Абу Мухаммед аль-Касим аль-Харири - Макамы
Судья возразил:
— Однако бывает, что стрела шальная в цель попадает. Не в каждом облаке молния зря блистает — иное на них и дождь проливает. Правильно молнии различай, а чего не знаешь — не утверждай!
Старец увидел, что огульное обвинение у кади вызвало раздражение, и решил, что слова его подтвердятся делами — обернутся щедротами и дарами.
И старец взбросил новую сеть, чтобы рыбку поймать и зажарить успеть. Он продекламировал:
Не зря объявлено молвой,Что тверже Радвы[259] разум твой.По глупости сказал юнец,Что щедрости настал конец, —Не знал он, что твои дары,Как манна божия, щедры.Еще раз это докажи,Чтоб он своей стыдился лжи.О кади, я хвалу воздамТвоим делам, твоим дарам.
Продолжал рассказчик:
— Понравились кади слова старика — и полилась подаяний река. Потом он взгляд к юнцу обратил — копьем укоризны его пронзил и спросил:
— Ты понял теперь, сколь порочны твои суждения и лживы твои измышления? Прежде чем деку для лютни тесать, прочность дерева следует испытать. Не кори своего отца и не спеши людей порицать. А впредь проявишь непослушание — заслужишь строгое наказание!
Тут, как видно, юноше стало стыдно. Подошел он к отцу, оказал почтение и покинул собрание без промедления. За ним и старец двинулся следом, такие стихи говоря при этом:
Коль будут вас беды безжалостно гнуть,К саадскому кади направьте свой путь,Чья щедрость и предков могла б посрамить,А праведность будет потомков дивить!
Продолжал рассказчик:
— Мне показалось, что старика я узнал, но тут же сомневаться стал и решил пойти за ним по пятам, далеко ли, близко ли — я не знал еще сам; быть может, раскрою его секреты и узнаю, каким огнем речи его согреты. Бросил я все свои дела — за старцем дорога меня увела. Он быстро шагает, а я за ним, желанием неотступным гоним. Наконец я догнал его, наши взоры скрестились — вмиг охотник и дичь в друзей обратились. Старик мне радостно руку жал и даже при этом совсем не дрожал! Он сказал:
— Друзьями нужно дорожить, кто друга обманет — тому не жить!
И я убедился, что рядом со мной — серуджиец, никто иной. Бросился я его обнимать, о хорошем, плохом поспешил разузнать. Но старик отвечать не пожелал и на сына лишь показал:
— Меня рассказывать не проси, обо всем у него расспроси.
А юнец рассмеялся мне в лицо и следом пошел за отцом.
Это были знакомцы мои, спору нет, но где теперь отыскать их след!
Перевод В. Борисова
Мервская макама
(тридцать восьмая)
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
— С тех пор как стали дороги тянуться к моим ногам и чернила стал извергать мой калам[260], полюбил я полезные изречения и истории назидательные, поучительные рассказы разыскивать стал старательно, из источника мудрости их я стремился напиться, как путник ночной к огню стремится. А владельцев адаба[261] когда я отыскивал, то удерживал их за стремя и зекат[262] с их сокровищ взыскивал, но такого, как серуджиец, я не видал и никогда не встречал, у кого бы из туч ливень лился сильнее и кто бы смолу клал на дырки точнее. Однако он был непоседлив, словно месяц на небесах, и подвижен, словно пословица, что у всех на устах. Меня манил его красноречия свет и привлекала тонкость его бесед — ради них часто родину я покидал, а тяготы путешествия сладостными считал.
Однажды во время странствий решил я в Мерве[263] остановиться — свидание с Абу Зейдом мне предсказали птицы[264]. Искал я его на рынках и на майданах[265], путешественников расспрашивал в ханах[266], да никак не мог я напасть на след: кого ни спрашивал — нет как нет! Наконец отчаяние победило желание и надежду сменило разочарование.
Как-то раз посетил я мервского вали[267] — а он был из тех, в ком власть и богатство благородства не затмевали. И вдруг появился Абу Зейд, в рубище нищенское одетый, а на лице его — лишений приметы. Он приветствовал вали, как бедняк, что пред владыкой заискивает и его благосклонность снискивает. Затем он сказал:
— Да избавит Аллах тебя от порицания, да исполнит твои желания! Знай: на кого дела возлагаются, к тому упования устремляются, а кто заслужил превозношения, к тому возносят прощения. Счастлив тот, кто, видя судьбы благосклонность, питает к благодеяниям склонность, отчисляя зекат с обильных благ в пользу того, кто сир и наг. И блажен, кто возлагает на себя ублажение всех, достойных его уважения. Ты гордость времени, города ты опора, к тебе с надеждой обращаются взоры, и к дверям твоим тянутся караваны, привлеченные щедростью благоуханной. Просьба любая в доме твоем оседает, и к людям покой с ладоней твоих стекает; Аллаха великая милость тебя осеняет и твои закрома наполняет.
