Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков
«Неужто мог я не узнать…»
{103}
Неужто мог я не узнать родного пепелищаИ рвов у стойбища Асбит, засыпанных песком?Неужто мог забыть я Хинд, нещедрую для нищих,Хоть и со щедростью ее я вовсе незнаком?
Клянусь, что я влюбленный взгляд скрывал, борясь с собою,Боясь, что заведет любовь в опасные края.Но прогнала она меня, чтоб страсть мою удвоить,—Как будто бы возможна страсть сильнее, чем моя!
Что ж, если завтра я умру, меня оплачут братьяВ ночь, когда хлынут с дальних гор потоки пенных вод,Но Ахталю, при встрече с ним, в лицо хочу сказать я,Что роду таглиб все равно позор он принесет.
Не так уж этот род высок, чтоб к небу лезть ветвями,Не так силен, чтоб из ручья он первым пить посмел,—И если Ахталь не сумел прославиться стихами,Напрасно встал он под удар моих каленых стрел.
Давно бы Ахталю попять: он злит меня напрасно,Он стал мишенью для сатир по собственной вине,И для него борьба со мной не менее опасна,Чем с всадником из рода кайс на взмыленном коне.
Наездники из рода кайс подобны волчьей стае —На гребне битвы их волна кровавая несет.На племя таглиб мы идем, преграды прочь сметая,То ложно повернем коней, то вновь летим вперед.
«Ты тут останешься, Маррар…»
{104}
Ты тут останешься, Маррар, а спутники твои уйдут,—Возьмут верблюдов, а тебя они навек оставят тут.
Не уходите далеко! — ведь каждый обратится в прах,Ведь каждый, кто сегодня жив, в свой срок останется в песках,
Тебя сравнил бы я, Маррар, с твоим прославленным отцом:Всегда гордился мой народ таким вождем и мудрецом —
Тем, кто опорой был в беде, кто слабых защищал не раз,Кто в души робких и больных вселял надежду в трудный час.
Боль и тоска мне душу рвут, но я спасенья не ищу,И слезы горькие мои рекой стекают по плащу.
И над могилой я кричу: «Какой тут гордый дух зарыт!Какого славного вождя скрывает свод могильных плит!»
Душа моя рвалась к тому, кто, словно месяц молодой,Прохладой ветры одарял и насыщал дожди водой,
Чья смерть для преданных сердец была страшнее всех потерь,С кем ни в долинах, ни в горах никто не встретится теперь!
Я утешения в беде прошу, рыдая и скорбя:Мой край родимый опустел и стал пустыней без тебя!
Пускай седые облака плывут к могиле от Плеяд,Пускай обильные дожди слезами землю оросят.
«Вчера пришла ко мне Ламис…»
{105}
Вчера пришла ко мне Ламис, но не с добром пришла она:Пришла расторгнуть связь любви с тем, чья душа любви полна.
Друг, я приветствую твой дом, я щедро шлю ему привет,Но горькой старости моей ни от кого ответа нет.
Уходят девушки, смеясь над сединой в кудрях моих,А ведь когда-то без труда я вызывал любовь у них,
Пока беспечно и легко несла меня страстей волна,Пока я юности своей не исчерпал еще до дна.
Зубайр и родичи его теперь узнали наконец,Что доверять нельзя тому, что говорит Фараздак-лжец,
Что не за племя, не за род, а за себя он встал горой,Что в битве он — ничтожный трус и только на словах — герой.
Не сразу поняли они, что их надежда — только в нас:Лишь мы сумеем защитить и поддержать в тяжелый час.
Лишь мы удержим рубежи и защитим гнездо свое,А не Фараздак — жалкий трус, одетый в женское тряпье.
Беги, Фараздак, — все равно нигде приюта не найдешь,Из рода малик день назад ты тоже изгнан был за ложь.
Твоим обманам нет конца, твоим порокам нет числа,Отец твой — грязный водоем, в котором жаль купать осла.
Ты хуже всех, кого за жизнь я встретил на пути своем,Ты думаешь, ты человек?. Нет, ты — ослиный водоем!
Для нас ты больше не герой! О, кем ты был и кем ты стал!Какой позор, какой позор на наши головы упал!
«Затем Мухаммеда послал…»
{106}
Затем Мухаммада послал на землю к нам Аллах,Чтоб был тот мудр и справедлив во всех земных делах.
Ты, десятину отменив, мой доблестный халиф,На благо вере, как пророк, был мудр и справедлив.
По всей земле идет молва о мудрости твоей,И люди добрые в беде к тебе спешат скорей.
Не обойди же и меня доясдем своих щедрот,Ведь вынужден влачить поэт ярмо земных забот.
А в мудрой книге завещал пророк нам на века:«Будь милосерден к бедняку и к детям бедняка».
«Мне сказали: «За потерю бог воздаст тебе сторицей»…»
{107}
Мне сказали: «За потерю бог воздаст тебе сторицей».Я ответил: «Что утешит львят лишившуюся львицу?
Что меня утешить может в скорби о погибшем сыне?Был мой сын зеницей ока, соколом взмывал к вершине.
Испытал его я в битве, испытал в лихой погоне,Когда вскачь к заветной цели мчат безудержные кони.
Что ж, пускай тебя в Дейрейне враг оплакивать не станет —Будут плакальщицы плакать над тобой в родимом стане!
Так верблюдица в пустыне стонет жалобно и тонко,Когда, выйдя в час кормленья, видит шкуру верблюжонка.
А казалось, что смирилась, позабыла о потере,—Но опять она рыдает, гибели его не веря.
Сердце мается, и плачет, и тоскует вместе с нею…Наше горе так похоже, но мое еще сильнее.
Ведь остался я без сына, без пристанища, без дела,Старость взор мой погасила, кости ржавчиной изъела.
Плачьте, вдовы Зу-Зейтуна, над лихой моей судьбою:Умер сын, ушел из жизни, жизнь мою унес с собою!»
«Все упорствует Умама…»
{108}
Все упорствует Умама, все бранит меня часами,Хоть ее я днем и ночью ублажаю, как судьбу,Но упрямая не слышит, как, играя бубенцами,Караван идет в пустыне к землям племени ярбу.
Караванщики в дороге отдыхают очень мало,Уложив в песок верблюдов и укрывшись в их тениИли каменные глыбы выбирая для привала,Когда плавятся от зноя солнцем выжженные дни.
Никнут всадники и кони, если ветер раскаленныйЗолотые стрелы солнца рассыпает по степи,—Так и я в твоем сиянье никну, словно ослепленный,И опять молю Аллаха: «Символ веры укрепи!
Поддержи дела халифа и храни его, владыка,Будь с ним рядом, милосердный, в светлый день и в трудный час,Потому что с нами вместе он и в малом и в великом,Он, как дождь, нас освежает, если дождь минует нас!»
Мой владыка справедливый, дело доброе вершишь ты,Как целительный источник, чуждый лжи и похвальбе.Как хотел бы я восславить мудрости твоей вершины.Но твои деянья сами все сказали о тебе!
Лишь тебе хочу служить я, хоть в степях сухих я вырос,Хоть мой род в степях кочует то на юг, то на восток.Никогда бы землепашец жизни кочевой не вынес,И кочевник землепашцем никогда бы стать не мог!
Сколько вдов простоволосых к доброте твоей взывали,Простирая к небу руки, изможденные нуждой!Скольких ты сирот утешил, почерневших от печали,Обезумевших от страха, обездоленных бедой!
Ты бездомным и убогим заменил отца родного,Не забыл птенцов бескрылых в милосердии своем,И тебя благословляли эти сироты и вдовы,Словно странники в пустыне, орошенные дождем.
У кого еще на свете им в беде искать спасенья,И к кому идти с надеждой и с мольбой в недобрый час?Мы скрываемся от бури под твоей державной сенью —Снизойди, наместник божий, с высоты взгляни на нас!
Ты — страстям своим хозяин, о халиф благословенный!По ночам Коран читая, ты идешь путем творца!Украшение минбара, средоточие вселенной,Ярким светом осветил ты сумрак царского дворца!
Господин, ты стал халифом по велению Аллаха,И к заветному престолу ты взошел, как Моисей.Лишь с тобою мы не знаем ни отчаянья, ни страха —Только ты опора веры и оплот державы всей!
Ты — из славных исполинов, твердо правящих державойНа становище оседлом и в кибитке кочевой:Если ты змею увидишь на вершине многоглавой,Ты снесешь вершину вместе со змеиной головой.
Род твой воинами славен: даже в самых страшных битвахПлемя кайс перед врагами не привыкло отступать.Я в стихах тебя прославил, помянул тебя в молитвахС той поры, как злая воля повернула время вспять.
Равного тебе отвагой не встречал я исполина,Не встречал я властелина, славой равного тебе,—Я уверен: ты поможешь пострадавшему невинно,Чтобы он расправил снова крылья, смятые в борьбе.
Не оставить ты поэта, если он убог и стар,Потому что милосердье — это самый высший дар!
Маджнун (Кайс ибн аль-Мулаввах)
