без автора - Повесть о прекрасной Отикубо
Принцесса — мать Отикубо — некогда владела прекрасным дворцом Сандзедоно, он должен был достаться в наследство ее дочери, но тюнагон сказал:
— Отикубо нет больше на свете, я возьму этот дворец себе.
— Разумеется, так и следует сделать, — обрадовалась Китаноката. — А если даже, паче чаяния, она и жива, то женщине, которая пала так низко, не подобает владеть княжеским дворцом. Он такой просторный, как раз подойдет мне и моим дочерям.
Мачеха истратила все доходы, полученные за два года с поместьев тюнагона, чтобы заново отстроить весь дворец, начиная с крытой земляной ограды вокруг него. Были возведены новые здания взамен обветшалых, — словом, денег не пожалели.
Между тем прошел слух, что в этом году «Праздник мальвы» будет отпразднован с особым великолепием. Митиери обещал, что повезет любоваться торжественным зрелищем всех служанок в доме. Полно им ходить с таким скучающим видом!
К празднику стали готовиться задолго. Починили экипажи, подарили слугам новые нарядные одежды.
— Смотрите, чтобы все было как следует! — приказали молодые господа. В доме поднялась суета. Наконец наступил долгожданный день.
Возле широкого Первого проспекта, по которому должны были проехать разукрашенные храмовые колесницы, были заранее вбиты в землю колья, чтобы никто другой не поставил в этом месте своих экипажей. Значит, можно было не беспокоиться и не приезжать слишком рано.
Двадцать старших прислужниц разместились в пяти экипажах, еще две повозки подали для девочек-служанок и низшей челяди.
Поскольку сам молодой господин тоже принял участие в поездке, то его сопровождала пышная свита из придворных четвертого и пятого рангов, а впереди бежали скороходы. Вместе с Митиери поехали и его братья: средний брат, бывший паж императора, а теперь начальник гвардии, и самый младший брат, уже получивший свой первый небольшой чин по ведомству торжеств и церемоний.
Всего собралось около двадцати экипажей. Вереницей, в строгом порядке они подъехали к заранее отгороженному месту возле Первого проспекта, откуда можно было хорошо видеть праздничное шествие.
Оглядевшись, Митиери заметил, что как раз напротив их участка, отмеченного кольями, стоят два экипажа: один очень старый, с верхом, плетенным из листьев ореховой пальмы, и второй — чуть поновее, с верхом, плетенным из бамбука.
Митиери распорядился:
— Поставьте по обе стороны дороги, друг напротив друга, мой экипаж и экипаж моих братьев так, чтобы мы могли легко беседовать между собой и с женщинами нашей семьи и чтоб нам было все хорошо видно…
Челядинцы засуетились.
— Надо подать немного назад ваши экипажи. Мы поставим здесь свои, — сказали они людям, которые расположились по другую сторону дороги, но те, оскорбившись, не тронулись с места.
Митиери спросил:
— Чьи экипажи?
— Тюнагона Минамото.
— Будь хоть тюнагона, хоть дайнагона, нечего было ставить экипажи там, где огорожена земля, точно другого места не стало. Отодвиньте их немного назад.
Челядинцы Митиери собрались гурьбой, чтобы отодвинуть назад чужие экипажи, но навстречу им вышли слуги тюнагона и начали словесную перепалку:
— Зачем вы так бесчинствуете? Экие скорые на руку! Да разве ваш надутый спесью господин не такой же тюнагон, как наш? Или ему принадлежит весь Первый проспект из конца в конец? Самоуправцы!
Но тут один из слуг Митиери, особенно злой на язык, бросил в ответ:
— И бывший наш государь, и будущий государь, наследник престола, и принцесса-весталка, все уступают дорогу нашему господину, вот он какой, не знаете, что ли?
Другой подхватил:
— Да как вы смеете равнять вашего господина с нашим? «Такой же тюнагон»! Скажут тоже! Болваны!
Слуги старого тюнагона не остались в долгу, они отвечали бранью на брань и ни за что не уступали места. Митиери подозвал к себе меченосца и сказал:
— Надо немного осадить вон те экипажи.
Челядинцы, не спрашивая позволения, отодвинули назад чужие экипажи. Их противники оказались в меньшинстве и ничего не могли сделать. Немногочисленные скороходы тюнагона рассудили так:
— Что пользы в ссоре? Лучше не ввязываться в драку, еще наживешь себе беды. У нас хватило бы мужества пнуть ногой в зад самого первого министра, но этот молодой вельможа — другое дело, мы и пальцем не дотронемся даже до его последнего слуги.
И вкатили свои экипажи в ворота первого попавшегося дома. А сидевшие в экипажах женщины только молча поглядывали сквозь плетеные занавески.
