Ашвагхоша - Жизнь Будды
Один великой славой окружен был,
Он назывался в мире Шарипутра,
На тех двоих с восторгом глянул он.
Изящество движений их увидя,
В движеньях их покорственные чувства,
Достоинство размерного их шага,
Поднявши руки, он их вопросил:
«В летах вы млады, в лике же достойны,
Таких, как вы, не видывал я раньше.
Какому послушаете закону?
И кто учитель ваш, что вас учил?
И в чем ученье? Что вы изучили?
Прошу, мои сомненья разрешите».
Один из Бхикшу, радуясь вопросу,
Приветственно-охотно отвечал:
«Всеведущий рожден в семье Икшваку,
Что меж людей и меж Богов есть первый,
Единый он — великий мой учитель.
Я юн, и солнце правды лишь взошло,
Смогу ли изложить его ученье?
Глубок в нем смысл, для пониманья труден,
Но ныне, сколько скудость мне дозволит,
Его я мудрость вкратце изложу:
Все то, что есть, исходит из причины.
И жизнь и смерть разрушены быть могут,
Как действие причины. Путь же — в средстве,
Которое он четко возвестил».
И Упатишия, рожденный дважды,
Сердечно то воспринял, что услышал,
Всю мнимость чувства стер с себя, и оком
Увидевшим он восприял Закон.
Причинность достоверную он понял,
Всей мудростью не-самости проникся,
Туман несчетных' малых смут содвинул:
Отбросишь мысль о «Я» — нет больше «Я».
Коль Солнце встало — кто ночник засветит?
И стебель срежь — цвет лотоса с ним срезан,
Так стебель скорби словом Будды срезан,
Скорбь не взрастет, и Солнце шлет лучи.
Пред Бхикшу преклонился он смиренно,
Пошел домой. А Бхикшу, подаянья
Собравши, в сад бамбуковый вернулись.
Придя домой с сияющим лицом,
Являл вид необычный Шарипутра,
Мадгалиайяна, ему содружный,
Что был равно ученостью прославлен,
Его увидя, ласково сказал:
«Я замечаю, лик твой необычен,
Как будто весь твой нрав переменился,
Ты счастлив, ты владеешь вечной правдой,
Не без причины эти знаки все».
И тот ответил: «Совершенный молвил
Слова, каких еще не раздавалось».
И повторил он возвещенье правды,
И тот, другой, узрел душой Закон.
Когда давно посажено растенье,
Оно приносит плод свой благотворный,
И если в руки дашь кому лампаду,
Был в темноте, но вдруг увидит он.
Внезапно так уверовал он в Будду,
И оба к Будде тотчас устремились,
И двести пятьдесят за ними верных.
И Будда, их увидя, возвестил:
«Отмечены те двое, что приходят,
Меж верных возноситься будут ярко,
Один своею мудростью лучистой,
Другой же чудотворностью своей».
И гласом Брамы, нежным и глубоким,
«Благословенен ваш приход»,— сказал им.
«Здесь тихая и чистая обитель,—
Сказал он,— ученичеству — конец».
Тройной в руках у них явился посох,
Сосуд с водой пред ними появился,
Мгновенно каждый принял постриженье,
Их лик был словом Будды изменен.
Те два вождя и верная их свита,
Принявши завершенный облик Бхикшу,
Простертые, пред Буддою упали
И, вставши, сели около него.
В то время был мудрец, рожденный дважды,
Он Ведающий звался, Агнидатта,
Прославлен был и завершен он в лике,
Богат, имел достойную жену.
Но бросил это все, ища спасенья,
И сделался отшельником молельным.
Близ башни шел он — Башни Многодетской,—
Внезапно Сакью Муни увидал.
Блистателен был ликом Сакья Муни,
Как вышитое знамя храмовое.
Почтительно к Высокому приблизясь,
Он, приклонясь к его ногам, сказал:
«О, долго я сомненьями терзался.
Когда б ты восхотел возжечь лампаду!»
И Будда знал, что тот, рожденный дважды,
Чистосердечно правый путь искал.
Приветливым он голосом промолвил:
«Искателя приход благословенен».
Устав благой был обнят ждущим сердцем,
И Будда изъяснил ему Закон.
Мудрец был после назван Многоведец.
Он раньше говорил: «Душа и тело
Различны», говорил: «Одно и то же»,
Есть «Я», и также место есть для «Я».
Теперь свои ученья он отбросил.
И лишь узрел, что скорбь все громоздится,
И правила узнал, как скорбь исчерпать,
Дабы освобождения достичь.
Превратность лика — шаткая опора,
В хотеньи жадном — дикость смутных мыслей,
Но, если это сердцем отодвинешь,
Нет ни друзей, ни недругов ни в чем.
