеля«Среди холмов и долин…»
Среди холмов и долин,На плоскогорьях равнин
Бегут антилопьи стада,Ища, где плещет вода.
Едва показалась луна,Я пожалел, что она
Сверкнула на небесахИ я почувствовал страх
За свет неземной, за нее,За нежную прелесть ее, —
Зачем сиять для меня?Мне хуже день ото дня!
Жилы мои, надрывайтесь!Глаза мои, не открывайтесь!
Слезы мои, проливайтесь!Сердце мое, страдай!
Ты, что зовешь, погоди —Огонь у меня в груди,
Разлука ждет впереди…Господи, мужества дай!
Пришла разлука разлук —И слезы исчезли вдруг.
Устрою в долине привал,Где был сражен наповал.
Там серны пасутся. ТамОна — кому сердце отдам.
Скажи ей: «Один человекПришел проститься навек;
Забросило горе егоВ края, где нет никого!
Луна, осиявшая высь,Оставь несчастному жизнь!
Взгляни из-под покрывал,Чтоб взгляд он в дорогу взял.
Увы, не под силу — туПостичь ему красоту!
Иль дай ему сладких даров,И станет он жив и здоров,
Поскольку среди степейСейчас он трупа мертвей…».
Умру я от горя и зла,Плачевны мои дела!
Был ветер восточный не прав,Весть о тебе прервав!
С тобой он был тоже лжив,Наворожив, что я жив…
Перевод А. Эппеля«Отдам я отца за локоны, подобные тени ветвей…»
Отдам я отца за локоны, подобные тени ветвей,Они над щеками чернеют, черненых подвесок черней.
Распущенные и убранные, они — как древняя вязь,И, словно змеи, упруги они, в тяжелых косах виясь.
Они пленяют небрежностью, нежностью полнят сердца;За дивные эти локоны отдам я родного отца.
Они, словно тучки небесные, ее отгоняют взгляд,Они, словно скаред сокровище, ее красоту хранят,
Они, что улыбка нежная, словно чарующий смех, —Как было бы замечательно перецеловать их всех!
Нежна она обнаженная — восточная эта княжна,И, солнцем не обожженная, кожа ее влажна.
Речей ее сладкозвучие дурманит меня волшебством,Словечки ее певучие туманят меня колдовством.
И нет ничего нечестивого в ее неземной красе,И даже благочестивые придут к ее медресе[24].
Неизлечимо хворого влагою уст исцелит,Зубов жемчугами порадует, улыбкою подарит.
Стрелы очей вонзаются в пылу любовных ловитв,Без промаха поражаются участники жарких битв.
А покрывало откинет она — и лик ее, как луна;Ни полного, ни частичного затменья не знает она.
На тех, кто ей не понравится, облако слез нашлет,Бурю вздохов накличет она — бровью не поведет.
И вот, друзья мои верные, я в путах жаркой тщеты —Теперь на меня нацелены чары ее красоты.
Она — само совершенство, любовь — совершенство мое.Молчальника и отшельника сразит молчанье ее.
Куда бы она ни глянула, взор — отточенный меч.Улыбка ее, что молния, — успей себя поберечь!
Постойте, друзья мои верные, не направляйте ногТуда, где ее убежище, туда, где ее чертог.
Я лучше спрошу у сведущих, куда ушел караван;Не помешают опасности тому, кто любовью пьян.
Я не боялся погибели в близком и дальнем краю,В степях и пустынях усталую верблюдицу гнал свою.
Она отощала, бедная, от сумасшедшей гоньбы,И силы свои порастратила, и дряблыми стали горбы.
И вот наконец к становищу добрался я по следам,Верблюды высоконогие неспешно ходили там.
Была там луна незакатная, внушавшая страх красотой.Была там она — ненаглядная — в долине заветной той.
Я подойти не отважился, как странник, кружил вкруг нее.Она, что луна поднебесная, вершила круженье свое,
Плащом своим заметаючи следы верблюжьих копыт,Тревожась, что обнаружит их настойчивый следопыт.
Перевод А. Эппеля«Вот молния блеснет в Зат-аль-Ада…»
