Сомадева - Дальнейшие похождения царевича Нараваханадатты

Когда же завершилась трапеза, спросил я, отдохнувший, у него: «Кто ты, господин, и зачем спас меня, желавшего умереть? Нет со мной теперь моего господина, и непременно расстанусь я со своим телом». После этих слов рассказал я ему, что со всеми нами случилось, и, когда закончил, он, исполненный великодушия и благожелательности, стал меня уговаривать: «Я— якша, а эти две красавицы — мои жены, а ты — судьбою посланный гость, а принять гостя как можно почетнее — святой долг всякого хозяина дома. И я принял тебя как можно лучше. По какой же причине хочешь ты расстаться с жизнью? Разлука ваша не продлится вечно — непременно все вы встретитесь, когда закончится срок проклятия нага. Да разве, милый, рождается кто-либо в этом мире свободным от горестей и бед? Вот я хоть и якша, а послушай, какое горе пришлось мне пережить. Я расскажу тебе

Есть город Тригарта, подобный венцу, украшающему чело Земли и сплетенному из добродетелей благородных людей. В том городе жил юный брахман Павитрадхара. Денег у него было немного, зато был он родовит, да и родни у него было достаточно. Жил он среди людей богатых и однажды задумался:,Незаметен я, нищий, среди богачей, словно слово, лишенное смысла, среди слов, сплетенных в прекрасную поэму. Благороден я и не могу поэтому ни служить, ни принять подаяния. Разыщу я где-нибудь в безлюдном лесу якшини — есть у меня для этого заклинание, сообщенное мне наставником».

Так рассудив, отправился он в лес и стал, зная нужные правила, искать якшини, а когда нашел, уговорил ее стать его женой. И стал он, уподобившись дереву, претерпевающему суровые зимы ради радужных весен, жить с нею, звавшейся Саудамини.

Заметив как-то раз, что Павитрадхара удручен тем, что нет у него сына, утешила его супруга: «Не грусти, благородный! Родится у нас сын. Вот послушай-ка, расскажу я тебе историю

Есть на самом краю южной страны сторона, вся заросшая тамалой[88], темной, как тучи, затмевающие солнце, и кажется, будто там рождаются летние ливни. Именно там находится жилище знаменитого якши Притхудары, а я, Саудамини, — его единственная дочь. С любовью растил меня отец, и странствовали мы с ним с одной горы на другую, и всюду я играла и резвилась в небесно-дивных садах. Однажды играла я с моей дорогой подругой Капишабхру в саду на горе Кайласе. Вдруг увидела я юного якшу, которого звали Аттахаса, и в то же мгновение и он заметил меня, стоявшую среди подруг, — и каждый из нас был восхищен красотой другого. Увидев это, мой отец, прославленный якша Притхудара, уверился, что мы равная пара, позвал Аттахасу и сговорился с ним. насчет нашей свадьбы. А после того, как был выбран благоприятный для этого день, увел он меня домой, а радостный Аттахаса ушел вместе со всеми своими друзьями к себе.

А на другой день пришла ко мне подруга моя Капишабхру, и была она как будто огорчена. Стала я настойчиво расспрашивать ее, и вот что она мне сказала: «Хоть и не следовало бы говорить об этом, но придется, милая, сообщить тебе горькую весть. Видела я сегодня по пути сюда твоего жениха Аттахасу, тоскующего по тебе в саду на холме Читрастхала, похожем на Гималаи, а развлекавшие его приятели забавы ради решили сделать его повелителем якшей, а его брата Дипташикху — Налакубарой[89], сыном Куберы, а все другие прикинулись его министрами. Как раз в то время, когда твой милый так развлекался со своими приятелями, увидал их игру пролетавший в поднебесье Налакубара. Разгневался при виде этого сын бога богатств, призвал к себе Аттахасу и проклял его: «Как смеешь ты, раб, хотя бы и ради игры, изображать господина! За то, что ты, недоумок, стремишься вверх, становись смертным и ступай вниз, на землю!»

И как только он произнес свое проклятие, взмолился в отчаянии Аттахаса: «Ведь только для того, чтоб развеять тоску, повелитель, поступил я, неразумный, так, а не ради жажды власти. Смилуйся надо мной, могущественный владыка, сын повелителя богатств!».

Выслушав его мольбу и поняв по размышлении, что это действительно так, сказал ему Налакубара, когда кончится действие проклятия: «Станешь ты человеком, и от той самой якшини, по которой теперь тоскуешь, родится у тебя сын, и будет им твой брат Дипташикха. Лишь после этого ты и твоя жена снова станете якшами. Твой же брат, став твоим сыном, будет царствовать на земле и тоже избавится от проклятия». Закончил сын хранителя сокровищ говорить, и тотчас же Аттахаса куда-то исчез. Вот это все своими глазами увидав, в горе поспешила я, подруга, к тебе». И от рассказанного подругой такое охватило меня горе, что, оплакав себя, пошла я к родителям и обо всем им поведала. А после стала проводить время в ожидании встречи с возлюбленным. Тот Аттахаса — это ты, а Саудамини — я, и вот мы наконец встретились. Раз мы теперь вместе, то вскоре родится у нас и сын». Всем сказанным мудрой Саудамини был обрадован брахман Павитрадхара и обрел надежду на то, что у него родится сын.