Посмотри на меня, несчастного старика: участь моя горька. Было время — ветви мои зеленели и плоды на них обильные зрели, а когда запылала моя голова сединой[268] — встали беды у меня за спиной. Пришел я к тебе из страны далекой, сраженный нуждою жестокой, мечтая, что меня напитает море твое полноводное и возвысит покровительство твое благородное.
Надежда просителя согревает и дарителю помогает. Пусть подскажет тебе божий страх обойтись со мною, как с тобой обошелся Аллах, дать мне то, что я заслужил по праву и тем приумножить твоей добродетели славу. Не отворачивай свой светлый лик от бедняка, что в собранье твое проник, и пусть ладонь твоя не сжимается для того, кто с мольбой к тебе обращается и поддержки просить решается.
Жадный любви не дождется, скупому купить себе славу не удается. Нет, умен только тот, кто щедро добычу свою раздает и если одаривать начинает, то град даров своих не прекращает. А поистине благороден лишь тот, у кого из рук поток золотой течет, от кого ты ни разу не услышишь отказа.
Тут Абу Зейд замолчал, присмирев, надеясь, что щедрые всходы даст его обильный посев. Вали тоже молчал — он поджидал: польется еще вода или весь источник старик исчерпал и даст ли искры его огниво, разжигая огонь ушам и умам на диво. Абу Зейд не понял причины его молчания и замедления подаяния. Заговорил он, гневом пылая, на ходу стихи сочиняя:
Не презри мудреца за то, что босикомЯвился он к тебе голодным бедняком!Согбенного нуждой надежды не лишай —Молчит он пред тобой иль остр он языком.Просителю прости назойливость мольбы,Того, кто смят бедой, одаривай добром.Ведь пользу лишь тогда богатство принесет,Коль славою оно тебе украсит дом.Кто славу покупал за щедрые дары,В убытке никогда тот не бывал потом.И умному простят стяжанье благ земных,Коль щедростью своей к богатству он влеком.Стремясь творить добро, прими высокий сан —Так славу обретешь ты собственным трудом,И во сто крат сильней, чем амбры аромат,Хвала свой аромат распространит кругом.Но скупость никогда не встретится с хвалой,Как страусу вовек не встретиться с китом[269].Да, кто раскрыл ладонь — снискал любовь людей,Но добрых слов никто не скажет о скупом!Скупец найдет предлог подарка избежать,За то клянут его и поминают злом.Убогому блага без счета расточай —Пусть будет он смущен даров твоих дождем.И торопись, пока превратности временНе изогнут тебя уродливым крючком.У каждого из нас изменчива судьба,Ей долго не бывать в обличий одном.
— Прекрасно! — воскликнул вали, когда Абу Зейд замолчал наконец. — Теперь скажи, откуда ты родом и кто твой отец.
Абу Зейд прищурился с легкой насмешкой и ответил стихами, ни минуты не мешкая:
Об отце не пытай — мужа ты испытай,А потом прогони иль наперсником сделай.Если сладко вино — то не все ли равно,Что отцом его был виноград недозрелый?
Сказал рассказчик:
— Его красноречия небывалая сила вали вконец покорила. Растрогался он старика печальной судьбой и, как близкого родственника, усадил его рядом с собой. Потом казначея в сокровищницу послал и столько подарков принести приказал, чтобы отныне гордо влачился длинный подол старика, чтобы ночь без забот показалась ему коротка. И ушел Абу Зейд с набитой мошной и веселой душой. Вышел я за ним по пятам и пошел по его следам. Ушли мы из дома вали туда, где чужие нас не видали и не слыхали. И тогда я сказал:
— Удача сопутствует тебе: наградил тебя вали дарами, вняв твоей слезной мольбе.
Абу Зейд просветлел и просиял, Аллаху всевышнему пышно хвалу воздал, и, плечи с достоинством распрямляя, сказал он, гордости своей не скрывая:
Кто успех оплатил благородством родителей,Кто — делами, которыми хвастаться нечего;Мне ж успех подарили не предков достоинства,А ученость моя и мое красноречие!
И добавил:
