Месть Акимити - Автор Неизвестен
Дзёрури было четырнадцать лет. Ондзоси — пятнадцать. И вот, когда им было четырнадцать и пятнадцать лет, они вели словесную баталию — отдаться им друг другу или нет, — они шутили и состязались в острословии, приводили сравнения, жонглировали ароматными цветами слов.
Ондзоси сказал: «Вот что. Дорога в горах Уцу — Явь — становится тропинкой и вьётся бесконечно[182]. В Асака цветут болотные ирисы, не так ли цветёт и любовь?[183] В Ясима, что в Симоцукэ-но Муро[184], встаёт туман, но ветер разгоняет его. Кажется, что ветви ивы, отражающейся в воде, все в огнях, это оттого, что она даёт приют светлячкам. Даже у негодного, почерневшего бамбука, который выбрасывают, обычно одно коленце оставляют[185]. Травы и кустарники хоть и гнутся под ветром, но дают приют пташкам».
Дзёрури выслушала его и подумала: «Страшно! Этот человек сведущ в стольких вещах. Я ведь родилась женщиной, как не влюбиться в такого! Как не разделить с ним ложе! Как не проявить хоть немного чувства!» Ещё она подумала так: «Тот, кто не ответит на чувство, родится змеёй. Но ведь завтра обо всём станет известно моей матери… Будь что будет! Отдамся ему». И ещё она рассудила так: «Сколько знатных господ истощали слова, чтобы завоевать меня, но всё равно я не уступила и им не отвечала, так неужели этой ночью покорюсь какому-то жалкому слуге торговца золотом!» И ещё она думала: «В старину, говорят, была поговорка: даже сработанные чёртом каменные ворота откроет любовь». Вечером они пировали, ночью играли в вопросы и ответы, когда наступила глубокая ночь — смотрели друг на друга.
Сцена десятая
Дзёрури ведь была не из камня или дерева, она хоть и говорила, что не хочет распустить пояс, но чувствовала она по-другому. Дзёрури и Ондзоси связали друг друга клятвой божества Сикисима[186]. Лёд у кромки берега растаял, цветные рукава легли один на другой; если бы они были божествами, то были бы божествами, связующими людей, если бы они были буддами, то были бы Айдзэнмёо; на дереве они были бы раздвоенной веткой, в небе — неразлучной четой птиц. Вот такую прочную клятву они дали друг другу. Ондзоси думал: «С такой, как она, и сто ночей — словно одна!» И ещё он мечтал: «Пусть затворится дверь небесной пещеры, чтобы наш мир погрузился во мрак![187] Пусть эта ночь длится и длится!»
Однако ночная тьма уже совсем сгустилась, а вскоре раздались и голоса птиц в саду. Увы, пришло печальное время расставания. Даже звуки говорящего о бренности бытия колокола обители Гион[188] не были так грустны, как эти птичьи голоса. Вот так в тайне ото всех провести вместе одну ночь и тут же расстаться — это даже печальнее, чем расстаться супругам, проведшим вместе долгие годы.
Уже минули последние мгновения ночи, и сейчас в доме проснутся. Раздался крик одинокого ворона, ночь сменилась бледным рассветом. В печали Ондзоси омочил рукава слезами, прося о ещё одном мгновении, но пора было уходить. Дзёрури попросила:
— Останься на сегодня. Сыграй на флейте — я послушаю, а дамы развеют тяготы твоего пути, играя на бива и кото.
— Мне бы и самому этого хотелось, но торговец должен, возможно, скорее продолжить свой путь. Он уже, верно, меня ищет. Пока длится эта жизнь-роса, мир подобен колесу — может, повернётся так, что я снова окажусь здесь, или ты сама найдёшь меня где-то в другом месте, — плача, ответил Ондзоси.
Дзёрури схватила Ондзоси за цветной рукав его одежды, так они вышли на галерею. В эту минуту под туманным небом в саду защебетала камышевка. Ондзоси немедленно сложил:
Подумала ли и ты
О расставании?
О, камышевка,
Что живёшь в цветах
И щебечешь грустную песню…
Дзёрури тут же ответила ему:
Что ж,
Цветы опадают,
Мир печален,
Об этом и поёт
