Рассказы о необычайном - Пу Сунлин
Вскоре погода прояснилась. Цзяо-но уже могла подавать признаки жизни. Увидя, что студент лежит мертвый рядом с ней, она громко заплакала:
– Господин Кун умер за меня. Как мне жить теперь?
Сун тоже вышла, и они понесли его в дом. Цзяо-но велела Сун поддержать ему голову и головной шпилькой разнять ему зубы, а сама ухватилась за щеки и языком пропустила внутрь красный шарик. Затем она прильнула к его губам и стала дуть. Красный шарик вошел в горло вслед ее вдуванию и там заклокотал. Через некоторое время Кун очнулся и ожил. Видит – вся семья стоит перед ним… И ему казалось все происшедшее туманом: словно то был сон, от которого он просыпается. Теперь, когда вокруг него вся семья была одним клубком[243], круглым-круглым, он оправился от испуга и выразил радость.
Решив, что в этом заброшенном месте долго жить нельзя, он дал мысль всем вместе вернуться к нему на родину. Весь дом наперерыв одобрял это предложение, за исключением Цзяо-но, которой оно не нравилось. Тогда Кун стал просить ее поехать вместе с господином У.
Однако ж, помимо этого, он с тревогой думал, что старик и старуха, пожалуй, не согласятся расстаться со своими молодыми детьми. Целый день говорили об этом, так и не поехали.
Вдруг вбежал, весь в поту, лившем ручьями, запыхавшийся слуга из дома У. Встревожившись, бросились его расспрашивать. Оказалось, что семья У в тот же день потерпела разгром. Весь дом погиб целиком.
Цзяо-но, топнув ногой, предалась горькой печали и не могла остановить своих слез. Бросились утешать ее, уговаривать. Теперь предположение о совместном возвращении на родину Куна было окончательно решено.
Кун пошел в город устраивать свои дела. Через несколько дней он все закончил, затем, работая ночами, собрал свое имущество и поехал домой.
Дома он дал юноше свободный сад, который с тех пор был постоянно закрыт снаружи и открывался только тогда, когда приходил Кун со своею Сун.
Кун жил с юношей и его сестрой как одна семья. Вместе играли в шахматы, пили вино, беседовали, пировали.
Сяо-хуань подрос и стал красивый, тонкий, изящный. В нем было что-то лисье. Когда он выезжал погулять в столицу или у себя на улицу, все знали, что это лисий сын.
Я, историк этих чудес, скажу:
Вот мое отношение к студенту Куну.
Мне не завидно, что он получил очаровательную жену; но завидно, что он получил нежного друга.
Смотреть на его лицо – можно забыть голод. Слушать его голос – можно «раскрыть щеки» в улыбку.
Добыть столь прекрасного друга; иногда беседовать с ним, выпивать… Тогда, как говорит поэт:
Свою красоту вручает мне он[244],
Душа же моя к нему идет.
…И это куда быстрее, чем в классическом стихе: «Вéрхом-вниз куртка-штаны»[245] – на зов властителя из дворца.
Си-лю это знала!
Девушка Си-лю была дочь ученого человека из Чжунду. Кто-то за ее изящную, прелестную талию шутя назвал ее Тоненькой Ивой (Си-лю). Она с детства отличалась смышленостью, разбиралась в литературных вещах и особенно любила читать книги по физиогномике.
Характером она была скромна, молчалива. Никогда, бывало, не скажет про человека, хорош он или дурен. Одно только: когда приходили спрашивать ее имя[246], она непременно просила, чтобы ей дали хоть раз на этого человека поглядеть. И вот она пересмотрела так очень многих, но все говорила: не подходит и этот! А лет ей уже стукнуло девятнадцать. Отец и мать сердились на нее.
– Что ж, значит, во всей Поднебесной так-таки и не найдется тебе достойной пары, – говорили они, – и ты, выходит, будешь стариться со своей рогулькой[247]? Так, что ли?
– Сказать правду, – отвечала Си-лю, – я все хотела человеческим победить небесное, но вот уж прошло порядочно времени, а это не удалось. Такова, значит, моя судьба! Начиная с сегодняшнего дня прошу вас, родители, – я повинуюсь только вашему приказанию!
В это время нашелся некий студент Гао, очень известный уже молодой ученый, происходивший, кроме того, из старой, видной семьи. Услыхав о Си-лю, он, как говорится, положил ей птицу[248]. Совершили обряд. Муж с женой отлично друг другу пришлись.
От первой жены у студента остался мальчик. Сиротку звали Чан-фу. Ему было пять лет. Молодая обходилась с ним с безупречной и полной ласковостью, так что когда она, бывало, уйдет к своим проведать, то Чан-фу сейчас же принимается кричать, плакать и бежит за ней. Она его бранить, отсылать прочь – ни за что не перестанет…
Приблизительно через год после свадьбы Си-лю родила сына и назвала его Чан-ху, Вечная Опора. Студент спросил, чем объяснить, что она именно так его назвала.
– Да так, ничего особенного, – ответила она. – Просто я надеюсь, что он постоянно будет у твоих колен, держаться за тебя!
В отношении домашних рукоделий молодая была достаточно небрежна и никогда на них не обращала внимания. А вот что касалось того, как расположены их поля, к востоку ли, к югу ли, или сколько причитается внести оброка, об этом она дознавалась по записям и документам и все боялась, как бы не было неточностей.
Прошло уже порядочное время, как она однажды говорит студенту так:
– Вот что, слушай – будь добр, не вмешивайся в дела по дому и хозяйству, предоставь их мне. Дай мне самой с ними справиться. Хочу попробовать, смогу я вести твой дом или нет?
Студент исполнил ее просьбу. Прошло полгода, и действительно в доме не произошло ни малейших упущений. Студент опять восхищался своей примерной женой.
Как-то раз он отправился в соседнее село кое с кем выпить. Вдруг во время его отсутствия появился пристав, взыскивающий недоимки по оброку. Он стучал в ворота и бранился. Си-лю выслала слугу, чтобы успокоить его, но пристав не уходил. Тогда она отправила мальчика в село, велела ему