Со временем родила ему та якшини сына, и благодаря появлению ребенка озарились радостью их души и их дом, а как только Павитрадхара взглянул сыну в лицо, тотчас же обрел божественный облик и стал якшей Аттахасой. И молвил он жене своей, якшини: «Кончилось проклятие, довлевшее над нами, милая, и вновь я стал Аттахасой. Теперь снова пойдем мы с тобой своей дорогой». Возразила ему на это жена: «А как же дитя твое, в котором из-за проклятия воплощен твой брат? Следовало бы подумать о нем». Подумал Аттахаса, поразмыслил и так ей ответил: «Живет, милая, в этом городе брахман Девадаршана. Пять огней[90] он раздувает сам, а еще два — голод в животах у жены и у него, лишенного потомства и богатства. Однажды, когда он предавался подвигам, ради того, чтобы родился у него сын, и старался всячески умилостивить божественного Агни, явился тот ему и повелел: «Будет у тебя сын, только не из утробы рожденный, а приемный, и благодаря этому, брахман, исчезнет твоя нищета!» Вот и ждет теперь Девадаршана, когда свершится то, что предрек ему бог. Вот и нужно отдать наше дитя на воспитание этому, брахману. Ведь так предназначено!»

Так сказал Аттахаса своей милой и, положив младенца на горшок, полный золотых монет, и надев ему на шею ожерелье из драгоценнейших камней, ночью, когда тот брахман Девадаршана и его жена крепко спали, оставил ребенка и все сокровища у них в доме, а сам с Саудамини улетел небесной дорогой.

Проснулся брахман Девадаршана и увидал младенца, сверкавшего подобно юному месяцу ожерельем драгоценных созвездий. Стал Девадаршана с женой размышлять, что бы это означало, и тогда заметил горшок с золотом, заглянул в него, и тотчас же вспомнил веление божественного Агни, и обрадовался.

Взял Девадаршана сыночка малого, доставшегося по велению судьбы, и сокровище и в то же утро устроил великий праздник, а на одиннадцатый день дал он мальчику имя Шридаршана, которого тот заслуживал, так как означало оно «встреча с богиней счастья». Девадаршана разбогател, но продолжал совершать жертвоприношения и вместе с тем вкушал всякие удовольствия.

Рос Шридаршана в отцовском доме и достиг высоких знаний в ведах, и прочих науках, искусно владел он, мужественный, и различным оружием. Когда же распрощался он с детством и достиг юности, отец его, Девадаршана, отправился в паломничество на места священного омовения и в Праяге[91] скончался, а когда весть об этом дошла до матери, вступила она на погребальный костер. Горько оплакивавший их Шридаршана совершил все предписанные шастрами обряды. Мало-помалу истощилось его горе, и, поскольку не было у него ни жены, ни родственников, а был он образован, по воле судьбы увлекся игрой в кости, и немного времени прошло, как из-за этого порока до того убавилось богатство его, что и на еду не хватало.

Однажды после того, как пробыл он в игорном доме, не имея и крошки во рту, целых три дня, так как не мог выйти из него от стыда, потому что не осталось на нем уже никакой пристойной одежды, но и не принимая никакой еды от других, услышал он, как заговорил с ним один из его приятелей— игрок Мукхарака: «Что ты делаешь глупости? Уж такое это злое занятие — игра в кости! Разве не знаешь ты, что всякий бросок костей — игривый взгляд богини Неудачи? Уж так творец устроил, что только руки служат игроку одеждой, грязь — постелью, перекресток дорог — домом, а разорение — женой. Что ж ты, мудрый, не берешь еды, которую тебе дают? Что ж ты себя так мучаешь? Скажи мне, чего не может достигнуть настойчивый человек, пока он жив? Послушай-ка

Есть такой благодатный край Кашмир, истинное украшение земли, созданный творцом словно для того, чтобы радости, которые на небе можно только видеть, здесь могли бы действительно радовать людей, край, где ряды высокостенных дворцов с их серебристо-белыми стенами подражают утесам, окружающим подножия Гималая. Для того и создал творец это второе небо, и две богини, Шри и Сарасвати, постоянно спорили, кому из них здесь отдают предпочтение. И когда одна из них говорила: «Мне!» — другая возражала ей: «Нет, мне!» Увенчанный же ледяными вершинами Гималаи защищал его своим телом, как бы говоря: «Не будет сюда доступа Кали[92], врагу веры!» — а река Витаста[93], всплескивая волнами, словно руками, гнала прочь грех: «Убирайся прочь от мест, где сами боги совершают священные омовения!».