Вот до какой степени люди трепетали перед Митиери.
Жена и дочери тюнагона только вздыхали:
— Бесполезно спорить! Мы бессильны ему отплатить. Тем бы дело и кончилось, если бы глупый старикашка тэнъяку-но сукэ не заявил:
— Почему это они посмели загнать наши экипажи куда-то на задворки? Кто им дал такое право? — И выступив вперед, начал браниться. — Не смеете вы так своевольничать! Если вы наперед огородили место кольями, то, конечно, вольны поставить там свои экипажи, но по какому праву вы велели убрать наши? Ведь они стояли напротив, через дорогу. Погодите, вы еще раскаетесь! Поплачете вы у меня! Я вам отомщу!
Увидев тэнъяку-но сукэ, меченосец подумал: «Ага! Знакомое лицо… Где-то мы с ним встречались… — и вдруг вспомнил: — Так вот это кто! О, вот удача! Попался мне наконец!»
Митиери тоже приметил ненавистного старика.
— Эй, Корэнари! — крикнул он. — Зачем ты позволяешь ему так ругаться?
Меченосец сразу все понял и подмигнул задорным челядинцам, а те рады стараться, сразу налетели на тэнъяку-но сукэ.
— Что такое! Этот старикашка смеет грозить нам. А нашего господина ты, значит, и в грош не ставишь? Так, что ли?
Размахивая своими веерами с длинными ручками, они внезапно сбили шапку с головы старика. И все увидели, что жидкие прядки волос связаны у него на макушке в маленький пучок, а голый лоб ярко блестит. Зрители, стоявшие толпами по обе стороны дороги, чуть с ног не упали от смеха.
Тэнъяку— но сукэ побагровел от стыда. Прикрыв свою лысую голову руками, он хотел было спрятаться в экипаже, но челядинцы Митиери схватили его и давай пинать ногами куда попало, приговаривая:
— Вот тебе! Вот тебе! Будешь грозить нам! Натешились над ним вволю.
Старик в голос вопил:
— Умираю! Смерть моя пришла! — Но слуги все не унимались. Под конец старик и дышать перестал.
Митиери кричал только для вида:
— Стойте! Остановитесь! Довольно!
Слуги Митиери бросили жестоко избитого тэнъяку-но сукэ в главный экипаж, где сидела сама Китаноката, а потом разошлись до того, что начали толкать и пинать экипажи. А слуги тюнагона дрожали от страха и даже близко не осмелились подойти. Они держались в стороне, как будто это их не касалось, и только издали следили за экипажем. Челядинцы Митиери загнали его в глухой переулок и бросили там посреди дороги. Лишь тогда слуги тюнагона решились подойти к экипажу. Он стоял, запрокинувшись оглоблями кверху: жалкое зрелище!
Женщины в экипаже, — громче всех Китаноката, — кричали в голос:
— Не хотим здесь оставаться! Домой! Скорее домой!
Но когда по их просьбе запрягли быка в повозку, оказалось, что челядинцы Митиери обрезали веревки, которыми был привязан к дрогам плетеный кузов. Он упал посреди дороги, а бык потащил дальше одни опустевшие дроги с колесами. Простолюдины, которые толпились на улице, чтобы поглазеть на процессию, за бока схватились от смеха… Хохот, крики! Слуги тюнагона, следовавшие за экипажем, попадали от неожиданности на землю и некоторое время даже не в силах были подняться…
Щелкая пальцами, они сетовали:
— Ах, видно, нынче выдался особенно злосчастный день. Не следовало сегодня и выезжать за ворота. Такой неслыханный срам на наши головы!
Предоставляю читателям самим вообразить, что должны были чувствовать женщины в экипаже. Скажу только, что все они горько плакали от обиды и страха.
Китаноката сидела в экипаже позади своих дочерей, и потому, когда кузов внезапно оторвался, от сильного толчка она кубарем вылетела на дорогу. Тем временем бык продолжал невозмутимо шагать дальше, таща за собой пустые дроги. Кое-как, с трудом мачеха взобралась обратно в кузов, но, падая, она поранила себе локти и теперь громко плакала и охала от боли.
— За какие грехи я терплю такое наказание! — причитала она.
— Тише! Тише! — унимали дочки свою матушку.
Наконец подоспели слуги. Видят, случилась большая беда.
— Что делать! Понесем кузов на плечах, — стали они совещаться между собою.
— Ну и никудышные же ездоки! — смеялись в толпе.
Слуги тюнагона так растерялись от стыда, что не раскрывали рта и только молча глядели друг на друга как потерянные.
Наконец привезли назад дроги, поставили на них кузов и тронулись в обратный путь, но перепуганная госпожа Китаноката не переставала вопить:
— Потише! Ай, вывалите!…
