Пять поэм - Низами Гянджеви

Приезд Ширин в замок Хосрова в Медаине

Судьба, нам каждый шаг назначивши, порой Намерена своей потешиться игрой. Пускай для бедняка придет достатка время,— Обязан он сперва труда изведать бремя. «Когда им на пути от тернов нет угроз, Они, — решает рок, — не ценят нежность роз». Верь: за чредою дней, что шли с клеймом разлуки, Отрадней взор любви и дружеские руки. Ширин от ручейка была уж далека,— Но за царевичем неслась ее тоска. И вот она, узнав, где пышный сад Парвиза, Пылая, в Медаин направила Шебдиза. За суженым спеша, обычай дев презрев, Уж не была Ширин в кругу обычных дев. И спешиться Ширин с кольцом Хосрова рада,— Ходячий кипарис возник в ограде сада. Прислужницы, смотря на дивные черты, От зависти свои перекусали рты. Но знали чин дворца — и под царевым кровом Различья не было меж гостьей и Хосровом. Ей молвили они: «Знать, севши на коня, Для поклонения Хосров искал огня. [169] И вот достал огонь, блистающий, как зори, И зависти огонь зажег он в нашем взоре». И хочет знать рабынь шумливая гурьба, Как привела сюда красавицу судьба. «Как имя? Где взросла? Что в думах на примете? Откуда, пташка, ты? Из чьей вспорхнула сети?» Ширин уклончива. Не опустив ресниц, Она им бросила крупицы небылиц. Она, мол, о себе сказать могла бы много, Да скоро и Хосров уж будет у порога. «Пред сном он вас в кружок сберет, и при огне Он сам потешит вас рассказом обо мне. А этого коня беречь и холить надо, Ведь ценный этот конь ценней любого клада». Так молвила Ширин веселая, — и вот Окружена она уж тысячью забот. Сосуд с водой из роз ей дан для омовенья. В конюшнях царских конь привязан во мгновенье. Ей принесли наряд. Он был ей по плечу. Узором жемчуга украсили парчу. В саду ее надежд раскрылась роза встречи. Отрадно спит Ширин, тяжелый путь — далече. Сахароустую хранившие чертог Рабынею сочли, — кто б вразумить их мог? Сахароустая не чванилась. Отныне, Играя с ними в нард, была она рабыней.

Постройка замка для Ширин

Перенесенная в цветущий Медаин, Ко всем приветливой умела быть Ширин. И месяц миновал в спокойствии, и снова Покой пропал: твердят, что нет вблизи Хосрова, Что он охотился, а будто бы потом В Армению бежал, отцовский бросив дом. Чем горе исцелить? Упало сердце, плача. Воистину бежит за нею неудача! Не долго охранял красавицу дворец,— Уж сердце страстное измучилось вконец. Все стало ясно ей: тот юноша, который, Попридержав коня, во взор ей бросил взоры, Был сам Хосров; свой путь забыв, ее одну Он видел, он взирал, как солнце на луну. Она бранит себя, хоть мало в этом проку, Но вот — отвергла скорбь, но вот — покорна року. Но вот — терпением как будто бы полна, Но вот воскликнула: «Я тягостно больна! Мне замок надлежит на высоте просторной Построить, чтоб синел мне кругозор нагорный! Горянка я. Меж роз я рождена. Тут зной Их все желтит. На мне — нет алой ни одной!» Подруге молвила подруг лукавых стая: «Напрасно, как свеча, ты изнываешь, тая. Велел властитель наш создать тебе приют В горах, где ветерки прохладу подают. Когда прикажешь ты — приказов исполнитель Построит на горе отрадную обитель». Ширин сказала: «Да! Постройте мне скорей Дворец, как приказал вам это царь царей». Рабыни — ревности их всех пронзало жало — Там, где ничья душа словам их не мешала, Строителю жужжат: «Из Вавилонских гор Колдунья прибыла [170]; ее всесилен взор. Велит она земле: «Взлетай, земля!» — поспешно Поднимутся пески, день станет мглой кромешной. Прикажет небесам застыть — и вмиг тогда Застынут небеса до Страшного суда. Она велела там построить ей жилище, Где обращает зной и камни в пепелище, Чтоб не было окрест из смертных никого: В безлюдии творит колдунья колдовство. Для ве́щей ты сверши свой путь необычайный. Найди тлетворный лог, и огненный и тайный. Там замок сотвори не покладая рук, А плату с нас бери какую знаешь, друг». Потом несут шелка, парчу несут и злато: Ослиный полный груз — строителя оплата. Строитель принял клад. Обрадованный, в путь Он тронулся, в пути не смея отдохнуть. Ища безлюдных мест, он в горы шел, и горы, На горы вставшие, его встречали взоры. Есть раскаленный край, на мир глядит он зло. Дитя в неделю б там состариться могло. В фарсахах десяти он от Кирманшахана [171]. Да что Кирманшахан! Он марево тумана. Строитель приступил к работе: «Не найду Я края пламенней, — сказал он, — я в аду. И тот, кого б сюда загнать сумели бури, Поймет: чертог в аду построен не для гурий». На вечер мускусом ночная пала мгла. Не жарко, — и Ширин свой путь начать смогла. Отроковицы с ней. Но было их немного — Не знавших, что любви злокозненна дорога. И в замкнутой тюрьме, в которой жар пылал, Ширин жила в плену, как сжатый камнем лал. И, позабыв миры, полна своим недугом, Своих томлений жар она считала другом.