И если сердце жалостью согрето
И ко всему с благим идет волненьем,—
И ненависть, и гнев тогда растают,
Есть равновесье светлое в душе.
Соотношеньям доверяясь внешним,
В уме взметаешь призрачные мысли,
Но мыслью эти тучи разгоняешь,—
Болотный огонек бежит ее.
Ища освобожденья, погасил он
Неверное хотение, стремленье,
Но сердце беспокойное дрожало,
Как в ветре гладь воды приемлет рябь.
Затем, войдя в глубины размышленья,
Покоем покорил он дух смущенный,
И понял он, что «Я» не существует,
Рождение и смерть — лишь тень одна.
Но выше был бессилен он подняться,
Исчезло «Я», и все с ним потонуло.
Теперь же факел мудрости зажегся,
И мрак сомненья, дрогнув, побежал.
Он явственно увидел пред собою
Конец того, что было бесконечно,
И десять разных точек совершенства ,
Разочаровавши тьму, он сосчитал.
Убиты десять зерен огорченья,
Еще однажды к жизни он вернулся,
Что должен был он сделать, то он сделал
И посмотрел Учителю в лицо.
Он отстранил три жгучие отравы,
Неведенье, хотение и злобу,
Три восприял сокровища в замену,
То — Община, и Будда, и Закон.
И к трем ученикам пристало трое,
Как три звезды в тройном звездятся Небе,
И троезвездье, в ярком повтореньи,
Служило Будде, Солнцу между звезд.
18. ЩЕДРЫЙ
Был в то время некий благородный,
Имя чье — Друг Бедных и Сирот,
Был богат он свыше всякой меры
И в щедротах был неистощим.
С Севера пришел он, из Кошалы,
И гостил у друга своего,
Имя чье хранит преданье — Чула.
Услыхав, что Будда в мир пришел,
Что живет в бамбуковой он роще,
Что блестящи качества его,
В ту же ночь отправился он в рощу
И пред ликом Светлого предстал.
Совершенный знал, кто прибыл в рощу,
Видел сердце чистое его
И, его по имени назвавши,
Ласково с ним так заговорил:
«Радуясь правдивому Закону,
С сердцем кротким к веденью стремясь,
Победив желание дремоты,
Ты пришел явить почтенье мне.
Так как мы увиделись впервые,
Я свое ученье изложу
И тебя приветствую достойно,
Видя светлый плод твоих заслуг.
В ряде предыдущих воплощений,
Корень блага твердо посадив,
Ты взрастил растенье ожиданья,
И оно блестяще расцвело.
Услыхавши ныне имя Будды,
Ты душой своей возликовал,
Ибо ты сосуд для правосудья,
Скромный в духе, ты изящно-щедр.
Ты в делах обильно благотворен,
Помощь тем, кто помощи лишен,
Именем владеешь знаменитым,
И заслуга в нем свершенных дел.
Ты свершаешь, повинуясь сердцу,
И за то, что щедро ты даешь,
От меня, как дар, прими Нирвану,
Щедрый дар Безветрия души.
Мой устав исполнен благодати,
Может он спасать от злых дорог,
Изводить из спутанностей жизни,
Человека в Небо возводить.
Все же не желай восторгов Неба,
Их искать — великое есть зло,
Ибо в возрастании хотенья,
Как попутный призрак, скорбь растет.
Укрепись в искусстве отреченья,
Не ищи, не жаждай, не хоти,
В том отрада тихого покоя,
Ясный смысл Безветрия души.
Смерть, болезнь и старость — это боли,
Троекратность скорби мировой.
Мир поняв, мы устраним рожденье,
Дряхлый возраст, и болезнь, и смерть,
Человек наследует в рожденьи
Дряхлый возраст, и болезнь, и смерть,
И когда он вновь родится в Небе,
К этому же там он приведен.
Нет ни для кого там продолженья,
Если ж нет, то в этом самом скорбь,
А когда ты преисполнен скорби,
В этом нет «доподлинного Я».
Если же восторг без продолженья
Есть не «Я», а только скорбь одна,
В этом только скорбь повторной скорби,
Накопленье новое скорбей.
Истреби же эту скорбь, в том радость,
Путь к тому — спокойствие души.
Мир, по существу, всегда тревожен,
Корень пытки в этом вижу я.
Чтоб ручей не видеть в истеченьи,
Наложи печать на самый ключ.
Пусть ни жизнь, ни смерть тебя не тронут,
Этих двух враждебных не желай.
Загляни глубоко в мир обширный,
Ты увидишь дряхлость, смерть, недуг,
Мир объят пожаром всеохватным,
