Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
– Батюшка в лавке с дядей У пировали, – нехотя говорил Дайань. – Больше нигде не были.
Позвали шурина У Второго.
– Зятюшка с нами совсем немного выпил, – заявил шурин. – И скоро куда-то отбыл.
У Юэнян пришла в ярость и, дождавшись ухода брата, обрушилась с руганью на Дайаня и Циньтуна. Она уже собиралась отдать распоряжение бить слуг, когда те с перепугу открыли рты.
– Батюшка вчера у жены Хань Даого выпивали.
Тут-то и подала голос Пань Цзиньлянь.
– Слышите, сестра? – крикнула она. – А меня еще обвиняли. Выходит, невинного на плаху веди, а преступник стой да посмеивайся, да? Как у дерева кора, так у человека имя. А вы со мной так говорили, сестра, будто я день-деньской только об этом самом и мечтаю. Допросите-ка лучше этих арестантов. В прошлый раз, когда вы у жены тысяцкого Хэ пировали, он тоже поздно явился. Где он тогда пропадал? Кому новогодние поклоны ночью отбивал, а?
Из опасения, как бы Циньтун не выдал всех тайн, Дайань не выдержал и рассказал о связи хозяина с госпожою Линь. Тут только Юэнян поняла, в чем дело.
– Вот, оказывается, почему он велел ее пригласить! – воскликнула она. – Да не придет, говорю, она. Мы же с ней ни разу не встречались. А они, выходит, отлично друг дружку знали. Она меня еще тогда удивила. При таких, думаю себе, годах, а брови подводит, виски подкрашивает – разрисовалась вся. И пудры в два слоя наляпала. Как есть распутная баба!
– Где это видано?! – возмущалась Юйлоу, – у нее сын женатый, а она такими делами занимается. Уж если невтерпеж, вышла бы замуж.
– Нет у нее, старой шлюхи, ни стыда ни совести, вот она и вытворяет! – поддержала Цзиньлянь.
– Я так думала, что она не придет, – продолжала Юэнян. – Нет, извольте, припожаловала.
– Вот, сестра, наконец-то и у вас глаза открылись, – говорила Цзиньлянь. – А вы меня ругали, когда я на жену Хань Даого, потаскуху, набросилась. Все они – шлюхи и одного покроя. Сами ублюдки, ублюдков и плодят. Вот они тут воду и мутят.
– Как ты можешь мать Вана Третьего обзывать шлюхой? – спрашивала ее Юэнян. – Она мне сказала, что ты у них девочкой служила.[1509]
Не услышь этого Цзиньлянь, все бы шло своим чередом, а тут у нее побагровело не только лицо до самых ушей, но и шея.
– Чего городит эта шлюха проклятая! – заругалась она. – Когда это я у них служила?! Тетка моя, верно, жила с ними по соседству, а у них был сад. Девочкой я гостила у тетки, и мы играли у них в саду. А то я у них служила, скажите, пожалуйста! Да я ее и знать не знаю, шлюху лупоглазую!
– Ну и язык же у тебя! – урезонила ее Юэнян. – Я сказала, что мне передали, а ты ругаешься.
Цзиньлянь ни слова не проронила.
По просьбе Юэнян Сюээ сварила клецки и понесла Симэню. У внутренних ворот она заметила Пинъаня, направляющегося в сад.
– Ты что тут делаешь? – спросила Юэнян.
– Ли Мин позвал на пятнадцатое четырех певиц и пришел узнать, состоится ли пир, – отвечал Пинъань. – Приглашения пока не рассылал, говорю ему, а он не верит, просит батюшке доложить.
– Какой тебе еще пир, рабское отродье! – заругалась Юэнян. – И спрашивать нечего. Вместо того, чтобы выпроводить ублюдка, он, видите ли, батюшке с матушкой докладывать идет.
Пинъань убежал, ног под собой не чуя.
А Юэнян вернулась в спальню Цзиньлянь. Симэнь съел всего три или четыре клецки.
– Ли Мин певиц звал, – сообщила хозяйка. – Я их отпустила. Потом, говорю, посмотрим, а пока никакого приема не будет.
Симэнь в знак согласия кивнул головой. Ему казалось, что через день-другой он поправится. Однако вопреки ожиданиям на утро он обнаружил ниже пояса все распухшее и покрасневшее причинное место. Даже ятра набухли и налились багровым блеском, точно баклажаны. Всякий раз, когда он ходил по малой нужде, у него начиналась страшная резь, будто его дуду ножом полосовали.
А снаружи стояли солдаты с оседланным конем в ожидании, когда Симэнь направиться в управу.
– Тебе, по-моему, надо уведомить господина Хэ, – посоветовала хозяину Юэнян, когда узнала, что состояние его здоровья ухудшилось. – Скажи, что тебе надо отлежаться. И никуда не выходи. Смотри, как ты ослаб. Слугу бы за доктором Жэнем послать. Посмотрел бы тебя да лекарства прописал. Что время зря терять! Нельзя так. Ты вон какой грузный, а ничего не ешь. Разве так можно!
Симэню никак не хотелось вызывать Жэня.
– Ничего! – говорил он. – Полежу, авось и пройдет. Встану. Он отправил с посыльным в управу уведомление, что не может выйти на службу, а сам продолжал лежать в постели. Он все время нервничал, настроение у него было отвратительное.
