Чжуан-цзы - Чжуан-цзы
* * *
Конфуций встретился с Лаоцзы и заговорил о милосердии и справедливости.
– [Если], провеивая мякину, засоришь глаза, – сказал Лаоцзы, – то небо и земля, [все] четыре страны света поменяются местами. [Если] искусают комары и москиты, не заснешь всю ночь. [Но] нет смуты большей, чем печаль о милосердии и справедливости[219] – [она] возмущает мое сердце. Если бы вы старались, чтобы Поднебесная не утратила своей простоты, вы бы двигались, подражая ветру, останавливались, возвращаясь к [природным] свойствам. К чему же столь рьяно, будто в поисках потерянного сына, бьете во [все] неподвижные и переносные барабаны? Ведь лебедь бел не оттого, что каждый день купается; а ворона черна не оттого, что каждый день чернится. Простота белого и черного не стоит того, чтобы о ней спорить; красота имени и славы не стоит того, чтобы ее увеличивать. Когда источник высыхает, рыбы, поддерживая одна другую, собираются на мели и [стараются] дать друг другу влагу дыханием, слюной. [Но] лучше [им] забыть друг о друге в [просторах] рек и озер.
Повидавшись с Лаоцзы, Конфуций вернулся [домой] и три дня молчал.
– С чем [вы], учитель, вернулись от Лаоцзы? – спросили ученики.
– Ныне в нем я увидел Дракона[220], – ответил Конфуций. – Дракон свернулся [в клубок], и образовалось тело, расправился, и образовался узор, взлетал на облаке, на эфире, кормился от [сил] жара и холода. Я разинул рот и не мог [его] закрыть. Как же мне подражать Лаоцзы!
– В таком случае, – спросил Цзыгун, – не обладает ли тот человек неподвижностью Покойника и внешностью Дракона, голосом грома и молчанием пучины, не действует ли подобно небу и земле? Не удостоюсь ли и [я], Сы, [его] увидеть? – и от имени Конфуция [Цзыгун] встретился с Лаоцзы.
Лаоцзы только что уселся на корточки в зале и слабым голосом промолвил:
– Годы мои уже на закате, и [я] ухожу. От чего вы [хотите] меня предостеречь?
– Почему только [вы], Преждерожденный, считаете, что три Царя и пять предков не были мудрыми? – спросил Цзыгун. – Ведь [они] управляли Поднебесной по-разному, слава же им выпала одинаковая.
– Подойди поближе, юноша, – сказал Лаоцзы. – Почему ты считаешь, что [управляли] по-разному?
– Высочайший передал [власть] Ограждающему, Ограждающий – Молодому Дракону, – сказал Цзыгун. – Молодой Дракон применял силу физическую, а Испытующий – военную. Царь Прекрасный[221] покорялся Бесчеловечному и не смел ему противиться. Царь Воинственный пошел против Бесчеловечного и не захотел [ему] покориться. Поэтому и говорю, что по-разному.
– Подойди поближе, юноша, – сказал Лаоцзы. – Я тебе поведаю, [как] управляли Поднебесной три владыки и пять предков. Желтый Предок, правя Поднебесной, привел сердца людей к единству, [Когда] родители умирали, [дети] их не оплакивали и народ [их] не порицал. При Высочайшем в сердцах людей Поднебесной [появились] родственные чувства. [Если] из-за смерти своих родителей люди придавали меньшее [значение] смерти чужих [родителей], народ их не порицал. При Ограждающем в сердцах людей Поднебесной [зародилось] соперничество. Женщины родили после десяти лун беременности, дети пяти лун от роду могли говорить; еще не научившись [смеяться], начинали узнавать людей и тогда стали умирать малолетними. При Молодом Драконе сердца людей Поднебесной изменились. У людей появились страсти, а [для применения] оружия – обоснования: убийство разбойника не [стали считать] убийством. Разделили на роды людей и Поднебесную [для каждого из них свою]. Поэтому Поднебесную объял великий ужас. Поднялись конфуцианцы и моисты. От них пошли правила отношений между людьми, а ныне еще и [отношений] с женами. О чем еще говорить! Я поведаю тебе, как три владыки и пять предков наводили порядок в Поднебесной. Называется – навели порядок, а худшего беспорядка еще не бывало. Своими знаниями трое владык наверху нарушили свет солнца и луны, внизу – расстроили сущность гор и рек, в середине – уменьшили блага четырех времен года. Их знания были более ядовиты, чем хвост скорпиона, чем зверь сяньгуй[222]. Разве не должны они стыдиться? Ведь не сумев обрести покой в собственной природе, [они] сами еще считали себя мудрецами. Они – бесстыжие!
Цзыгун в замешательстве и смущении остался стоять [на месте].
Конфуций сказал Лаоцзы:
– [Я], Цю, считаю, что давно привел в порядок шесть основ: песни, предания, обряды, музыку, гадания, [хронику] «Весна и осень». Достаточно хорошо понял их причины, чтобы обвинить семьдесят двух царей, истолковать путь ранних государей, выяснить следы [деяний] Чжоу [гуна] и Шао [гуна]. Но ни один царь ничего [этого] не применил. [Как] тяжело! [Как мне], учителю, трудно убеждать, [как] трудно разъяснять учение!
– К счастью, ты не встретился с царем, который управляет современным миром, – сказал Лаоцзы. – В шести основах – следы деяний ранних государей. Но разве в них [говорится о том], как следы проложены? Слова, сказанные тобою ныне, – также следы. Ведь следы остаются и от башмаков, но разве следы – это сами башмаки?
Ведь белые цапли зачинают, [когда] смотрят друг на друга, и зрачки [у них] неподвижны; насекомые зачинают, [когда] самец застрекочет сверху, а самка откликнется снизу[223]; лэй [будучи] и самцом и самкой, [сам] от себя зачинает. [Природные] свойства не изменить, жизнь не переменить, время не остановить, путь на преградить. Постигнешь [законы] пути, и все станет возможным, утратишь – ничего не добьешься.
Конфуций не показывался три луны, затем, снова увидевшись [с Лаоцзы], сказал:
– [Я], Цю, это давно постиг! Ворона и сорока высиживают яйца; рыбы зачинают, смазываясь слюной; оса перевоплощается ‹в другое насекомое›[224], [когда] родится младший брат, старший брат заплачет[225]. Ведь [я], Цю, не превращался вместе [с путем] в человека. [А если] не превращался в человека вместе [с путем], как же могу поучать [других]?
– Хорошо! [Ты], Цю, это постиг! – ответил Лаоцзы.
Глава 15
Полные суровых дум
Полные суровых дум[226] и возвышенных дел покидают мир, отвергают [все] пошлое; рассуждая о высоком, возмущаются и порицают [других] –