О болезни Симэня услыхал Ин Боцзюэ и пришел проведать побратима. Симэнь пригласил его в спальню Цзиньлянь.
– Прости, брат, беспокоил я тебя в прошлый раз, – приветствуя Симэня, говорил Боцзюэ. – Не знал, что ты себя плохо чувствуешь. Вот, значит, почему ты не пошел к шурину Хуа.
– Был бы здоров, разве не пошел бы! – отвечал Симэнь. – Сам не знаю, что со мной. Двигаться мне трудно.
– Ну, а себя-то ты как чувствуешь?
– Да я ничего. Голова только кружится и сам ослаб. Ходить не могу.
– То-то я гляжу, у тебя лицо что-то больно красное. Лихорадит,[1510] наверно. А доктора не звал?
– Жена вон советует Жэнь Хоуси пригласить. А с какой стати? У меня ведь нет ничего серьезного. Неловко человека зря беспокоить.
– Ты, брат, ошибаешься. Позвать надо. Пусть посмотрит. Что он скажет. Может, какого лекарства даст. Глядишь, пройдет недуг и поправишься. Весенний дух действует. В это время всегда лихорадит. А мне вчера Ли Мин встретился. Ты ему певиц, что ли, велел позвать? Нынче, говорит, пир должны были справлять, а потом отложили из-за болезни батюшки. Так эта новость меня поразила, что я решил с утра пораньше тебя навестить, брат.
– Я и в управу не явился, – заметил Симэнь. – Увольнительную посылал.
– Куда там являться! Поправишься, тогда и выйдешь. – Боцзюэ выпил чаю и продолжал. – Ну я пойду. Как-нибудь еще загляну, брат. Ли Гуйцзе с У Иньэр тоже собираются тебя проведать.
– Поел бы. Успеешь.
– Нет, благодарю, – проговорил Ин Боцзюэ и бодро зашагал к выходу.
Симэнь велел Циньтуну поехать за город пригласить доктора Жэня.
Доктор обследовал пульс больного.
– Ваш недуг, милостивый государь, – сказал в заключение Жэнь, – вызван разгоранием вверху опустошающего огня,[1511] истощением внизу почечной воды,[1512] неспособностью сердца и почек к согласованному взаимодействию.[1513] Вы страдаете от истощения силы ян, вызванного половыми излишествами. Необходимо тонизирующими средствами восполнить урон, нанесенный половой сфере, только так можно будет восстановить ваши жизненные силы.
Доктор Жэнь откланялся и ушел. Ему вручили пять цяней серебра. После приема присланного им лекарства голова перестала кружиться, но Симэнь был по-прежнему слаб и не мог подняться с постели. Мошонка еще больше распухла и болела, а мочеиспускание было крайне затруднено.
После обеда навестить Симэня прибыли в паланкинах Ли Гуйцзе и У Иньэр. Каждая держала в руках по две коробки. В одной были пирожки с фруктовой начинкой, а в другой – печенье-розочки, пара свиных ножек и пара жареных уток. Певицы вошли в спальню и отвесили Симэню земные поклоны.
– Что с вами, батюшка? Нездоровится?
– Рад, что пришли навестить, – отвечал Симэнь. – А на подарки напрасно расходовались. Жар у меня что-то поднялся.
– Выпили, наверно, побольше во время праздников-то, – заметила Гуйцзе. – Воздержитесь денек-другой, и пройдет.
Они немного посидели возле Симэня и направились в покои Ли Пинъэр поздравить с праздниками хозяек. Юэнян пригласила их к себе в дальние покои и угостила чаем. Потом они опять прошли к Симэню.
Во время их разговора явился Ин Боцзюэ, а вместе с ним Се Сида и Чан Шицзе. Симэнь попросил Юйсяо помочь ему сесть на кровать и оставил гостей в спальне, где и был накрыт стол.
– А рисовый отвар ел сегодня? – спросил Се Сида.
Юйсяо отвернулась, не сказав ни слова.
– Нет еще, – отвечал Симэнь. – Не хочу я есть.
– Пусть подадут, – продолжал Се Сида. – Мы, брат, с тобой за компанию поедим.
Подали рисовый отвар. Прислуживала Юйсяо. Гости не упускали из виду также сладости и закуски. Симэнь же не съел и полчашки.
Певицы тем временем сидели с хозяйкой в покоях Ли Пинъэр.
– Ли Гуйцзе с У Иньэр только что тут были, – заметил Боцзюэ. – Куда они делись?
– Они там, – говорил Симэнь.
Боцзюэ подозвал Лайаня.
– Ступай, певицам скажи, – наказал он. – Пусть придут батюшке споют.
Но Юэнян, чтобы не беспокоить Симэня, не пустила певиц.
– Ничего, и так выпьете, – сказала она.
Гости осушили по нескольку чарок.
– Трудно тебе, брат, сидеть с нами, – говорили они. – Мы пойдем, не будем тебя больше неволить. А ты ложись и поправляйся.
– Тронут вашей заботой, – отвечал Симэнь.
Гости встали и откланялись.
Выйдя во дворик, Ин Боцзюэ подозвал Дайаня.
